Г. ЕРМОЛАЕВ (Принстон, США)

О КНИГЕ Р. А. МЕДВЕДЕВА «КТО НАПИСАЛ «ТИХИЙ ДОН»?» (Париж, 1975)*

* Печатается с разрешения «Slavic and East European Journal».

Исследование Роя Медведева «Загадки творческой биографии Михаила Шолохова» вышло в анонимном переводе на французский язык летом 1975 года под названием «Кто написал «Тихий Дон»?» ¹. Книга была написана в октябре — декабре 1974 года сразу после выхода в свет работы Д. «Стремя «Тихого Дона»: загадки романа» (Париж, ИМСА-Press, 1974) ². Она представляет собой второе серьезное исследование такой запутанной темы, как авторство «Тихого Дона». Поскольку Медведев как исследователь отличается большой тщательностью, осторожностью и непредвзятостью, его работа явно превосходит книгу Д. Как и можно было ожидать от историка и знатока жизни своей страны, он приводит ранее не опубликованные или редкие документы и сведения, например текст приказа большевиков от 29 января 1919 года, выполнение которого послужило началом восстания Верхнего Дона против большевистского режима (с. 24); телеграмму казацкого генерала о численности и настроении восставших казаков (с. 198).

В то же время Медведев знакомит читателя с разными взглядами на авторство «Тихого Дона», обильно цитируя частные письма его советских корреспондентов, имена которых он оставляет нераскрытыми. Он хорошо начитан в советской литературе о Шолохове и не колеблется указывать на ее идеологические предубеждения. Он в равной мере объективен в представлении неофициальных взглядов о «Тихом Доне», таких, как взгляды Д. и Алексея Костерина. В полемике с последним он также показывает свою смелость и независимость мышления, утверждая, что ошибки и преступления большевиков в 1918—1919 годах заставили донских казаков присоединиться к белым и затянули гражданскую войну по меньшей мере на год (с. 257—258). Наряду со всеми этими хорошими моментами работа Медведева страдает бросающимся в глаза недостатком: довольно скудное использование материалов, опубликованных белыми во время гражданской войны, и отсутствие ссылок на русские белоэмигрантские источники. Медведев, очевидно, имел очень ограниченный доступ к этим источникам, без которых не может быть полным никакое серьезное исследование исторического фона «Тихого Дона».

В своем исследовании Медведев исходит из убеждения, что всякое крупное литературное произведение содержит характерные биографические, идеологические и художественные черты, отражающие личность автора во время написания произведения. Совместно эти черты образуют то, что переводчик (книги Медведева) именует термином «портретный робот» («робот-портрет») автора и что Медведев, видимо, называет «слепком с авторской личности» ³. «Тихий Дон», согласно Медведеву, содержит 50 или 60 таких характерных черт. Только 5 или 6 из них могут быть приписаны Шолохову (с. 114), в то время как к Ф. Д. Крюкову (1870—1920), автору многочисленных рассказов, очерков и эссе о донских казаках, могут быть отнесены по меньшей мере 40 или 45 (с. 155). Хотя Медведев не претендует на то, что пришел к окончательному заключению, очевидно его предпочтение Крюкова как возможного автора «Тихого Дона», поскольку он не рассматривает никаких других имен и отклоняет предположение Солженицына, что «Тихий Дон» мог быть произведением некоего неизвестного гения, достигшего своей творческой вершины во время гражданской войны и исчезнувшего вскоре после ее окончания (с. 273).

Причины, по которым Медведев низко оценивает шансы Шолохова,— это прежде всего биографические и идеологические причины. Образ автора, встающий со страниц «Тихого Дона», имеет, в глазах Медведева, мало общего с юным Шолоховым, не-казаком по крови и по воспитанию, не участвовавшим ни в первой мировой, ни в гражданской войне и не имевшим возможности интимно знать ситуацию в белом лагере, особенно в его верхах. Не мог он также создать исторический фон «Тихого Дона» с помощью печатных источников, которых было очень мало во время написания первых трех томов. Не проявил также Шолохов (указывает Медведев) ничего, кроме сильных просоветских чувств, в своих рассказах и очерках, написанных до появления «Тихого Дона», не создал ничего приближающегося к этому роману по художественным и философским достоинствам.

Поскольку я уже отвечал на подобные доводы в дискуссионной статье о предисловии Солженицына к книге «Стремя «Тихого Дона» ⁴, я ограничусь соображениями по пунктам, требующим исправлений или дальнейшей разработки.

Медведев неоднократно называет Шолохова комсомольцем и придает большое значение доводу, что политические симпатии автора «Тихого Дона» не могли принадлежать лицам с коммунистическими убеждениями. Этот довод, однако, несколько ослабляется тем фактом, что Шолохов никогда не вступал в комсомол⁵ и что он написал три тома «Тихого Дона» еще до того, как стал кандидатом в члены партии в конце 1930 года. Медведев видит принципиальное различие между рассказами Шолохова середины 20-х годов и «Тихим Доном» в выборе персонажей и в отношении к казакам. По его словам, персонажи рассказов — люди нового режима, члены партии, комсомола и продотрядовцы. Шолохов (здесь) не восторгается образом жизни казаков и изображает их как злостных врагов Советов. Они избивают крестьян, получивших в свое владение землю, убивают местных представителей Советской власти и уполномоченных по продразверстке. «Хорошие» казаки — красные — появляются только в двух-трех рассказах (с. 94). Эти утверждения преувеличены и грешат чрезмерным упрощением фактов. Сцены жестоких убийств казаками красных можно найти и в «Тихом Доне» (IV, с. 208, 350—356, 358—363; V, с. 31—32) ⁶. Из 16-ти рассказов, описывающих политические убийства, в 8-ми жертвами предстают казаки, а в 4-х красные показаны как убийцы своих противников («Шибалково семя», «Продкомиссар», «Бахчевник», «Один язык»). Сомнительно, что чувство побеждающего коммунизма абсолютно чуждо автору «Тихого Дона», как уверяет Медведев (с. 226). Напротив, в тексте «Тихого Дона», коммунистическая идеология именуется «большой человеческой правдой» (III, с. 48), красные солдаты сражаются «за советскую власть, за коммунизм, за освобождение от гнета трудящихся, за то, чтобы никогда больше на земле не было войн» (IV, с. 292⁷, а Сопротивление казаков красным характеризуется как «бесславная война против русского народа» (V, с. 279). Конечно, можно предположить, что эти лозунги могли быть вставлены Шолоховым в использованный им чужой текст. Но такое предположение, если не будет найдено надежных свидетельств, не более убедительно, чем противоположное, то есть что эти лозунги всегда входили в первоначальный текст, авторство которого принадлежит Шолохову. Рассказы Шолохова представляются Медведеву весьма субъективными. Ни один из них, утверждает он, не отличается беспристрастностью и объективностью «Тихого Дона» (с. 109). Это слишком сильное заявление. Медведев забывает о таких рассказах, как «Семейный человек», «Чужая кровь», «Обида» и «Ветер», где объективное изображение эмоциональных и сюжетных коллизий доминирует над политическим базисом.

