А.Г. МАКАРОВ, С.Э. МАКАРОВА

 

К ИСТОКАМ «ТИХОГО ДОНА»

 

Печатается по авторской рукописи.

© А.Г.Макаров, С.Э.Макарова. К истокам Тихого Дона

 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

К ИСТОКАМ

 

ОГЛАВЛЕНИЕ

I. «А ВЛАСТЬ ЭТА НЕ ОТ БОГА»

1. ЗА ЧТО СРАЖАЕТСЯ ГРИГОРИЙ МЕЛЕХОВ

2. ГРАНИЦЫ АВТОРСКОГО ТЕКСТА

3. СИСТЕМА «СОАВТОРСКОЙ» ПЕРЕРАБОТКИ ТЕКСТА

4. «БОЛЬШЕВИСТСКАЯ ПРАВДА» ГАРАНЖИ

5. ВОСЬМАЯ ЧАСТЬ «ТИХОГО ДОНА»

6. РАБОТА СОАВТОРА НАД ТЕКСТОМ РОМАНА

II. ВЕРХНЕДОНСКОЕ ВОССТАНИЕ 1919 г. Опыт восстановления первоначального текста

1. ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТЬ И ХРОНОЛОГИЯ СОБЫТИЙ

2. ДАЛЕКИЙ-ДАЛЕКИЙ МЕСЯЦ

3. ПРАВОСЛАВНАЯ ТРАДИЦИЯ В РЕЧИ И ПОВЕДЕНИИ ПЕРСОНАЖЕЙ

4. «ЯЗЫК МОЙ — ВРАГ МОЙ!»

5. ИНОРОДНЫЕ ЗАИМСТВОВАНИЯ И ПОВТОРЫ

6. КОНТУРЫ АВТОРСКОГО ТЕКСТА: ОПЫТ РЕКОНСТРУКЦИИ

7. АКСИНЬЯ

III. ТРОИЦА. ПОКРОВ. ПАСХА... Предвоенные главы «Тихого Дона»

1. ЯВЛЕНИЯ ПРИРОДЫ В ПЕРВЫХ ЧАСТЯХ «ТИХОГО ДОНА»

2. ПОГОДА НА ЮГО-ВОСТОКЕ РОССИИ. 1911 — 1913 гг.

3. ЯВЛЕНИЯ ПРИРОДЫ: РЕЗУЛЬТАТЫ АНАЛИЗА

IV. HA ГЕРМАНСКОЙ ВОЙНЕ

1. ГРИГОРИЙ МЕЛЕХОВ. ГАЛИЦИЯ

2. ГРИГОРИЙ МЕЛЕХОВ. ВОСТОЧНАЯ ПРУССИЯ

3. ПЕТР МЕЛЕХОВ. ВОСТОЧНАЯ ПРУССИЯ

4. ДНЕВНИК НЕИЗВЕСТНОГО КАЗАКА. ВОСТОЧНАЯ ПРУССИЯ

5. ЕВГЕНИЙ ЛИСТНИЦКИЙ НА ФРОНТЕ. ГАЛИЦИЯ ИЛИ ВОСТОЧНАЯ ПРУССИЯ?

6. ДОНСКИЕ КАЗАЧЬИ ЧАСТИ В РУССКОЙ АРМИИ

7. БАКЛАНОВЦЫ (Где находился хутор Татарский?)

8. КОГДА СОЗДАВАЛСЯ «ТИХИЙ ДОН»

О ВОЗМОЖНОСТИ ВЫДЕЛЕНИЯ АВТОРСКОГО И СОАВТОРСКОГО НАЧАЛА В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ПРОИЗВЕДЕНИИ

 

Вторая часть нашего исследования продолжает тему поиска истоков «Тихого Дона». За два с половиной года с момента представления первой части нами получено много откликов от тех, кто смог познакомиться с работой. Однако, среди них почти не оказалось писем специалистов-"шолоховедов». Они предпочли высказаться вскользь в газетных статьях, произвольно интерпретируя отдельные цитаты из нее и не вдаваясь в существо проблемы. Видимо, их окончательное мнение еще не сформировалось и нет достаточного количества аргументов для подробного обсуждения поднятых вопросов.

Один из них — об авторстве «Тихого Дона». Возникает он не из предвзятости или туманных неоформленных сомнений, а в результате кропотливого текстологического исследования романа, несущего в себе большой эмоциональный и информативный заряд. Его энергия не иссякает с течением времени. Проходят десятилетия, а идеи романа и событийные ситуации не теряют своей актуальности. Сменяются власти и политические режимы, но неистребимо человеческое стремление к всеобщей справедливости и лучшей жизни. Меняется образ жизни, сменяют друг друга шаткие кумиры, но православные традиции русского народа, глубокими корнями вросшие в нашу прекрасную землю, поддерживают стремление к поиску исконных нравственных норм... Присущие человеку естественные чувства находят яркое воплощение в образах и героях «Тихого Дона».

Блистающим радужными оттенками алмазом предстает перед нами роман. Чем больше граней его изучено и отточено, тем ярче свет его неиссякаемых лучей. И очень важно, что он освещает и раскрывает тайну прошедших лет, становясь самой историей.

