Глава 2 БАГРОВЫ ВНУКИ

Шолохов и покойником оказался крайне беспокойным. Казалось бы, все так удачно складывается - музей открыли в Вешенской, саму Вешенскую переименовали в станицу Шолоховскую, памятники ставят, столетний юбилей решено закатить на самом высоком уровне...

И тут же огорчения: станице, например, снова вернули название Вешенская. А главное - вопросы: неудобные, нетактичные, обидные... Хочется развеяться, уехать куда-нибудь, в глушь...

«В Оренбуржье побывали посланцы известной всему миру станицы Вешенской, где прожил основную часть своей жизни великий русский писатель, певец донского казачества М.А. Шолохов. Делегацию составили три прямых потомка Михаила Александровича: сын Михаил Михайлович, внук Александр Михайлович и правнук Миша <...>
За полтора дня они выступили в двух больших читательских аудиториях - на филологическом факультете педуниверситета и в областной юношеской библиотеке.
Ну, конечно же, особенно продолжительная и теплая встреча прошла в областном Доме литераторов, где собрались не только писатели, но и представители практически всех городских учреждений культуры, творческих организаций, преподаватели вузов, журналисты. Здесь разговор шел на более серьезном и принципиальном уровне, ибо спрашивающая сторона, осведомленная во многих перипетиях писательской судьбы Шолохова, хотела знать подробности давних и теперешних времен, как говорится, из первых уст. <...> [О] том, как в семье относились ко всякого рода наветам и враждебным выпадам в адрес отца, Михаил Михайлович ответил изречением, которое не без горькой иронии любил повторять Михаил Александрович: "Хочешь избежать клеветы, не завоевывай себе известность". <...>
Откровением для многих слушателей было узнать, что сугубый прозаик, оказывается, очень любил поэзию, знал не только стихи многих русских поэтов, но и лирическую прозу. Среди его любимцев значился и наш земляк Сергей Тимофеевич Аксаков»¹.

Откровением это стало не только для оренбуржцев - никогда и нигде не заявлял Шолохов о своей любви к любому из Аксаковых. При жизни не заявлял - то есть до 21 февраля 1984 года...

Но в 1998 году в Самаре опубликовали исследование «Судьба романов», принадлежащее перу другого покойника - Марата Тимофеевича Мезенцева (1938-1994). И в этой книжке мы читаем:

«Обратимся к некоторым реминисценциям, пришедшим в "Тихий Дон" из русской классики. Вот как начинается глава восемнадцатая части восьмой четвертой книги романа: "Ранней весной, когда сойдет снег и посохнет полегшая за зиму трава, в степи начинаются весенние палы. <...> Как выжженная палами степь, черна стала жизнь Григория".
Многим исследователям приглянулось это волнующее своей поэтичностью и в то же время безысходностью сравнение. Они включили его в список достижений Шолохова. Поторопились. Первое предложение приведенного отрывка почти без изменений заимствовано из "Записок ружейного охотника Оренбургской губернии" С.Т. Аксакова: "Рано весной, как только сойдет снег и станет обсыхать вётошь, то есть прошлогодняя трава, начинаются палы или степные пожары"»².

А из этого с неизбежностью следует: кто Аксакова читал, тот и «Тихий Дон» написал!

Что тут прикажешь делать? Только одно: раз уж объявили Шолохова автором «Тихого Дона», придется объявить его и читателем Аксакова. Посмертно. В порядке признания заслуг.

А теперь о том, что родственникам недоступно: Мезенцев ошибся! Обнаруженная в «Тихом Доне» аксаковская фраза - это никакая не реминисценция, а чистой воды плагиат!

И вот доказательство. Приведем цитату из 18-й главы восьмой части «Тихого Дона» полностью:

«Ранней весною, когда сойдет снег и подсохнет полегшая за зиму трава, в степи начинаются весенние палы. Потоками струится подгоняемый ветром огонь, жадно пожирает он сухой аржанец, взлетает по высоким будыльям татарника, скользит по бурым верхушкам чернобыла, стелется по низинам... И после долго пахнет в степи горькой гарью от выжженной и потрескавшейся земли. Кругом весело зеленеет молодая трава, трепещут над нею в голубом небе бесчисленные жаворонки, пасутся на кормовитой зеленке пролетные гуси и вьют гнезда осевшие на лето стрепета. А там, где прошлись палы, зловеще чернеет мертвая обуглившаяся земля. Не гнездует на ней птица, стороною обходит ее зверь, только ветер, крылатый и быстрый, пролетает над нею и далеко разносит сизую золу и едкую темную пыль.
Как выжженная палами степь, черна стала жизнь Григория. Он лишился всего, что было дорого его сердцу. Все отняла у него, все порушила безжалостная смерть»³.