Неспособность Шолохова создать «Тихий Дон», по Медведеву, очевидна из непреодолимого философского и художественного разрыва между романом и остальными произведениями Шолохова начиная с первого тома «Поднятой целины». По мнению Медведева, узкая классовая ориентация по нравственному достоинству ниже универсального гуманизма «Тихого Дона» (с. 221), «Наука ненависти»— «чрезвычайно партийна» (с. 235), «Они сражались за Родину» отличается поразительной посредственностью (с. 236). «Судьба человека» чрезмерно захвалена советской критикой, чтобы скрыть бедность литературного творчества Шолохова после второй мировой войны (с. 235), а том второй «Поднятой целины» гораздо слабее первого тома, и можно подумать, что в нем Шолохов полностью утратил способность говорить правду — до такой степени, что ни одна страница второго тома недостойна автора «Тихого Дона». Произведения Шолохова-журналиста, по Медведеву, «догматичны и реакционны», обнаруживают поразительную бедность языка и мысли (с. 239). Трудно не согласиться с медведевской оценкой всех перечисленных произведений. Можно только пожелать, чтобы он попытался глубже вскрыть причины нравственного и художественного падения Шолохова и принял бы во внимание условия, в которых работает и публикуется советский писатель. Например, мало правдоподобно, что цензура пропустила бы первый том «Поднятой целины», если бы он содержал более подробные описания конфликтов на ранних ступенях коллективизации (Медведев отмечает, что они освещены «мимоходом» — с. 214). Было бы невозможно опубликовать «Науку ненависти» и «Судьбу человека», если бы Шолохов, в соответствии с пожеланиями Медведева, погрузился бы в исследование истинных причин захвата немцами в плен миллионов советских солдат (с. 235).

Хотя Медведев иногда требует слишком многого от Шолохова и хотя можно было бы привести ряд причин нравственного и художественного падения Шолохова, остается фактом, что существует большое различие между уравновешенной объективностью «Тихого Дона» и резким идеологическим уклоном почти всех произведений Шолохова, что возбуждает понятные сомнения в авторстве «Тихого Дона». Возможное объяснение этому состоит в том, что почти ³/₄ «Тихого Дона» написаны в период, когда Шолохов, возможно, еще не достиг позднейших ярко просоветских идеологических позиций. До начала работы над «Тихим Доном» он, может быть, уже был несколько разочарован советским режимом из-за того, что его не приняли на рабфак в Москве. Желание учиться в этом заведении, готовившем рабочих и крестьян к получению высшего образования, значительно повлияло на его решение приехать в Москву в 1922 году. Шолохов не смог поступить, так как не удовлетворял следующим требованиям: наличие стажа работы в промышленности и рекомендация комсомола (Лежнев, с. 41). По возвращении на Дон в мае 1924 года он жил два года у тестя, Петра Громославского, зажиточного казака, бывшего до революции писарем и станичным атаманом. В 1923 году Громославский снова стал активен, и критик Исай Лежнев характеризует его как «колеблющегося, политически неустойчивого человека» (Лежнев, с. 33). Осенью 1926 года Шолохов переехал в Вешенскую и поддерживал контакт с местными казаками, собирая материалы для «Тихого Дона». Таким образом, основная часть работы над романом была проделана с конца 1925 по 1930 год в консервативном и преимущественно антисоветском окружении. Кроме того, эта работа совпала с периодом нэпа, когда многие, особенно консервативные элементы казачества, надеялись, что Советы постепенно отойдут от коммунистических догм. Все это могло ослабить первоначальную преданность Шолохова советскому . режиму. Те же причины могли содействовать объективности «Тихого Дона», элементы которой прослеживаются уже в некоторых из его рассказов. В начальный период коллективизации, когда не было среднего пути, Шолохов встал целиком на сторону режима, а затем и связал себя с ним, вступив в партию и пропагандируя ее взгляды в своих сочинениях. Это не могло не нанести серьезного ущерба его объективности и художественным достоинствам его произведений. Нравственное и художественное вырождение Шолохова не обязательно должно свидетельствовать о том, что он не был способен создать «Тихий Дон». Напротив, это может рассматриваться как случай неизбежного вырождения большого таланта, пошедшего в услужение к лживой политической власти. Могут быть различные причины, почему шедевр или просто хорошее литературное произведение не нашли себе равных или не превзойдены в последующих произведениях, особенно в советских условиях после нэпа. В своих произведениях, опубликованных после 1930 года, Бабель, Вс. Иванов, Олеша, Пильняк и Леонов не сравнялись по качеству и значимости со своими лучшими сочинениями 20-х годов. И насколько различны были бы ранние и поздние творения Анны Ахматовой, если бы вместо того, чтобы втайне создавать такие шедевры, как «Реквием», она продолжала писать в духе «Славы миру», где имеются такие строки: «И благодарного народа / он слышит голос: «Мы пришли / сказать: где Сталин, там свобода, / мир и величие земли»? ⁸

«Кто написал «Тихий Дон»?» — первый опубликованный труд, очень детально исследующий биографию, философию и произведения Ф. Д. Крюкова в связи с дискуссией об авторстве «Тихого Дона». Несомненно, Медведев прав, подчеркивая интимное знание Крюковым казацкого образа жизни. Сын атамана станицы Глазуновская в Усть-Медведицком округе, Крюков вырос в типично казацкой атмосфере. Он путешествовал по Донской области, изучал ее историю и экономику и представлял ее интересы в I Государственной думе. Он обладал знаниями и личным опытом, необходимым для точного описания («портретирования») жизни казаков, как она изображена в первом и втором томах «Тихого Дона». Однако не ясно, действительно ли Крюков работал над эпическим романом, а если работал, то насколько работа была завершена. Информация, имеющаяся на этот счет, весьма противоречива. Согласно советскому критику Владимиру Моложавенко, Крюков работал над большим романом о жизни казаков до мировой войны, но работа была прервана призывом в армию ⁹. Б. Н. Двинянинов говорит, что Крюков работал над таким романом в 1917—1918 годы ¹⁰. П. Маргушин, работавший с Крюковым в газете «Донские ведомости» в 1919 году, вспоминает, что Крюков рассказывал ему о своих планах написать роман о вторжении большевиков и послал его в поездку для сбора материалов об этом ¹¹. Земляк Крюкова, писатель Сергей Серапин (Пинус), заверяет нас, что Крюков унес с собой в могилу «Войну и мир» своего времени, которую он задумывал написать ¹². Медведев склонен разделить мнение Моложавенко и Двинянинова. Даже если Крюков начал писать роман до революции, можно удивляться, почему он стал бы выбирать для места действия Вешенский округ: расположенная примерно за 100 миль от Глазуновской, Вешенская принадлежала к соседнему Донецкому округу, и нет никаких данных о том, что Крюков интересовался этой станицей до или после первой мировой войны. Его рассказы и очерки о казаках, как правило, разыгрывались в его родном округе. У него мог появиться интерес к Вешенской весной 1919 года, когда она стала центром Верхне-Донского восстания и он, будучи в то время секретарем парламента донских казаков (Войскового Круга), призывал повстанцев держаться до конца. Даже если этот интерес был достаточно силен, чтобы побудить его решиться на перемену действия первых двух томов своего гипотетического романа и главным образом посвятить третий том Верхне-Донскому восстанию, то у Крюкова было очень мало времени для детального изучения этого восстания, не говоря уже о том, чтобы описать его так подробно, как это сделано в «Тихом Доне». Первая возможность попасть в Вешенскую могла ему представиться в июне 1919 года, сразу же после поражения красных. Очевидцы сообщают, что он посетил Глазуновскую около этого времени и позже, в августе ¹³, но ничего никогда не говорилось о его поездке в Вешенскую. Вскоре после этого Крюков оказался втянутым в водоворот войны. В сентябре фронт приблизился к Глазуновской, и он (Крюков) присоединился к Усть-Медведицкой белоказачьей части. Вернувшись спустя примерно месяц в Новочеркасск, он принял участие в заседаниях Войскового Круга ¹⁴. До захвата Новочеркасска большевиками 7 января 1920 года (по новому стилю) он ушел с отступавшими белыми и умер от тифа или плеврита 20 февраля (4 марта) 1920 года в (или вблизи) станице Новокорсунской (Кубанской области), а не в Егорлыкской (Донской области), как утверждает Медведев (с. 142). Очень сомнительно, чтобы в таких условиях Крюков мог бы изготовить черновик, а может быть, и написать несколько разрозненных глав третьего и начало четвертого тома, как полагает Медведев (с. 272). (Впрочем, Медведев допускает, что часть 8-я четвертого тома могла быть написана Шолоховым.)