Углубленный взгляд на описываемые в романе события отмечает безусловное первенство литературы в изображении жизненного процесса. Задавленная идеологическими догмами историческая наука долгие годы оставалась позади. Мы провели тщательный, хотя далеко не исчерпывающий, анализ событийной достоверности и хронологической точности «Тихого Дона» и пришли к выводу, что он может и должен быть одним из серьезных источников о казачестве и гражданской войне на Дону. Вместе с тем мы определили, что текст романа неоднороден, сильно затушеван позднейшими идеологическими правками и неоднократной редактурой. Жизнь за несколько лет шагнула далеко вперед. Традиционные, почти театральные декорации «партийности» в одночасье рухнули. Мы оказались в хаотическом смешении всевозможных принципов и связей. Всем уже стала очевидна искусственность многих эпизодов и метаморфоз с героями в «Тихом Доне». Но остается главный вопрос: в чем заключается проблема авторства этого произведения? К настоящему времени сложился достаточно широкий круг людей, как простых читателей романа, так и исследователей, которые по тем или иным причинам сомневаются в его принадлежности Шолохову. Тем самым подразумевается, что он был написан другим автором и впоследствии лишь слегка отредактирован и дополнен Михаилом Александровичем. Многочисленные его сторонники, критикуя те или иные положения своих оппонентов, отвергают все сомнения в шолоховском авторстве и зачастую видят в возникновении самого обвинения в плагиате причины внелитературные, чисто политические.

Иногда складывается впечатление, что обе стороны ведут разговор как бы в двух разных, почти не пересекающихся плоскостях. «А что это доказывает?» (другой вариант: «Это ничего не доказывает!») — распространенный вопрос, с помощью которого сторонники Шолохова пытаются снять острую для них проблему. Зададим и мы вопрос: а что мы (читатели и исследователи) должны доказывать? Понятие доказательства применимо в математике, в юриспруденции и т.д. — везде, где можно оперировать вполне определенными категориями и использовать известные формальные процедуры поиска и нахождения решения (например, определения виновности или невиновности подсудимого). Но в текстологическом исследовании, когда под сомнение берется происхождение и идентичность самого объекта исследования, ситуация складывается иная. Можно ли здесь использовать это понятие и в каких пределах?

О доказательстве факта плагиата можно было бы говорить в том крайнем случае, когда в руки исследователей «каким-то чудом» попал бы рукописный текст романа, написанный рукою другого («истинного») автора. Это позволило бы провести графологическую и литературоведческую экспертизы, чтобы выяснить вероятность вторичности известного текста по отношению к этой рукописи. Однако любому непредубежденному читателю ясно, что проблему «Тихого Дона» нельзя решить на основе таких непредсказуемых событий, как внезапное «обретение» авторской рукописи романа. А проблема существует и будет существовать, пока не получит своего разумного объяснения история возникновения текста, причины появления в нем многочисленных несообразностей, противоречий и ошибок, пока мы не поймем, как именно, когда и кем создавалось одно из наиболее значительных произведений русской литературы XX столетия.

На путях поиска "разгадки» романа собственно проблема авторства, то есть вопрос о том, кто написал, как это ни странно может показаться читателю, не является первоочередным. Дело в том, что уже самое поверхностное знакомство с текстом «Тихого Дона» показывает, что мы недостаточно знаем сам объект нашего внимания, подчас плохо понимаем смысл и характер повествования, не замечаем многих внутренних связей и нитей, незримо скрепляющих отдельные эпизоды «Тихого Дона» в неповторимое эпическое полотно.

Поскольку на сегодняшний день мы не имеем доступа к ключевым материалам и документам, относящимся к истории создания «Тихого" Дона», то начинать свой поиск нам пришлось не с выяснения того, кем написан роман, а с всестороннего исследования его содержания, композиции, внутренней структуры, источников формирования. А уже на путях раскрытия мира «Тихого Дона» мы надеялись раскрыть внутренний мир самого автора и, обретя таким образом твердую основу под ногами, открыть в дальнейшем дорогу к его имени.

Уникальность явления «Тихого Дона» в русской да и в мировой литературе XX века — факт общепризнанный. Могучая сила воздействия повествования, отмечавшаяся многими исследователями и простыми читателями, прежде всего связана с тем, что автору удалось решить одновременно две огромные по своему масштабу задачи. С одной стороны, он дал изображение целой исторической эпохи, причем с такой широтой и охватом, с таким множеством событий, достовернейших деталей и обстоятельств, что книга его стала для целых поколений читателей, как отечественных, так и зарубежных, как бы хроникой ушедшей старой России.

Столь же важной оказалась и другая, чисто литературная сторона таланта автора. Он сумел не только хорошо узнать внешнюю сторону описываемого им мира, но и глубоко проникнуть в души его обитателей, увидеть, какими чувствами и противоречиями наполнены сердца его героев, передать свою любовь к этим людям, ко всему этому ушедшему навсегда миру. И может быть, самое важное — автор смог выразить свое чувство любви к родному краю через незабываемые художественные образы.

Уникальность «Тихого Дона» — это соединение в авторе таланта писателя, знаний историка, мудрости и наблюдательности летописца. Такое соединение основывалось на культурных особенностях формирования личности образованных слоев дореволюционного русского общества. Прежде всего следует отметить роль хорошего классического образования. По ходу обучения оно давало не просто значительные объемы знания, но одновременно соединяло их в некую целостную систему, когда широкий круг изучавшихся предметов создавал прочную основу для понимания самых разнообразных явлений природного мира и человеческого общества. Приобретенные в ходе учебы сведения приучали видеть окружающий человека мир в его единстве и развитии.

Мировоззрение культурной части русского общества. Оно основывалось на жизненных корнях этого слоя, тогда еще тесно связанного своим прошлым и настоящим, своей личной, сословной и национальной судьбой с историей России. Традиции православия и гуманизма способствовали в этой культурной среде утверждению целостного восприятия окружающего мира и развитию представлений о единстве всего сущего и ценности человека как существа, созданного по образу и подобию Божию.