Обратимся к четвертой фразе:

«Кругом весело зеленеет молодая трава, трепещут над нею в голубом небе бесчисленные жаворонки, пасутся на кормовитой зеленке пролетные гуси и вьют гнезда осевшие на лето стрепета».

Что это нам напоминает? Правильно, «Тихий Дон», 43-ю главу третьей книги:

«А весна в тот год сияла невиданными красками. Прозрачные, как выстекленные, и погожие стояли в апреле дни. По недоступному голубому разливу небес плыли, плыли, уплывали на север, обгоняя облака, ватаги казарок, станицы медноголосых журавлей. На бледно-зеленом^I покрове степи возле прудов рассыпанным жемчугом искрились присевшие на попас лебеди. Возле Дона в займищах стон стоял от птичьего гогота и крика. По затопленным лугам, на грядинах и рынках незалитой земли перекликивались^II, готовясь к отлету, гуси, в талах неумолчно шипели охваченные любовным экстазом селезни. На вербах зеленели сережки, липкой духовитой почкой набухал тополь. Несказанным очарованием была полна степь, чуть зазеленевшая, налитая древним запахом оттаявшего чернозема и вечно-юным-молодой травы»⁴.

I После 1932 года «бледно-зеленом» заменено на: «бледнозеленом».
II После 1932 года «перекликивались» заменено на: «перекликались».

Хороший отрывок, крепкий! Настолько хороший, что Шолохов (или кто там еще на него работал) переписывал его дважды: первый раз для четвертой книги «Тихого Дона», а потом украсил им еще и первую главу второй книги «Поднятой целины»:

«К концу первой половины июня погода прочно установилась, ни единой тучки не появлялось на небе и дивно закрасовалась под солнцем цветущая, омытая дождями степь! Была она теперь, как молодая кормящая грудью мать, - необычно красивая, притихшая, немного усталая и вся светящаяся прекрасной, счастливой и чистой улыбкой материнства. <...> <...> у борозды <...> начинался зеленый, искрящийся росинками разлив озимой пшеницы»⁵.

Откуда взялась здесь «молодая кормящая грудью мать»? Очень просто - это бестолковый плод случайной близости «молодой травы» и «охваченного любовным экстазом селезня»!

А теперь снова вернемся к четвертой книге «Тихого Дона» и вчитаемся в то, что следует за весенним разгулом природы, в две фразы - четвертую и пятую:

«А там, где прошлись палы, зловеще чернеет мертвая обуглившаяся земля. Не гнездует на ней птица, стороною обходит ее зверь, только ветер, крылатый и быстрый, пролетает над нею и далеко разносит сизую золу и едкую темную пыль».

Это что такое? Как раз то самое, что Мезенцеву в руки не далось, - реминисценция!

Не гнездует на ней птица, стороною обходит ее зверь, только ветер, крылатый и быстрый, пролетает над нею и далеко разносит сизую золу и едкую темную пыль.

К нему и птица не летит И тигр нейдет - лишь вихорь черный На древо смерти набежит И мчится прочь уже тлетворный.

А.С. Пушкин, «Анчар». Так с чужим текстом работал только автор «Тихого Дона»!

Проиллюстрируем это на примере первой (не вызывающей сомнений в отношении единства авторской стилистики) книги - часть третья, глава 15-я, сотник Евгений Листницкий и вольноопределяющийся Илья Бунчук выезжают на рекогносцировку:

«Листницкий остановился возле березок, рассматривая в бинокль взгорье, сугорбившееся за лесом. К нему на медную головку шашки села пчела, расправляя крылышки^III.

III С 1929 года «пчела, расправляя крылышки» заменено на: «[,] расправляя крылышки, пчела».

- Глупая, - сожалеюще и тихо сказал Бунчук, осуждая пчелиный промах.
- Что? - оторвался от бинокля Листницкий^IV.
Бунчук глазами указал ему на пчелу, и Листницкий улыбнулся.
- Горек будет ее мед, как вы думаете? - ответил ему Бунчук^V.
^VI Откуда-то из-за дальней купы сосен пулемет взлохматил тишину <...>»⁶.

IV После 1929 года «оторвался от бинокля Листницкий» заменено на: «Листницкий оторвался от бинокля».
V С 1929 года «- ответил ему Бунчук» устранено.
VI С 1929 года вставка: «Ответил ему не Бунчук».

Сравним:

Как собака на цепи тяжелой,
Тявкает за лесом пулемет,
И жужжат шрапнели, словно пчелы,
Собирая ярко-красный мед.

* В.Б. Лонгинов, выдвинувший экстравагантную гипотезу о принадлежности романа «Тихий Дон» перу пережившего себя Н.С. Гумилева, не прошел мимо этого очевидного сближения (см.: Головнин А. За гранью двадцать первого... [Бельцы (Молдова)]: Топаз, 1993. С. 89-90).