Медведеву кажется, что многие эпизоды в «Тихом Доне» как в зеркале отражают личный опыт Крюкова в мировой, а затем и в гражданской войне. Добрая часть этих аналогий базируется, однако, на смутных и ошибочных допущениях. Согласно Медведеву, Крюков был на фронте в августе и сентябре 1914 года в качестве репортера. Затем он несколько раз выезжал на фронт с медицинским отрядом Государственной думы, а осенью 1916 года был призван на действительную службу в качестве офицера. Согласно Медведеву, не может быть вопроса, мог ли Крюков лично наблюдать все военные эпизоды, упоминаемые или описанные в «Тихом Доне» (с. 133—134). Но картина, встающая из в значительной мере автобиографических произведений Крюкова периода первой мировой войны, несколько иная. Первые три месяца войны он провел преимущественно в Глазуновской и в Петрограде. Поздней осенью 1914 года он покинул Донскую область, чтобы отправиться на турецкий фронт, и после долгого путешествия присоединился к 3-му госпиталю Государственной думы в районе Карса и оставался в нем около двух недель зимой 1915 года вблизи зоны военных действий. Его второе, и последнее, посещение фронта в период мировой войны имело место зимой 1916 года, когда он около двух месяцев находился в Галиции с тем же самым госпиталем Государственной думы, время от времени посещая линию фронта. Большую же часть 1916 и начало 1917 года он жил главным образом в Петрограде, где он был свидетелем февральской революции ¹⁵. Это исключает всякую возможность того, что он был в воинских частях осенью 1916 года. Если бы Крюков действовал в боевых частях в качестве офицера в это время, то совершенно невероятно, чтобы он ничего не рассказал об этом в своих письмах. К тому же есть основания считать, что его не призвали бы из-за возраста и близорукости (последняя была причиной того, что в молодости он был освобожден от воинской службы). Эти обстоятельства заставляют сомневаться в утверждении Медведева, что весной 1918 года Крюков воевал в рядах Донской армии в качестве артиллерийского офицера (с. 138) и что этот опыт нашел отражение в главах 8—10-й третьего тома, в частности, в сцене встречи Григория Мелехова с артиллерийским капитаном на поле боя в главе 8-й. Не ясно, то ли Медведев поддерживает свое утверждение о службе Крюкова офицером ссылкой на недоступный сборник «Родимый край», опубликованный в Усть-Медведицкой в 1918 году как дань 35-летней литературной деятельности Крюкова, то ли он использует эту ссылку только для того, чтобы поддержать свое последующее утверждение, что Крюков был ранен и на несколько месяцев демобилизован в период своей службы в Донской армии весной 1918 года. Я не встречал никаких источников об артиллерийском офицерстве Крюкова. Имеются несколько заслуживающих доверия статей о нем в ноябрьском (18 ноября (1 декабря) 1918 года) номере ростовского еженедельника «Донская волна», посвященного Крюкову в связи с его юбилеем. Явно заслуживает доверия также отчет генерала Святослава Голубинцева, в котором сообщается, что Крюков участвовал в антибольшевистском восстании весной 1918 года, присоединился к части Голубинцева в качестве добровольца и получил легкую контузию от артиллерийского снаряда в июне того же года ¹⁶. Части, в которых Крюков служил, принадлежали в то время не к Донской армии, как говорит Медведев, а к «Освободительной армии свободных сел и станиц» Усть-Медведицкого округа (Голубинцев, с. 67). В другом месте Медведев ошибочно утверждает, что бой за Усть-Медведицкую, описанный в томе четвертом, это тот самый бой, в котором участвовал Крюков после присоединения к Усть-Медведицкому отряду осенью 1919 года (с. 139). Но бой, описанный в романе, имел место в июне 1919 года, во время продвижения белых, когда Крюков был в Новочеркасске. Если участие Крюкова в тех военных событиях, которые описаны в «Тихом Доне», не столь велико, как считает Медведев, то можно также усомниться в обоснованности выводов, сделанных из сопоставления военной карьеры Крюкова с военными сценами в романе. Судя собственными Медведева мерками, обоснованность должна изрядно пострадать, так как он считает, что «Тихий Дон» совершенно так же, как «Война и мир» или «Август 14-го», мог быть написан только автором, имеющим опыт военных сражений. Независимо от того, разделять ли эту уверенность Медведева или нет, факт таков, что как Крюков, так и Шолохов (который боролся с антибольшевистскими «партизанами», служа в продотряде) какие-то военные действия видели. В какой мере их довольно скромный боевой опыт мог помочь им нарисовать военные сцены в «Тихом Доне» и в какой мере этот опыт мог быть дополнен сторонними источниками и их собственным творческим воображением, это все спорные вопросы. Крюков знал много больше Шолохова о мировой войне из собственного опыта, но Шолохов был, возможно, более знаком с Верхне-Донским восстанием, так как он имел возможность наблюдать его и полагаться на устные рассказы его участников, в частности Харлампия Ермакова, военная карьера которого послужила моделью для Григория Мелехова. Письменные и устные источники о мировой войне, обработанные воображением Шолохова, могли родить боевые сцены, которые мы находим в первом и втором томе. Сравнимые по их военному опыту, Шолохов с его большим талантом и большим временем для писания выступает по меньшей мере столь же сильным кандидатом на авторство «Тихого Дона», как и Крюков.