Стремление понять прошлое своего народа и в яркой и выразительной форме показать его читателю рождают в писателе под влиянием горячей любви к своей родной земле пророческий дар. Каждое его слово для новых поколений наполняется сокровенным смыслом, тайной, заставляя в трудные минуты жизни искать в них ответ на мучительные вопросы «дня сегодняшнего». Эта великая сила художника и пророка воздействовала и увлекала за собой целые поколения читателей «Тихого Дона». Она же требует от всех нас до конца разобраться с вопросом, кем и когда было создано одно из основных произведений русской литературы.

Оглядываясь в начале XX века на век прошедший, XIX-й, один из отечественных историков литературы отмечал, что «все великие памятники мировой литературы, какой бы интерес ни представляли сами по себе как произведения искусства, всегда образец глубоких размышлений человека над своей судьбой, над смыслом жизни и отражение того настроения, какое вызвано в художнике окружающей действительностью».* Именно здесь, через изучение того, как окружающая действительность воспринята, понята и воплощена автором в своем произведении, и может исследователь сказать свое веское, а, возможно, и решающее слово в поиске автора и пути, которым тот пришел к «Тихому Дону».

____________________

* Нестор Котляревский. Девятнадцатый век, Петербург. 1921, с. V

Нужно ли подвергать детальному анализу давно известный и всеми любимый текст, стоит ли копаться во всем этом? Не повредит ли «копание» положению и авторитету этого произведения русской классики, не приведет ли тщательный анализ текста к его как бы рассечению на отдельные малозначащие составные части, не отвратит ли все это от «Тихого Дона» молодое поколение читателей? Вопросы эти правомерны, и, приступая к своей долгой и кропотливой работе, мы должны уметь на них четко отвечать.

Отметим здесь одно обстоятельство, которое обычно ускользает от внимания рядовых читателей. На обыденном уровне книга, содержание которой хорошо известно многим, а сам текст многократно издавался большими тиражами, воспринимается как нечто единое и органичное. Поэтому и вся проблема в упрощенном виде обычно сводится к вопросу: кто написал? В действительности ситуация гораздо сложнее и запутанней. У нас нет никаких оснований предполагать a priori, что основная часть известного текста создана только каким-то одним автором и не подвергалась дополнительно многократной последующей переработке кем-то другим — соавтором (или — соавторами!). Многое в «Тихом Доне» говорит о том, что текст переписывался, дополнялся и редактировался разными лицами. Это, прежде всего, многочисленные встречающиеся в тексте грубые и очевидные ошибки.

Разными путями исследователи пришли к предположению о работе над текстом «Тихого Дона» в разное время нескольких человек. При этом работа их была неравнозначной и несколько упрощенно может быть выражена формулой «автор — соавтор», предложенной еще И.Н.Медведевой-Томашевской.

Однако уже первая попытка разделить текст на авторский и соавторский, проделанная в «Стремени» при помощи стилистического анализа, показала всю сложность подобной задачи. Сами результаты изучения стиля и языка романа неоднозначны. Главная трудность — отсутствие объективных критериев оценки текста и его авторства. Основную задачу разделения текста на авторскую и соавторскую части приходится решать на основании во многом субъективных представлений и оценок исследователя.

Попробуем выделить главные узлы этой проблемы. Определение характера и степени участия разных авторов в создании текста разбивается на три самостоятельных задачи:

—   выделение из текста отдельных его частей, принадлежащих одному автору;

—   выявление общей системы соединения в тексте различных фрагментов и эпизодов друг с другом;

—   и, наконец, установление позднейших способов переработки отдельных частей и фрагментов и текста в целом, его редактирования и восполнения отдельных лакун и провалов в повествовании.

И здесь неоценимую помощь в решении вопросов текстологии «Тихого Дона» может оказать историческая наука, с ее хорошо разработанными методами работы с источниками. Дело в том, что многочисленные и разнообразные исторические сведения составляют прочную основу многих авторских эпизодов и сюжетных линий. Именно эта особенность позволяет с большой точностью и надежностью восстанавливать ход авторской работы, опираясь на изучение событийной основы художественного текста. Такое изучение реально и продуктивно, поскольку сегодня мы отделены от эпохи «Тихого Дона» всего лишь одним-двумя поколениями и располагаем при этом достаточными сведениями практически о всех основных сторонах жизни и происходивших на Дону событиях.

Явным преимуществом этого направления исследования следует признать и гораздо большую степень определенности и однозначности при анализе передачи и изложения исторических фактов. Историческая основа составляет в тексте как бы несущий «скелет». Он придает роману определенную цельность и единство всех составных частей. А по фрагментам этого «скелета» можно попытаться (как палеонтолог по отдельным найденным косточкам ископаемых животных) реконструировать первоначальный вид произведения, в том числе и его основные внутренние связи, композицию, сюжет.

Разрабатывая версию И.Н.Медведевой-Томашевской «автор — соавтор», мы привнесли совершенно новую трактовку границ соавторского текста. Наши данные позволяют констатировать факт целенаправленного «соавторского» вмешательства в «Тихий Дон» на протяжении всего художественного повествования, начиная с самых первых частей романа. Они опровергают высказанное в «Стремени» предположение о четком делении на две первые, авторские, книги и последующие соавторские.

Опираясь на текстологические изыскания первой части нашей работы, где были выявлены, систематизированы и расшифрованы многие аномалии текста (нарушение последовательности изложения, историческая путаница, хронологические разрывы и смещения, изменения лексики и т.п.), мы подтвердили существование двух «авторских начал» и попытались найти способы их выделения.