В данном сопоставлении отсутствует как будто один из ключевых образов - сравнение пулеметной стрельбы с собачьим лаем. И это понятно, поскольку автор «Тихого Дона» перевел сравнение в уподобление:

Метафора вытекает из уравнения:


* Автор выстраивает и собственные (отсутствующие у Гумилева) связи образов:

~ головка цветка
медная головка шашки
~ мёд.

Таким образом пчела намерена собирать мед с орудия убийства, то есть с крови, что возвращает нас к исходному тексту: «ярко-красный мед».

И еще раз вернемся к фрагменту из четвертой книги. Итак, начало в нем:

«Ранней весною, когда сойдет снег и подсохнет полегшая за зиму трава, в степи начинаются весенние палы», - противопоставлено описанию буйства весенней природы:

«Кругом весело зеленеет молодая трава, трепещут над нею в голубом небе бесчисленные жаворонки, пасутся на кормовитой зеленке пролетные гуси и вьют гнезда осевшие на лето стрепета».

Источник первого пассажа - Аксаков, второго - 43-я глава третьей книги «Тихого Дона».

А с чего начинается 43-я глава? Впору удивиться:
«Степным всепожирающим палом взбушевало восстание»!

А вот и продолжение:
«Тень обреченности тавром лежала на людях. Казаки играли в жизнь, как в орлянку, и не малому^VII числу выпадала "решка"».

VII После 1932 года «не малому» заменено на: «немалому».

Тавро - выжигают, потому рассуждениям о сожженной жизни Григория (описанной с опорой на пушкинский «Анчар») здесь самое место.

Таким образом, мы видим, что в 18-й главе четвертой книги повторены все основные образы 43-й главы книги третьей. Но судьба этих образов различна: это и прямое перенесение («анчарный» кусок), и попытка имитации (весенняя природа) и - в случае с палами - вовсе замена близкой по смыслу цитатой из произведения другого автора (С.Т. Аксакова)*.

* 43-я глава третьей книги тоже не осталась в неприкосновенности: на место изъятого «анчарного» куска - между первой фразой («палы») и третьей («тавро») - была поставлена заплата:
«Вокруг непокорных станиц сомкнулось стальное кольцо фронтов».
Это - явный советизм: в таких выражениях принято было описывать страдания «молодой Советской республики».

А шолоховские дети и внуки старательно играют постылую роль - потомков великого писателя:

«<...> утренняя поездка в Аксаково получилась поистине светоносной, вопреки хмурой погоде <...> По всему было видно, что знакомство с аксаковским музеем воспринималось Шолоховыми как исполнение <...> по-особому сокровенного долга перед памятью отца и деда, мечтавшего в свое время посетить мемориальные места любимого писателя, но так и не успевшего осуществить свою мечту»⁸.

Нелегкая это работа - мотаться по чужим и ненужным местам. И конца краю этому не видно, ведь исследователи копают без устали - вот уже и Гомеров след в «Тихом Доне» отыскался⁹...


Примечания.

1 Емельянова Н.А. Три дня с Шолоховыми // Вечерний Оренбург. 2000. 5 окт.

2 Мезенцев М.Т. Судьба романов: Самара: P.S. пресс [1998]. С. 75. [Серия: «К дискуссии по проблеме авторства "Тихого Дона"».]

3 Шолохов М.А. Собр. соч.: В 9 т. М., 2001-2002. Т. 4. С. 361.

4 Там же. Т. 3. С. 217-218.

5 Там же. Т. 6. С. 7.

6 Там же. Т. 1. С. 284.

7 Гумилев Н.С. Стихотворения и поэмы. СПб.: Академ. проект, 2000. С. 216. [«Новая б-ка поэта».] Первая публ.: Отечество. 1914. 23 нояб.; в несколько измененной ред.: Аполлон. 1915. № 1.
Полемикой с Гумилевым (и прежде всего - с освящением войны) продиктовано, несомненно, стихотворение Николая Клюева «Пулемет» (см. авторский сб.: Медный кит. Пг., 1919):

Пулемет... Окончание - мед.
Видно сладостен он для охочих
Пробуравить свинцом народ -
Непомерные звездные очи.

Ранить Глубь, на божнице вербу,
Белый сон купальских березок.
Погляди за суслонов гурьбу:
Сколько в поле крылатых повозок.

То летучий Христов Лазарет
Совершает Земли врачеванье,
И как няня, небесный кларнет
Напевает седое сказанье.

«Утолятся твои вереда,
Раны, пролежни, злые отеки;
Неневестная, будь же тверда
До гремящей звезды на востоке!

Под Лучом заскулит пулемет,
Сбросит когти и кожу стальную...»
Неспроста буреломный народ
Уповает на песню родную.

8 Емельянова Н.А. Указ. соч.

9 См.: Венков А.В. «Тихий Дон»: Источниковая база и проблема авторства. Ростов н/Д.: Терра, 2000. С. 480-482.