В дополнение к данным военной биографии Крюкова Медведев указывает на его службу в Донском казацком правительстве, которая дала ему превосходную возможность наблюдать много существенных событий, имевших место между июнем 1917 года и июнем 1918 (с. 68, 115, 136—137), которые мы находим главным образом во втором томе «Тихого Дона». Однако аргументы Медведева сильно теряют вследствие его ошибочного утверждения, что Крюков был избран секретарем Войскового Круга летом 1917 года и был поэтому близок к казацкому правительству в течение последующих месяцев. Крюков стал секретарем Круга в августе 1918 года¹⁷, и нельзя согласиться с Медведевым, что он мог быть свидетелем следующих событий: переговоров между правительством атамана Алексея Каледина и делегацией красных казаков в Новочеркасске 15 (28) января 1918 года (III, с. 240—52); самоубийства Каледина в Новочеркасске 29 января (11 февраля) 1918 года (III, с. 292—94); отступления войскового атамана Петра Попова от Новочеркасска и переговоров в Ольгинской с командованием Добровольческой армии 12—13 февраля (25—26 февраля); встречи между атаманом Петром Красновым и генералами Добровольческой армии 15 (28) мая 1918 года в Манычской (IV, с. 40—44). Во время этих событий Крюков находился далеко — в Глазуновской или близ нее . Тем не менее Крюков имел возможность ознакомиться с этими событиями по напечатанным материалам. В «Донской волне», например, он мог прочесть подробный отчет Ф. Г. Косова о переговорах Каледина с красными казаками и воспоминания войскового атамана Попова о его встрече с белыми генералами в Ольгинской ¹⁹. По всей вероятности, автор заимствовал тексты документов и многочисленные диалоги из сообщения Косова. Но имеется по крайней мере еще один источник для описания встречи Каледина с красными казаками, а именно — статья Георгия Янова «Паритет», опубликованная после смерти Крюкова. Текстуальное соответствие этой статьи с романом говорит само за себя. Янов: «С разрешения атамана из присутствовавших на заседании выступил подъесаул Шеин, георгиевский кавалер всех четырех степеней знака отличия военного ордена. Из рядовых казаков, дослужившихся на войне до подъесаульского чина» («Донская летопись», № 2, с. 190). «Тихий Дон»: «С разрешения Каледина из публики выступил подъесаул Шеин, георгиевский кавалер всех четырех степеней, из рядовых казаков, дослужившийся до чина подъесаула» (III, с. 248). Таким образом, описание переговоров Каледина в «Тихом Доне» должно принадлежать кому-то другому, а не Крюкову. Шолохов, с другой стороны, мог прочесть как статью Янова, так и перепечатку сообщения Косова, поскольку они были напечатаны в одном и том же номере «Донской летописи». По тем же соображениям Шолохов должен быть признан более вероятным автором отрывка, описывающего встречу в Ольгинской. Гораздо более важным источником для этого отрывка, чем сообщение Попова, представляются воспоминания генерала Лукомского, опубликованные спустя два года после смерти Крюкова. Это можно проиллюстрировать следующим сравнением. Лукомский: «...что Донской отряд не может покинуть территорию Дона и что он, генерал Попов, считает, что отряду лучше всего, прикрываясь с севера р. Доном... переждать события в районе Зимовников» ²⁰. «Тихий Дон»: «...я не могу покинуть территорию Донской области и идти куда-то на Кубань. Прикрываясь с севера Доном, мы в районе Зимовников переждем события» (III, с. 308). «Тихий Дон» обнаруживает сильную зависимость от воспоминаний Лукомского также в описаниях движения генерала Корнилова, особенно в главах 13, 18 и 20 части IV. Один пример: 37 слов, начиная с «Если я не ошибаюсь...», дословно включены в текст романа ²¹. Сцена самоубийства Каледина написана автором «Тихого Дона» прежде всего под впечатлением очерка Янова «Паритет». Приведем пример очевидного заимствования. Янов: «На койке «кольт». На спинке стула аккуратно положенный френч, на столике — часы-браслет» ²². «Тихий Дон»: «Возле койки на спинке стула аккуратно повешен френч, на столике — часы-браслет» (III, с. 294). Описание встречи Краснова с генералами Добровольческой армии, как и многих других аспектов его деятельности, явно опирается на длинный очерк самого атамана «Всевеликое Войско Донское», опубликованный в 1922 году. В доказательство близкой связи между очерком и романом можно привести почти идентичные фразы в перечислении членов делегации Краснова (IV, с. 40—41) или сопоставить следующие выдержки. Краснов: «Генерал Алексеев был совершенно больной. Езда на автомобиле его укачала. Безучастно, закрыв глаза, он сидел за столом, облокотившись на ладони» ²³. «Тихий Дон»: «Алексеев... присел к столу; подперев сухими белыми ладонями обвисшие щеки, безучастно закрыл глаза. Его укачала езда в автомобиле» (IV, с. 41). Брошюра под названием «Орлы революции», написанная политработником А. А. Френкелем, по-видимому, более широко использована автором «Тихого Дона», чем другие советские публикации. Будучи прежде всего рассказом очевидца об экспедиции Подтелкова, «Орлы революции» содержат многочисленные детали, используемые для описания экспедиции в главах 26—28 части V ²⁴. В этом вопросе нет расхождений между мной и Медведевым, обильно цитирующим брошюру Френкеля и также заключившим, что Шолохов использовал этот материал для «Тихого Дона» (с. 208). Имеются твердые данные, что некоторая информация о военных операциях на Дону зимой 1918 года попала в роман из объемистой работы Антонова-Овсеенко, командовавшего этими операциями на стороне красных ²⁵. Все приведенные выше примеры приводят к заключению, что «Тихий Дон», особенно второй том, показывает значительную зависимость от белоэмигрантских и советских источников, опубликованных в начале 20-х годов, когда Крюкова уже не было в живых. Но на вопрос о том, как Шолохов мог раздобыть белоэмигрантские публикации, нелегко ответить, и, пока он хранит молчание, остается только строить догадки. Они могли к нему попасть через его тестя Громославского, который, являясь и чем-то вроде писателя, и церковным служителем, и бывшим атаманом, был, по-видимому, довольно влиятельной фигурой в своей местности. Эмигрантские публикации могли быть привезены репатриированными белыми казаками или взяты в доступных Шолохову советских библиотеках. Как бы ни обстояло дело, остается фактом, что большие куски второго тома должны быть написаны в 1923—1924 годах, и это, кстати, является сильным аргументом против давнишнего утверждения, будто Шолохов приобрел рукопись «Тихого Дона», роясь в материалах сельского ревкома, когда он там служил, или во время работы в продотряде в 1920—1922 годах.

Если отбросить возможность доступа Шолохова к белоэмигрантским источникам, остается предположить, что по крайней мере второй том был написан либо за границей кем-то, затем вернувшимся на родину, либо кем-то в России, имевшим доступ к этим источникам. Так как эти допущения только создали бы мириады новых спекуляций и увели бы в сторону от предмета настоящей рецензии, давайте вернемся к Медведеву и займемся наиболее реальными аспектами крюково-шолоховской контроверзы.

Одной из главных тем «Тихого Дона», если не его лейтмотивом, являются, по мнению Медведева, отношения между казаками и не-казаками («иногородними»). В этом пункте Медведев полностью согласен с Д., настаивая, что автор «Тихого Дона» проявляет глубокую любовь к казакам, особенно трудовым, и враждебен к не-казакам (с. 44—46, 87, 258—63). Медведев связывает эти чувства скорее с Крюковым, чем с Шолоховым. Нет сомнения, Крюков любил казаков больше любой другой национальности, но он не обнаруживает никакой видимой враждебности к не-казакам, и его чувства в отношении них нельзя отождествлять с чувствами персонажей его произведений или «Тихого Дона», враждебных к не-казакам. Но именно это делает Медведев, приписывая Крюкову, — скажем сильнее, необоснованно приписывая, — мысли старого казака из очерка «Новое». Судя по сочинениям Крюкова, он был справедливым, терпимым и сердечным человеком, свободным от узконационалистических чувств. В статье «Дорогие могилы» он с большим восхищением говорил о русской душе. Его сердце болело за Россию, когда он видел безразличие среднего казака к ней на заседании Войскового Круга в 1918 году. Он с трогательной симпатией относился к не-казацкой семье, в которой сыну пришлось пойти на войну. Он сочувствовал турецким солдатам. Он был глубоко взволнован самопожертвованием еврейской няни (кормилицы?) и с горечью воспринимал бесправное положение евреев ²⁶.