На новом этапе нашего исследования мы рассмотрели «внешний слой» соавторского внедрения в «Тихий Дон»:

а)    редактирование с целью придания ему политико-идеологической правки;

б)    наличие аномалий и трансформаций образов персонажей.

Первый поверхностный слой работы соавтора-редактора легко отслаивается в силу наличия массы пропагандистских клише 20-х — 30-х годов, определенных понятий и закономерностей жизни советской системы. Именно он ярко вырисовывает образ — официального редактора. Им мог быть как ответственное «должностное» лицо, так и Шолохов, улучшавшие и приспосабливавшие текст романа к новым требованиям жизни.

Второй слой соавторской работы связан с корректировкой и нивелировкой поведения героев «Тихого Дона», идейной и композиционной трансформацией образов. И в первом и во втором случае проглядывает примитивный уровень осмысления соавтором сущности историко-психологических процессов, заключенных в художественном тексте.

Можно было бы долго гадать над возможным претендентом на данное соавторство, если бы не прямая связь этого явления с восьмой заключительной частью романа.

Факт повсеместного и разномасштабного чужеродного вмешательства в текст «Тихого Дона» ставит исследователей перед проблемой структурирования отдельных его фрагментов и частей. Наши результаты в данной области — лишь незначительная часть той предстоящей предварительной работы по «расчистке» текста романа, которая должна привлечь внимание специалистов и определить характер и методы дальнейших исследований.

 

I. «А ВЛАСТЬ ЭТА НЕ ОТ БОГА»

1. ЗА ЧТО СРАЖАЕТСЯ ГРИГОРИЙ МЕЛЕХОВ

Смутное время России — основа авторского повествования в «Тихом Доне». Новый строй является нам и в образе разнузданной черни — прежде всего солдатни — и в образе сознательных разрушителей своей родины. И тем, и другим на страницах «Тихого Дона» противостоят люди, сохранившие верность родной земле, не дрогнувшие в минуту общего падения духа, готовые отдать за нее жизнь.

И между этими двумя полюсами смуты находится растерянная, потерявшая поначалу жизненные, а подчас и нравственные ориентиры основная масса казаков. Лишь постепенно развеивается революционный туман и жизнь дает свою меру словам и посулам.

На германской войне Григорий честно и доблестно выполнял свой долг, стал полным «крестовым» кавалером. Наступил «февральский переворот»... В опубликованном тексте «Тихого Дона» из судьбы Григория Мелехова выпал 1917 год. Однако в ранних рукописных вариантах романа, недавно ставших известными,* этот разрыв оказывается мнимым: один из центральных персонажей становится в семнадцатом году явным «большевиком» — членом полкового комитета. А зимой 1918 года Григорий вместе с Подтелковым участвует в свержении Войскового правительства Каледина. Лишь безвинная кровь убитых Подтелковым пленных офицеров-чернецовцев заставила Григория очнуться и отойти от активного участия в установлении большевистской власти.

____________________

* «Московская правда», 1990, 20 мая.

Когда весной 1918 года на Дону вспыхнули первые разрозненные восстания против большевиков, Григорий встал в ряды казаков с явной неохотой. Лишь постепенно борьба с большевиками превращается для него в борьбу за родину, «за право на жизнь». Пришедшая зимой 1919 года на Дон волна красных, начавшийся террор против казачества и разрушение родного края окончательно определили выбор казаков хутора Татарского и самого Григория Мелехова.

Дальше — ставшая легендой трехмесячная, почти безнадежная борьба повстанцев и их победа, соединение с Донской армией, освобождение родного края... Поход на Москву не удался, донская земля зимой 1920 года снова оказалась под властью большевиков, но в конце этого крестного пути казачество осталось единым перед лицом врага. В отступление уходят все казаки, борьба продолжается до полного исчерпания сил. Один за другим погибают казаки Татарского, но никто из них не помышляет о прекращении борьбы, не предлагает сдаться или перейти к красным.

После всех метаний и заблуждений герои «Тихого Дона», так же как реальные бойцы Донской армии 1918-20 гг., выбрали свой путь, путь борьбы, и прошли его до конца. Прошел этот путь от хутора Татарского и станицы Вешенской до Кубани и отрогов Кавказа и Григорий Мелехов.

«А власть твоя... поганая...»

«Выстрел сорвал с крыши белый дымок инея. Григорий... увидел в окно, как в снегу, пятня его кровью, катается собака, в предсмертной яростной муке грызет простреленный бок и железную цепь...

— За что убил собаку? Помешала? — спросил Григорий, став на пороге.

— А тебе что? Жалко? А мне вот и на тебя патрон не жалко потратить. Хочешь? Становись!»                                         (VI,16,379)

В таком облике пришли на казачью землю новые хозяева. Со злобой в сердце, разнузданностью в действиях, жестокие и бессердечные, поначалу вызывая удивление у казаков: .

«— Я тебе вот что скажу, товарищ. Негоже ты ведешь себя: будто вы хутор с бою взяли. Мы ить сами бросили фронт, пустили вас, а ты как в завоеванную сторону пришел. Собак стрелять — это всякий сумеет, и безоружного убить и обидеть тоже нехитро».  (VI,16,380)

В январе 1918 г. после бессудной расправы Подтелкова над пленными чернецовцами Григорий Мелехов ушел из рядов красных и вернулся в родную среду. Теперь, спустя год, красные сами пришли в его дом. Григорий снова оказался перед выбором: смириться, подчиниться или встать на защиту родного края. Его раздумья, поиски своего пути наиболее полно раскрыты в разговоре с представителем новой хуторской власти Иваном Алексеевичем Котляровым вечером 24 января, через несколько дней после прихода в хутор Красной армии.

Прежде всего Григорий в действиях новой власти отмечает обман рядовых казаков. Ее посулы на деле обернулись для них еще большим неравенством.

«— Ты говоришь — равнять. Этим темный народ большевики и приманули. Посыпали хороших слов, и попер человек, как рыба на приваду! А куда это равнение делось? Красную Армию возьми: вот шли через хутор. Взводный в хромовых сапогах, а «Ванек» в обмоточках. Комиссара видал, весь в кожу залез, и штаны, и тужурка, а другому и на ботинки кожи не хватает. Да ить это год ихней власти прошел, а укоренятся они, — куда равенство денется? Нет, привада одна!»                                                         (VI,20,392)

Что же несет казакам новая власть по мнению Котлярова, назначенного этой властью главой хуторского ревкома. Идеи равенства и братства? Свободу? Права? Для Ивана Алексеевича важнее другое — его собственное положение, близость к власти:

«— Мне руку, как ровне, дал, посадил».                          (VI,20,391)

Для Григория же проблема новой власти видится много сложнее, ибо это вопрос для него не личная (как и при какой власти ему легче приспособиться), а общий — решается судьба его народа и родного края. Поэтому-то и не могут найти общего языка глава хуторского ревкома образца 1919 года и бывший боец красной гвардии, устанавливавший советскую власть на Дону в январе 1918-го.

«— Чем ты эту власть корить будешь?

— А чего ты за нее распинаешься? С каких это ты пор так покраснел?

— Об этом мы не будем касаться. Какой есть теперь, с таким и гутарь. Понял? Власти тоже дюже не касайся, потому — я председатель, и мне тут с тобой негоже спорить». (там же)

Интересно сравнить эти слова Котлярова с той частью его рассказа, где он описывает свою встречу с высшей для него властью — с председателем. Радость Котлярова, оказывается, связана не с близостью власти к народу, а с его собственной близостью к новой власти!

Григорию необходимо высказать вслух свои мысли, разрешить сомнения, и он продолжает этот, все более опасный для него, разговор:

«— Давай, бросим. Да мне и пора уж. Это я в счет обывательских зашел. А власть твоя — уж как хочешь — а поганая власть. <И ты хвалишь ее, как мамаша: «Хучь сопливенький, да наш».>* Ты мне скажи прямо, и мы разговор кончим: чего она дает нам, казакам, ?

— Каким казакам? Казаки тоже разные.

— Всем, какие есть.

— Свободу, права...

— Так в семнадцатом году говорили, а теперь надо новое придумывать! — перебил Григорий — Земли дает? Воли? Сравняет?.. Земли у нас — хоть заглонись ею. Воли больше не надо, а то на улицах будут друг дружку резать. Атаманов сами выбирали, а теперь сажают. Кто его выбирал, какой тебя ручкой обрадовал? Казакам эта власть окромя разору ничего не дает! Мужичья власть, им она и нужна. Но нам и генералы не нужны. Что коммунисты, что генералы — одно ярмо».                                                                         ( VI,20,391)

____________________

* Выделенные в угловых скобках слова имеются только в журнальной редакции романа («Октябрь», 1932, № 4, с.26). В позднейших публикациях они опущены.

Как свидетельствуют доводы Григория Мелехова, в казачестве трудно укоренить общие лозунги «воли! земли!», какими удалось склонить на сторону большевиков миллионные массы крестьянства. Понятие воли для казаков — исконное, собственной кровью добытое, «монопольно» закрепленное. Вопрос о земле также не стоит остро: огромные, плодородные пространства — только работай.

Итак, Григорий сформулировал три основных вопроса, волновавших казаков и бывших для них мерой отношения к происходящему:

—   земля. Казаки имели достаточно земли и не нуждались в ее переделе;

—   «воля» или, точнее, личная свобода. Ограничения личной свободы в среде казачества определялись стремлением не допустить общество до анархии и сами по себе не были обременительными в повседневной жизни;

—   вопрос о власти и, в частности, о самоуправлении казаков. При старом порядке вещей казаки имели реальную возможность участвовать в местном управлении («атаманов сами выбирали»).

Чувствуется, что рассуждения Григория глубоко продуманы, укоренены в опыте казачьей жизни. Ведь Григорий сам увлекался на фронте большевистскими идеями, но кровная связь с родной землей взяла верх.

«Ломала и его <Григория> усталость, нажитая на войне... Трудно нащупывалась верная тропа... Тянуло к большевикам — шел, других вел за собой, а потом брало раздумье, холодел сердцем... Но, когда представлял себе, как будет к весне готовить бороны, арбы, плесть из краснотала ясли, а когда разденется и обсохнет земля, — выедет в степь: держась наскучавшимися по работе руками за читки, пойдет за плугом, ощущая его живое биение и толчки; представлял себе, как будет вдыхать сладкий дух молодой травы и поднятого лемехами чернозема,.. — теплело на душе... Мира и тишины хотелось... Все напоминало ему полузабытую прежнюю жизнь...»                         (V,13,274)

Со временем эти чувства еще сильнее утвердятся в его сознании. Невозможность мирно трудиться на родной земле, ее разорение и опустошение вызовут у Григория резкое неприятие непрошенных хозяев и приведут на путь непримиримой борьбы с большевиками.