Характерным для политических взглядов автора «Тихого Дона» является, по словам Медведева, беспощадное осуждение «империалистической войны», русских генералов и офицеров, и особенно генерала Краснова (с. 69). Однако это не может считаться характерным для Крюкова. Ни одна строчка в его произведениях не содержит осуждения «империалистической войны». С самого начала первой мировой войны он считал патриотическим долгом каждого русского защищать свою страну, и он оплакивал развал русской армии в 1917 году. Осуждение «империалистической войны» было бы типичнее для советского писателя 20-х годов. Так как изображение русских генералов в романе основано прежде всего на материалах, опубликованных после смерти Крюкова, вопрос о его отношении к генералам оказывается несущественным. Кроме того, большинство генералов и многие офицеры изображены с заметной беспристрастностью. По свидетельству эмигрантского писателя Бориса Ширяева, генерал Краснов сказал, что относится к Шолохову с большим уважением за то, что тот написал правду в «Тихом Доне» и что факты, касающиеся его (Краснова) собственной личности, представлены вполне правильно ²⁷. Что генералы изображены очень точно — это может быть отчасти объяснено тем обстоятельством, что автор «Тихого Дона» в значительной мере опирался на их мемуары.

Чтобы пролить больше света на антибольшевистский образ автора «Тихого Дона», Медведев указывает на употребление слов «переворот в Петрограде» вместо «Октябрьская революция» (с. 112) и «отец» вместо «поп» перед именами священников (с. 179). Естественно, Медведев связывает это с Крюковым. Хотя «переворот в Петрограде» (III, с. 190) или «Октябрьский переворот» (III, с. 181, 200) — это стандартные выражения в данном романе, нет никаких оснований полагать, что они не могли выйти из-под пера Шолохова. Оба выражения регулярно употреблялись, особенно в 20-х годах, в различных авторитетных советских публикациях, таких, как «Орлы революции» Френкеля (с. 7), БСЭ (т. 7, 1927, стлб. 125, 764), Сталин, «Марксизм и вопросы языкознания» (1950). Приводя несколько примеров употребления выражений «отец Виссарион» и «поп Виссарион» из текста романа, Медведев усматривает в этой непоследовательности следы «поспешного идеологического пересмотра (исправления?)» (с. 178). Он заключает, что слово «поп» могло быть введено кем-то, принадлежавшим к комсомолу, а слово «отец» было, по-видимому, выбрано казацким писателем, уважающим отношение казаков к церкви. Но, во-первых, слово «отец» не было подвергнуто какому-либо поспешному идеологическому исправлению и только в 1953 году, при сплошной издательской чистке романа, было либо заменено словом «поп», либо вовсе зачеркнуто. Во всех этих случаях первоначальное «отец» было восстановлено Шолоховым для издания 1956 года и сохранено во всех последующих изданиях. Во-вторых, слово «поп» в сочетании с именем священнослужителя появляется также и в тексте произведений Крюкова, например в рассказе «Отец Нелид» (1913) и в очерке «Новое» (1917).

Более показательны, чем словоупотребление «поп» — «отец», некоторые ошибки в «Тихом Доне», которых не мог сделать Крюков. Хуже всех — наименование Каледина, Анатолия Назарова и Африкана Богаевского, каждого из них, «войсковым наказным атаманом» (III, с. 130) или «избранным войсковым наказным атаманом» (III, с. 301; IV, с. 366). Эти войсковые атаманы, то есть атаманы Вседонского казачества, были избраны Войсковым Кругом в 1917—1919 годах, и поэтому сочетание слов «избранный» и «наказной» (то есть назначенный) есть противоречие в терминах, выдающее незнание одного из основных фактов истории донского казачества. С того времени, как Петр Великий отменил старую традицию избрания атаманов Вседонского казачества голосованием Войскового Круга, эти атаманы назначались царем и именовались «наказными». После восстановления в 1917 году старой традиции термин «наказной» был изъят 1 из их титула. Не может быть вопроса, знал ли Крюков, будучи секретарем Войскового Круга, что означало выражение «наказной атаман». Автор «Тихого Дона» попросту связал слово «наказной» с понятием «главный». Поразительно — не так ли? — что советские издатели до сих пор не обнаружили этого несоответствия. Даже осведомленный Медведев, заметив такого рода несуразность в диалоге в рассказе «Коловерть» и упрекнув Шолохова за его плохое знание казацкой администрации (с. 97), явно просмотрел те же грубые ошибки в тексте «Тихого Дона». Крюков несомненно был достаточно хорошо осведомлен и для того, чтобы не титуловать последнего назначенного атамана графа Граббе бароном (V, с. 141); чтобы не употреблять имя Василий вместо Кондратий для прославленного атамана XVIII века Булавина; чтобы не изобразить прилично одетого мужчину, сидящего с двумя дамами в отличном ресторане на Невском в августе 1917 года, — с шляпой на голове (III, с. 122). Непохоже также, чтобы Крюков назвал подхорунжего офицером (V, с. 184) или чтобы он сказал, что Григорий Мелехов был снижен в ранге, но не в положении («Октябрь», 1929, № 3, с. 57). Казаки, служившие в первую мировую войну, считают, что капитан Листницкий, обращаясь к вышестоящему, должен был сказать «господин полковник», а не «полковник» (III, с. 106); что летом 1917 года солдаты обращались к своим офицерам по рангу, а не словами «господин командир» (III, с. 141); что прицеп орудийного лафета называется «хобот», а не «хвост» (IV, с. 167) ²⁸. Незачем говорить, что Крюков скорее, чем Шолохов, мог избежать этих ошибок.

Чисто литературное соотношение между «Тихим Доном» и произведениями Крюкова и Шолохова рассматривается в «Кто написал?..» менее детально, нежели соотношения между ними по биографии и идеологии авторов.

За исключением коротких замечаний о художественных связях между шолоховскими рассказами середины 20-х годов и «Тихим Доном» (с. 99, 266—269) и замечаний об обращении с характерными деталями Крюкова и автора «Тихого Дона» (с. 146—147), литературная аргументация Медведева сводится к обильному цитированию сходных ландшафтных сцен из произведений Крюкова и из «Тихого Дона» — просто для иллюстрирования их художественных сходств и различий. Несмотря на множество очевидных художественных различий между этими произведениями, Медведев настаивает, что, похоже, Крюков самый вероятный автор «Тихого Дона» (с. 143—44, 154). Его талант, утверждает Медведев, постоянно рос в силе и зрелости, и, вдохновленный крупными и драматическими событиями революции и войны, захватившими Донской край, Крюков мог стать способным создать большое эпическое творение и применить художественную технику, требуемую новым для него жанром.