«И помалу Григорий стал проникаться злобой к большевикам. Они вторглись в его жизнь врагами, отняли его от земли! Он видел: такое же чувство завладевает и остальными казаками... И каждый, глядя на неубранные валы пшеницы, на полегший под копытами нескошенный хлеб, на пустые гумна, вспоминал свои десятины, над которыми хрипели в непосильной работе бабы, и черствел сердцем, зверел... «Бьемся за нее <землю>, будто за любушку», — думал Григорий».          (VI,9,362)

Трудно укоренить в донских степях идеи «пролетарской революции». Остается использовать старое средство — насилие, и Григорий хорошо чувствует это. Его же собеседник Котляров далек от насущных казачьих проблем. Неопределенная идея равенства туманит его сознание, опьяняет, развязывает руки.

«— Богатым казакам не нужна, а другим? Дурья голова! Богатых-то в хуторе трое, а энти бедные. А рабочих куда денешь? Нет, мы так судить с тобой не могем! Нехай богатые казаки от сытого рта оторвут кусок и дадут голодному. А не дадут — с мясом вырвем! Будя пановать! Заграбили землю>.

— Не заграбили, а завоевали! Прадеды наши кровью ее полили, оттого, может, и родит наш чернозем.

— Все равно, а делиться с нуждой надо. Равнять —так равнять!»       (VI,20,391-392)

Перед нами две противоположные, непримиримые линии. Одна из них отражает интересы казачества в целом, приход красных рассматривается как завоевание и насилие, покушение на свободу и жизнь. Другая представлена казаками, по тем или иным причинам порвавшими с казачьей средой, оторвавшимися от земли. Поэтому они, такие как Иван Алексеевич и Кошевой, усвоили идеологию и лозунги революционной пропаганды («Вот она, наша власть-любушка! Все ровные!» — говорит Иван Алексеевич (VI,20,391), охотно пошли на сотрудничество с новой властью.

По воле соавтора чистота и ясность взглядов Григория Мелехова будет подвергаться постоянному сомнению, равно как и его твердая жизненная позиция. В этом случае так же видна временная отдаленность соавтора от непосредственных событий и сильная оторванность от общечеловеческих истин, поколебленных искушениями большевистских лозунгов.

Вопрос о посулах и лозунгах новой власти серьезно затронут в «Послании Совету народных комиссаров» Патриарха Тихона от 13(26) октября 1918 г., где он, в частности, пишет:

«Захватывая власть и призывая народ довериться вам, какие обещания давали вы ему и как исполнили эти обещания?

Поистине, вы дали ему камень вместо хлеба и змею вместо рыбы (Мф.7.9-10). Народу, изнуренному кровопролитной войною, вы обещали дать мир «без аннексий и контрибуций»...

Но вам мало, что вы обагрили руки русского народа его братскою кровью: прикрываясь различными названиями — контрибуций, реквизиций и национализации, — вы толкнули его на самый открытый и беззастенчивый грабеж. По вашему наущению разграблены или отняты земли, усадьбы, заводы, фабрики, дома, скот, грабят деньги, вещи, мебель, одежду. Сначала под именем «буржуев» грабили людей состоятельных; потом, под именем «кулаков», стали уже грабить более зажиточных и трудолюбивых крестьян, умножая, таким образом, нищих, хотя вы не можете не сознавать, что с разорением великого множества отдельных граждан уничтожается народное богатство и разоряется сама страна.

Соблазнив темный и невежественный народ возможностью легкой и безнаказанной наживы, вы отуманили его совесть, заглушили в нем сознание греха; но какими бы названиями ни прикрывались злодеяния — убийство, насилие, грабеж всегда останутся тяжкими и вопиющими к Небу об отмщении грехами и преступлениями.

Вы обещали свободу.

Великое благо — свобода, если она правильно понимается как свобода от зла, не стесняющая других, не переходящая в произвол и своеволие. Но такой-то свободы вы не дали: во всяческом потворстве низменным страстям толпы, в безнаказанности убийств, грабежей заключается дарованная вами свобода. Все проявления как истинной гражданской, так и высшей духовной свободы человечества подавлены вами беспощадно».*

____________________

* Послания Святителя Тихона Патриарха Московского и всея Руси. М., 1990, с.21-22.

Мы видим, что мысли и чувства Григория Мелехова в «Тихом Доне» совсем не случайны, не определены произвольным авторским выбором, а точно отражают историческую реальность эпохи гражданской войны.

«...не покривил душой перед собой»

Борьба, начатая сперва с явной неохотой, постепенно, ожесточаясь, мобилизует в Григории все его физические и душевные силы, становится смыслом и содержанием жизни. Кульминация в его судьбе — минута, когда, откликаясь на призыв восстать за честь и свободу родины, Григорий Мелехов принимает одно из важнейших решений в своей жизни.

Ниже мы приводим отрывок из главы 28 шестой части в разных редакциях. Текст самой ранней редакции был настолько крамольным для того времени, что уже при публикации в журнале «Октябрь» (1932, № 2, с.5) он подвергся существенной правке. Мы выделили фразы и слова, изъятые из текста, курсивом, а вставленные в него позднее — угловыми скобками. Все изменения в тексте, судя по свидетельствам современников,* вносил сам М.А.Шолохов.

____________________

* Рукописи «редкостно взыскательного к себе» писателя Шолохова «поступают в издательство выверенными с исключительной тщательностью». Ю.Лукин. Заметки редактора. — «Литературная газета», 1938, 15 ноября, с.3.

«А теперь за шашку!» (Начало восстания)

«Ясен<, казалось,> был его путь отныне, как высветленный месяцем шлях... Жизнь оказалась усмешливой, мудро-простой. <Теперь ему уже казалось, что> извечно не было в ней такой правды, под крылом которой мог бы посогреться всякий, <и, до края озлобленный, он думал:> у каждого своя правда, своя борозда. За кусок хлеба, за делянку земли, за право на жизнь всегда боролись люди и будут бороться, пока светит им солнце, пока теплая сочится по жилам кровь. И бездумно надо биться с тем, кто хочет отнять жизнь, право на нее...

Пути казачества скрестились с путями безземельной мужичьей Руси ...Биться с ними! Насмерть рвать у них из-под ног тучную, донскую, казачьей кровью завоеванную <политую> землю. Гнать их, как татар, из пределов области!.. Проба сделана: пустили на войсковую землю <красные> полки вонючей Руси, пошли они как немцы по Польше, как казаки по Пруссии. Кровь и разорение покрыли степь. Испробовали? А теперь — за шашку!

Об этом <, опаляемый слепой ненавистью,> думал Григорий, пока конь нес его по белогривому покрову Дона. На миг в нем ворохнулось противоречие: «Богатые с бедными, а не казаки с Русью. Мишка Кошевой и Котляров тоже казаки, а насквозь красные.» Но он <со злостью отмахнулся от этих мыслей> усмехнулся, не покривил душой перед собой: «Мы все царевы помещики. На казачий пай до двенадцати десятин падает. Побереги землю!»*                               (VI,28,406)

____________________

* М.Шолохов. Девятнадцатая година. Неопубликованный отрывок из «Тихого Дона». М., Огонек, 1930, с.21-22. Ср.: Октябрь. 1932. № 2, с.8.

Прежде чем обратиться к разбору этого ключевого отрывка, отметим его органическую связь с остальным текстом. Характер и глубина чувств Григория, которые прорываются наружу в ответ на призыв восстать против новой («красной») власти, непосредственно связаны с его отношением к ней, изложенным в наиболее концентрированном виде им самим в разговоре с Иваном Алексеевичем. Выделим в отдельную таблицу все те места текста, которые позволяют реконструировать отношение Григория Мелехова (и, в определенном смысле, всего казачества) к установившейся на Дону новой власти.

В словах Григория о новой власти обращает на себя внимание исчерпывающий и продуманный характер оценок. Он вспоминает старую, хорошую жизнь, критически оценивает как деятельность новой власти, так и идейное обоснование ее права вершить судьбы, выказывает неверие в ее посулы, а главное — видит нескончаемое разрушение разумного и естественного течения жизни, насильственное вторжение в нее чуждых и враждебных сил. Его отношение, высказанное до начала Верхнедонского восстания в разговоре с Котляровым, в сущности то же, что и в его начале.

Власть большевиков: поганая, мужичья, окромя разору ничего не дает.

Последствия вторжения большевиков в жизнь казаков: вторглись в его жизнь врагами, отняли от земли, «атаманов» сажают.

Отношение к родной земле:

—   землю прадеды завоевали, своей кровью полили;

—   земли много, хватает на всех;

—   вольная жизнь и работа на своей земле в единении с природой;

—   Бездумно надо биться с тем, кто хочет отнять жизнь... Проба сделана... А теперь — за шашку!..

Для понимания выбора, который делает Григорий, очень важно упоминание о новой власти как о власти мужичьей. Этим автор подчеркивает существовавшее у казаков чувство определенной отчужденности от общей массы русского населения — местный «сепаратизм». Для Григория пришедшая на Дон волна завоевателей — это прежде всего «полки вонючей Руси», стремящиеся отнять главное достояние — землю. Он реально осознает внутреннее единство казачества, когда мысленно отбрасывает деление борющихся сторон на «красных» и «белых»: «...мы все царевы помещики».

ГРИГОРИЙ МЕЛЕХОВ И НОВАЯ ВЛАСТЬ	ПАТРИАРХ ТИХОН
Январь 1919 г.	Октябрь 1918 г. (Послание СНК)
1. Характеристика власти
—   А власть твоя... — поганая власть. —   <И ты хвалишь ее, как мамаша: «хучь сопливенький, да наш»> —   Атаманов сами выбирали, а теперь сажают. —   Кто его выбирал, какой тебя ручкой обрадовал? —   Казакам эта власть окромя разору ничего не дает! —   Мужичья власть, им она и нужна.	Соблазнив темный и невежественный народ возможностью легкой и безнаказанной наживы... Все проявления... истинной гражданской... свободы человечества подавлены вами беспощадно. вы дали ему камень вместо хлеба
2. Сомнения относительно новой власти
—   Ты мне скажи... чего она дает нам, казакам?.. Всем, какие есть. —   Бездумно надо биться с тем, кто хочет отнять жизнь, право на нее.	какие обещания давали и как исполнили эти обещания?
3. Разочарование в ревпропаганде
—   Так в семнадцатом году говорили, а теперь надо новое придумывать! —   На миг в нем ворохнулось противоречие: «Богатые с бедными, а не казаки с Русью... Но он усмехнулся, не покривил душой перед собой.	Сначала под именем «буржуев» грабили людей состоятельных; потом, под именем «кулаков», стали уже грабить более зажиточных и трудолюбивых крестьян.
4. Оценка Григорием прежней жизни
—   земли у нас — хоть заглонись ею. —   воли больше не надо, а то на улицах будут друг дружку резать. —   атаманов сами выбирали.	Вы обещали свободу... Великое благо — свобода... не переходящая в произвол и своеволие.
—   Но, когда представлял себе, как будет к весне готовить бороны, арбы... выедет в степь... представлял себе, как будет вдыхать сладкий дух молодой травы и поднятого лемехом чернозема... — теплело на душе... Мира и тишины хотелось... Все напоминало ему полузабытую прежнюю жизнь».
5. Отношение к большевикам
—   Григорий стал проникаться злобой к большевикам —   Они вторглись в его жизнь врагами —   Отняли его от земли. —   Такое же чувство завладевает и остальными казаками. —   И каждый, глядя на неубранные валы пшеницы, вспоминал свои десятины... и черствел сердцем, зверел: «Бьемся за нее, будто за любушку». —   пустили на войсковую землю полки вонючей Руси, пошли они как немцы по Польше. Кровь и разорение покрыли степь.
6. Права казаков на землю
—   Не заграбили, а завоевали! —   прадеды наши кровью ее полили, оттого... и родит наш чернозем. —   Мы все царевы помещики. На казачий пай до двенадцати десятин падает. Побереги землю!