Картина природы и деревни в апрельские сумерки, которую Медведев приводит из большого рассказа Крюкова «Зыбь» (1909), является одним из самых сильных доводов в пользу его точки зрения (с. 147—148). Это место действительно похоже на ландшафтные сцены в «Тихом Доне», где совмещается зрительное, слуховое и обонятельное восприятие природы, так же как образность, синтаксис и индивидуальные слова. Фраза: «Крысы четко рисовались на розовом стекле догорающей зари» напоминает такую же из «Тихого Дона» с ее «четкими» силуэтами людей и предметов, видимых на фоне неба, и с частыми метафорическими комбинациями двух существительных — как «стекло зари». Фразы «мутными зеркалами застыли озера» и «прозвучали на мгновение зыбким серебром недосягаемые голоса» имеют следующие общие черты с «Тихим Доном»: использование слов с корнем «зыбь», характеристика голосов эпитетом «серебряный» и выбор сравнений, выраженных творительным падежом. Но, по контрасту с «Тихим Доном», даже и в этом пассаже язык Крюкова — гладкий и литературный, без единого диалектного, неожиданного или трудно понимаемого слова. Это свойство его стиля можно проиллюстрировать, сравнив эпизод — выражение радости и гордости пожилого казака, получившего добрую весть о сыне, в рассказе Крюкова «Офицерша» («Русское богатство», 1912, № 4, с. 12) с подобной же сценой в «Тихом Доне» (II, с. 357). Гладкому и безличному языку Крюкова («Спрятав конверт в пазуху...») автор «Тихого Дона» предпочитает грубый и энергичный («сграбастав оба письма...»). Там, где Крюков дает набор невыразительных клише: «переполненный счастьем, гордостью и желанием излить избыток ликующих чувств перед всем миром», — автор «Тихого Дона» ограничивается короткой и эффектной метафорой: «ошпаренный радостью». Правильному и простому описанию Крюкова «черными, набухшими пальцами» не хватает некоторой грубости, диалектного аромата и местного колорита в сравнении с аналогом, типичным для «Тихого Дона»: «поднимал торчмя копытистую ладонь». Главным различием между Крюковым и автором «Тихого Дона», не подмеченным Медведевым, является симпатия к бедным и униженным, пронизывающая многие из произведений Крюкова. Эта симпатия иногда выражается в лирическом и сентиментальном тоне повествования, напоминающем Карамзина и народников XIX века. В то же время чувство восхищения передается возвышенным и эмоциональным стилем. Было бы напрасно искать подобные пассажи в рассказах Шолохова или в «Тихом Доне».

Медведев находит больше стилистических различий между рассказами Шолохова и «Тихим Доном», чем сходных черт. Он прав, отмечая, что описания природы в рассказах не столь красочны и живы, как в «Тихом Доне». Но несколько однобоко он цитирует лишь образы, ассоциирующиеся с глухотой, мраком и болезнью (с. 99). Рассказы Шолохова содержат и такие нежные и лирические образы, как «звездочка, застенчивая и смущенная, как невеста на первых смотринах» («Смертный враг»), тогда как в «Тихом Доне» есть не меньше дюжины мрачных сцен природы, например: «рудое, в синих подтеках, трупно темнело над ветряком небо...» (II, с. 171).

В целом рассказы Шолохова как будто имеют больше общих черт с «Тихим Доном», чем произведения Крюкова. Инверсии, «рубленая» проза и диалектизмы практически отсутствуют в повествовательных частях произведений Крюкова, тогда как они совершенно обычны в рассказах Шолохова и в первых трех томах «Тихого Дона». Если для рассказов Крюкова характерны длинные диалоги, статические описания, отсутствие драматических моментов и хорошо разработанных сюжетов, то большинству рассказов Шолохова присуще динамическое развитие и короткие, выразительные диалоги. В «Тихом Доне», рассказах Шолохова и «Поднятой целине» сотни идентичных или сходных оборотов речи. Рассказы, «Тихий Дон» и в меньшей степени «Поднятая целина» содержали в первых изданиях множество идентичных или сходных ошибок грамматического, семантического и стилистического характера. Вот несколько примеров. В «Донских рассказах»: «допреж» вместо «допрежь» (с. 31), «теляты» (с. 134), «ставень» (с. 128), «заостреной» (с. 78), «путанными» (с. 108) ²⁹. В «Тихом Доне»: «допреж» (III; изд. 1-е 1933, с. 227), «писарья» («Октябрь», 1928, № 4, с. 128), «френчев» («Октябрь», 1932, № 7, с. 10), «портмонет» («Октябрь», 1928, № 3, с. 192), «крашеной медянкой» («Октябрь», 1928, № 1, с. 139), «путанные» («Октябрь», 1932, № 1, с. 30). В «Поднятой целине: «допреж» («Новый мир», 1932, № 3, с. 42), «крашеного охрой» и «шароваров» (там же, № 1, с. 58, 68), «деревяжки» (там же, № 5, с. 82). И в рассказах, и в «Тихом Доне» можно встретить случаи неправильного употребления одних и тех же слов. Так, «мигать» употребляется в смысле «мелькать»: «И пошел... мигая рубахой» (с. 79), «Дарья, мигнув подолом...» («Октябрь», 1928, № 6, с. 55). «Питать» вместо «пить» или «впитывать»: «песчаник жадно питал розоватую пену и кровь» («Смена», 1925, № 11, с. 5); «как солончак не питает воду, так и сердце Григория не питало жалости» («Октябрь», 1928, №5, с. 142). Имеются также случаи применения слова «ненавистный» вместо «ненавидящий» и «одеть» вместо «надеть». Особенно бросается в глаза замена словом «немой» слова «глухой» для описания глухих выстрелов, голосов, грома и стука копыт. В рассказах по меньшей мере 9 таких ошибок, в «Тихом Доне» — 16, в «Поднятой целине» — 2 и даже в «Они сражались за Родину» («Правда», 15 ноября 1943 года) — одна («немо хлопали зенитки»). Это последнее «немо» и еще одно — в рассказе «Обида» (1925 или 1926), впервые напечатанном в 1962 году, — единственные случаи, когда они сохранились до сегодняшнего дня. Другим подобным свидетельством родства является широко распространенное неправильное пользование предлогами в ранних изданиях рассказов и «Тихого Дона». Практически во всех таких случаях один предлог применяется вместо другого с нарушением норм грамматики, что можно объяснить влиянием местных диалектов на писателя со скромным формальным образованием. В рассказах можно встретить около 30 таких отклонений, в «Тихом Доне» — около 100 с более чем 30 разновидностями неправильного употребления. Многие ошибки такого рода являются общими для рассказов и романа. Наиболее грубая ошибка (почти в половине всех случаев) — употребление «над» вместо «вдоль», «мимо», «у», «около», «по» и «под». Типичные примеры: «над плетнями шаркают ноги» (с. 120); «он полз над плетнем» («Октябрь», 1928, № 9-10, с. 155). В «Поднятой целине» так же находим: «постоял над сараем» («Новый мир», 1932, № 2, с. 100), но в этом романе и томе четвертом «Тихого Дона» всего лишь несколько ошибок в употреблении предлогов, так как редакторы начали исправлять их уже с 1928 года.

Если, по мнению Медведева, Шолохов был неспособен создать «Тихий Дон», так как этот шедевр лежит за пределами его творческих возможностей, то можно возразить, что Крюков, образованный и опытный автор, не мог бы написать вещь, испещренную сотнями погрешностей против литературного русского языка. Для иллюстрации еще одной черты сходства между «Тихим Доном» и произведениями Шолохова можно было бы привести многочисленные характерные примеры повторяемости отдельных слов. Достаточно привести два примера. В повествовательном тексте первых трех томов «Тихого Дона» ранних изданий и в томе первом «Поднятой целины» ни разу не употреблено слово «позади» ни в качестве наречия, ни в качестве предлога — всюду фигурирует «сзади». Я смог найти два примера «позади» в ранних рассказах Шолохова, но их можно отнести за счет редакторской правки. В произведениях Крюкова «позади» употребляется вполне регулярно. В рассказах Шолохова (не считая рассказа «Ветер», которого я не смог достать) только в одном из 450 сравнений употреблено слово «точно» как связка между определяемым и определением; в «Тихом Доне» встречаем одно «точно» в более чем 2 тысячах сравнений (и в одном случае это слово употреблено в смысле простого сравнения); этого слова нет в более чем 940 сравнениях двух томов «Поднятой целины». У Крюкова, напротив, «точно» — излюбленное слово-связка. Оно встречается, например, 9 раз в «Казачке» (1896), 11 — в «К источнику исцелений» (1904), 8 — в «Зыби» (1909), 6 — в «Сети мирской» (1912) и 6 — в «Офицерше» (1912). Если Крюков вероятный автор «Тихого Дона», то чем объяснить внезапный отказ от слова «точно»? Дополнительное свидетельство против его предполагаемого авторства дано недавно предварительным статистическим исследованием, выполненным с помощью ЭВМ. Исследована длина предложений и комбинаций частей речи по ограниченному числу отрывков из «Тихого Дона» и различных произведений Шолохова и Крюкова ³⁰.

Если хотят решить в пользу Крюкова спор относительно авторства «Тихого Дона», то надо объяснить, как рукопись и (или) черновики «Тихого Дона» попали в руки Шолохова. Медведев предлагает две версии. Первая повторяет рассказ писателя Дм. Петрова-Бирюкова о письмах от 1937— 1938 годов, направленных в ростовские газеты и властям несколькими казаками, утверждавшими, что Шолохов получил рукописи от П. Громославского, якобы присутствовавшего при кончине Крюкова (с. 34—35) ³¹. Эта версия противоречит информации о Громославском, приводимой Лежневым. Этот критик сообщает, что в период отступления белых с Дона Громославский отбывал наказание в новочеркасской тюрьме за участие в борьбе на стороне красных и был освобожден наступавшей Красной Армией (Лежнев, с. 32). В информации о последних днях Крюкова, какую я смог получить, не говорится о том, что Громославский сопровождал Крюкова при отступлении белых; однако этот вопрос требует дальнейшего исследования. Вторая версия (по данным поэта Дм. Морского) утверждает, что в начале 20-х годов сестра Крюкова принесла Демьяну Бедному чемодан с какими-то бумагами, имеющими отношение к казакам. Бедный передал их Серафимовичу; и высказывается предположение, что последний мог передать их Шолохову (с. 36). Невозможно проверить истинность этой информации. Даже если она правильна, остается под большим вопросом: чьи рукописи (если вообще таковые были) и в какой мере использовал Шолохов, законным или незаконным образом, для «Тихого Дона»?

Недостаток места не позволяет мне перечислить все фактические ошибки и неточности Медведева. Полдюжины ошибок касаются истории и более 30 — литературы, включая ложные утверждения о времени написания или публикации произведения, времени, объеме и характере политической правки «Тихого Дона» и деталей восстаний. Наибольшее сожаление вызывает огромное количество ошибок или, возможно, опечаток в работе «Кто написал?..», относящихся к датам публикаций и номерам страниц, на которые даны ссылки в подстрочных примечаниях. Количество опечаток выше среднего содержится в транскрипциях русских слов, а среди ошибок перевода надо отметить неверные переводы названий рассказов «Родинка» и «Шибалково семя».

Хотя Медведеву не удалось убедительно показать, что Крюков является более вероятным автором «Тихого Дона», чем Шолохов, он написал интересное, наводящее на мысли и — в некоторых отношениях — новаторское исследование. Хотелось бы знать, какое направление приняло бы это исследование, если бы автору были доступны белоэмигрантские источники.

 

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Предисловие Жореса Медведева (Париж, 1975). Русское название взято из статьи Жореса Медведева «О книге Роя А. Медведева «Загадки творческой биографии Михаила Шолохова», — «Новое русское слово», Нью-Йорк, 14, 15, 16 января 1975 года; ссылки в тексте даются по этому изданию.

² См. мою рецензию «Загадки «Тихого Дона», — «Slavic and East European Journal», 1976, ¹ 3.

³ Это выражение появляется в статье «О книге...», — «Новое русское слово», 15 января 1975 года.

⁴ См.: «Загадки «Тихого Дона», с. 299—300.

⁵ Можно иногда встретить утверждение, что Шолохов был «юноша-комсомолец» (Александр Серафимович; цит. по: Валентин Осипов, «Наставник — значит друг...», — «Смена», 1975, № 10, с. 8) или что он организовал комсомольскую ячейку в станице в 1920 году («Русская советская литература. Пособие для средней школы» Под ред. А. Дементьева и др., изд. 14-е, М., 1965, с. 208). Подобные утверждения тем не менее противоречат тому, что Шолохов сказал критику Константину Прийме: «Юность моя сложилась как-то так, что я действительно не был в комсомоле. Вступил сразу в партию» (цит. по: Михаил Шолохов, Собр. соч. в 8-ми томах, т. 1, М., 1956, с. 338; а также см.: К. Прийма, Шолохов в Вёшках, — «Советский Казахстан», 1955, №5, с. 75. См. об этом также: И. Лежнев, Путь Шолохова. Творческая биография, М., 1958, с. 41).

⁶ Ссылки даются по: Михаил Шолохов, Собр. соч. в 8-ми томах, М., 1956—1960. Римские цифры обозначают номер тома этого издания. Последующие ссылки даются по этому изданию, кроме тех мест, где цитируемый материал был по каким-то причинам изменен или выброшен из романа. В этих случаях ссылки будут сделаны по самым ранним изданиям: «Октябрь», 1928, № 1—10, 1929, № 1—3, 1932, № 1—8; «Новый мир», 1937, № 11, 12, 1938, № 1—3, 1940, № 2—3.

⁷ Выделенные слова были вычеркнуты в 1933 году, возможно, потому что фактически такое же предложение встречается еще раз через четыре строки.

⁸ А. Ахматова, Сочинения в 2-х томах. Под ред. Г. П. Струве и Б. А. Филиппова, т. 2, Мюнхен, 1965—1968, с. 151.

⁹ «Об одном незаслуженно забытом имени». — «Молот», Ростов-на-Дону, 13 августа 1965 года. Перепечатано в кн.: Д. Стремя «Тихого Дона», с. 183. Моложавенко, как будет показано, был неправ, говоря, что Крюков был призван в армию.

¹⁰ Письма А. С. Серафимовича к Ф. Д. Крюкову в кн.: «А. С. Серафимович (1863—1963). Материалы». Под ред. Л. А. Гладковской и др., Волгоград, 1963, с. 149.

11 «Письмо редактору». — «Новое русское слово», 28 сентября 1974 года.

¹² См.: «Памяти Ф. Д. Крюкова». — «Сполох», Мелитополь, 5 (18) сентября 1920 года. Перепечатано в: «Родимый край», Париж, 1963, № 45, с. 22.

¹³ См.: С. Филимонов, Воспоминания о Ф. Д. Крюкове. — «Казачий путь», Прага, 14 марта 1925 года, с. 5; Д. Воротинский, Ф. Д. Крюков. Воспоминания и встречи. - «Вольное казачество», Прага, 15 января 1931 года, с. 17.

¹⁴ Все вышеизложенные сведения см. в сообщениях о Донской армии: «Жизнь», Ростов-на-Дону, 21 августа (3 сентября) 1919 года; В. Проскурин, К характеристике творчества и личности Ф. Д. Крюкова. — «Русская литература», 1966, № 4, с. 183; «Войсковой Круг», — «Вечернее время», Ростов-на-Дону, 19 октября (1 ноября) и 30 ноября (13 декабря) 1919 года; «Большой Войсковой Круг», — «Приазовский край», Ростов-на-Дону, 1 (14) декабря

1919 года; «Войсковой Круг», — «Парус», Ростов-на-Дону, 1 (14) декабря 1919 года.

¹⁵ Все вышеупомянутые сведения о том, где находился Крюков с начала войны до февраля 1917 года, взяты из его статей: «В глубоком тылу» — «Русские ведомости», 21 сентября (4 октября), 26 октября (8 ноября), 2 (15) ноября 1914 года; «С чужой стороны» — 6 (19) ноября 1914 года; «За Карсом» — 18 февраля (3 марта), 22 февраля (7 марта) 1915 года; «Памяти кн. Геловани» — 24 февраля (9 марта) 1915 года; «У боевой линии» и «В сфере военной обыденности» — напечатаны в период с 5 (18) февраля по 8 (21) июля 1916; «По военным обстоятельствам» — 15 (28) ноября 1917 года; «Обвал» — «Русские записки», 1917, № 2—3, с. 350—374.

¹⁶ «Русская Вандея: очерки гражданской войны на Дону, 1917 —

1920 гг.», Мюнхен, 1959, с. 14, 64.

¹⁷ К. Каклюгин, Донской атаман П. Н. Краснов и его время. — См.: «Донская летопись». Сб. материалов по новейшей истории донского казачества со времени русской революции 1917 года. Под ред. Донской исторической комиссии, Белград, 1924, № 3, с. 101; анонимное сообщение о биографии Крюкова см.: «Донская волна», Ростов-на-Дону 1918, № 23, с. 1

¹⁸ П. С а ч к о в, Историческая справка. К произведению Ф. Крюкова «Родимый край». — «Донская летопись», Вена, 1923, № 1, с. 275— 280; С. Филимонов, Воспоминания о Ф. Д. Крюкове, с. 3—4; П. Ф. Крюков, Два ареста Ф. Д. Крюкова. — «Казачий исторический сборник», Париж, 1959, № 9, с. 27—30. П. Ф. Крюков — приемный сын Ф. Д. Крюкова.

¹⁹ Ф. Косов, Подтелков в Новочеркасске. — «Донская волна», 1918, № 27, с. 6—11. Перепечатано в «Донской летописи», № 2, с. 306— 318; Попов, Из истории освобождения Дона. Записки походного атамана. — «Донская волна», 1918, № 14, с. 1—3.

²⁰ См.: «Архив русской революции». Под ред. И. В. Гессена, Берлин, т. V, 1922, с. 153. То, что автор «Тихого Дона» использовал воспоминания Лукомского, а не Попова, подтверждается в неопубликованном письме Попова Сергею Пахомову, написанном летом 1952 года. В том же письме Попов исключал возможность того, что «Тихий Дон» мог быть написан Крюковым. Копия письма Попова была предоставлена мне г-ном Пахомовым.

²¹ См.: «Архив русской революции», т. V, с. 105 (Лукомский) и «Тихий Дон», т. 2, с. 128. Брайан Мэрфи в своей работе «Шолохов и Лукомский» («Journal of Russian Studies», 1970, № 19) ссылается на «Воспоминания» Лукомского, выпущенные в виде книги, в качестве источника, который использовал Шолохов. Возможно, тем не менее, что автор «Тихого Дона» использовал текст, опубликованный в «Архиве...» (т. V), поскольку в этом же выпуске содержался очерк, который явно был ему хорошо известен: П. Н. Краснов, Всевеликое Войско Донское.

²² «Донская летопись», № 2, с. 199. Колин Бирн считает, что сцена самоубийства Каледина была основана, с некоторыми отступлениями, на статье Н. М. Мельникова «Алексей Максимович Каледин», — «Донская летопись», 1923, № 1, с. 15—42. См.: «Шолохов и его источники». — «Journal of Russian Studies», 1971, ¹ 22, с. 10—18. Хотя и существует некоторое сходство в том, что касается описания самоубийства Каледина, между статьей Мельникова и романом, автор «Тихого Дона», судя по всему, значительно более широко использовал «Паритет» Янова.

²³ «Архив русской революции», т. V, с. 200. Заслуживает внимания тот факт, что автор «Тихого Дона» в основном описывает те стороны деятельности Краснова, свидетелем которых Крюков быть не мог. В то же время он игнорирует такие события в карьере Краснова, как его роль в Войсковом Круге осенью 1918 года или драматические обстоятельства, связанные с его отставкой в феврале 1919 года, которую наблюдал Крюков. В этой связи вызывает удивление, почему «Тихий Дон» не отражает основной, вынесенный из первой мировой войны, опыт Крюкова — лазарет Государственной думы, или турецкий фронт, или его последующее участие в казацком правительстве.

²⁴ А. Френкель, Орлы революции, Ростов-на-Дону, 1920, с. 19—31.

²⁵ См.: «Тихий Дон», т. 2, с. 250—253, с. 289—290, и «Записки о гражданской войне» в 4-х томах, т. 1, М., 1924, с. 203—205, 211—212, 215, 230—232.

²⁶ По всем этим вопросам см. его произведения: «Дорогие могилы», — «Русские ведомости», 21 марта (3 апреля) 1915 года; «Войсковой Круг и Россия», — «Донская волна», 1918, № 16, с. 4—5; «Силуэты», — «Русские записки», 1915, № 11, с. 167—186; «Около войны»,— «Русские записки», 1915, № 3, с. 222—226.

²⁷ «Воля к правде»,— «Часовой», Брюссель, 1966, № 476, с. 18. Чтобы понять, каким образом белоэмигрантский источник был адаптирован для «Тихого Дона», см.: Брайан Мэрфи, Шолохов и Лукомский.

²⁸ В. Л., О «Тихом Доне» М. Шолохова. — «Родимый край», 1966, № 63, с. 40. Несколько казаков, служивших во время первой мировой войны, подтвердили в личной беседе точность вышеприведенных примеров. В. Л. приводит еще примеры подобных ошибок в «Тихом Доне», и он, возможно, прав в большинстве случаев. Несколько его примеров тем не менее спорны или просто неправильны.

²⁹ Постраничные ссылки даются по изданию: М. Шолохов, Донские рассказы. Предисловие А. Серафимовича, М., 1926. Кроме иным способом указанных случаев, все последующие ссылки на рассказы Шолохова будут даны по этому изданию.

³⁰ Группа шведских и норвежских ученых проводит компьютерное исследование этого вопроса. Сведения об этом исследовании почерпнуты из рукописи статьи проф. Гейро Хетсо «Буря на тихом Доне. Предварительное исследование», которая была мне прислана автором.

³¹ В примечании 2 к моей рецензии «Загадки «Тихого Дона» я указал, что Рой Медведев, по словам его брата Жореса, писал в рукописи «Загадок...», что в 1929 году Дм. Петров-Бирюк отказался подписать письмо Серафимовича и других, снимающее с Шолохова обвинение в плагиате. Этот факт не был подтвержден в «Кто написал?..».