 

«Матросню!.. Всех!.. Рррублю!..»

Среди многих эпизодов участия Григория в боях во время восстания картина боя с матросами под хутором Климовским — одна из самых значительных и выразительных:

«Григорий полуобернулся к сотне: — Шашки вон! В атаку! Братцы, за мной!»     (VI,44,439)

Мы встречаем здесь и отчаянную решимость, и яростную, бьющую через край энергию, сплавленную с ненавистью к врагам казачества. Но одно обстоятельство выделяет этот бой из всех остальных. Конная атака повстанцев встречает такой страшный отпор со стороны обороняющихся матросов, что казаки не выдерживают и поворачивают, бросая своего командира на произвол судьбы.

«В замешательстве, в страхе Григорий оглянулся. Растерянность и гнев судорогами обезобразили его лицо. Сотня, повернув коней, бросив его, Григория, скакала назад».   (там же)

Он оказался перед выбором: отступить под напором превосходящей силы или... нечеловеческим напряжением превозмочь и одолеть врага. После недолгого замешательства он выбирает второе.

«В непостижимо короткий миг... он зарубил четырех матросов и, не слыша криков Прохора Зыкова, поскакал было вдогон за пятым... Но наперед ему заскакал подоспевший командир сотни...

— Куда?! Убьют!

Еще двое казаков и Прохор, спешившись, подбежали к Григорию, силой стащили его с коня. Он забился у них в руках, крикнул:

— Пустите, гады!.. Матросню!.. Всех!.. Ррруб-лю!..»   (VI,44,440)

Сверхчеловеческие усилия Григория, его самозабвение в бою приводят к надрыву, истерическому припадку. Автор несколько раз по ходу развития действия рисует отношение Мелехова к тем, кто находится по другую сторону фронта. Здесь, среди «красных», мы встречаем и старого унтера из саратовских крестьян, и казака-хоперца. А ранее, на германском фронте, он сталкивался и с немцем, и с чехом, и с австрияком. Были и тяжелые переживания по поводу первого убитого, и спокойное, взвешенное отношение к врагу. Мелехов всегда видел во враге человека, чувствовал в нем человеческую природу, старался как-то понять его душу. Лишь однажды чувство ненависти ослепляет и на мгновение захлестывает Григория, и он кричит в припадке: «Матросню!.. Всех!.. Рррублю!..»

Этот внезапный взрыв открывает нам нечто очень значительное в авторском построении. Для Григория Мелехова враг, с которым ведется беспощадная борьба, это не мужик (саратовский или пензенский), не предатель и изменник казачества вроде Мишки Кошевого, не иногородний, как какой-нибудь Валет. В своей борьбе Григорий защищает нечто большее, чем землю, на которой живет, чем свое достояние, свободу или даже жизнь. Надвигающаяся на него сила грозит разрушить сам окружающий мир. Грозит втоптать в землю и уничтожить создававшиеся веками основы самой жизни. А «мужики», «иногородние» и прочие — только слепое орудие в руках этой сатанинской силы. Поэтому-то она и рождает в душе Григория слепую, безотчетную ненависть, а ее олицетворением становится «матросня», особо отличившаяся в годы гражданской войны на поприще кровавого установления «новой жизни».

Этот эпизод органично входит в развитие сюжетной линии Григория Мелехова. Тем ярче контраст со вставленным здесь же небольшим фрагментом, полностью противоположным остальному тексту, отрицающим и пафос борьбы, и мотивацию поступков центрального персонажа:

«— Кого же<? Кровных> рубил!.. <Своих!> — И впервые в жизни забился в тягчайшем припадке, выкрикивая, выплевывая вместе с пеной, заклубившейся на губах:

— <Своих!> Братцы, нет мне прощения!.. Зарубите, ради бога... в бога мать... Смерти... предайте!..»                                    (VI,44,440)

Странное чувство возникает при чтении этого отрывка. «Поганая власть», «мужичья», которая «казакам... окромя разору, ничего не дает», является на Дону в лице вооруженных матросов. Каким образом Григорий, проникшийся «злобой к большевикам», которые «вторглись в его жизнь врагами», «отняли его от земли», — защищая унаследованную от прадедов, политую их кровью землю, потерявший уже в этой борьбе родного брата, может называть матросов «своими», «кровными»?!

«Спрашивая» себя, против кого ведет он в бой казаков, Григорий находит ответ в виде расхожей большевистской пропаганды — «против народа». Что же, сам Григорий, казаки хутора Татарского к народу не принадлежат?

Несколькими строчками выше, выражая отношение к этим самым «своим», Григорий кричал: «Матросню!.. Рррублю!..» В начале восстания именно эти матросы составляли часть «полков вонючей Руси», которых пустили на Дон, и в результате — «кровь и разорение покрыли степь». Нет, «бездумно надо биться» с теми, кто «хочет отнять жизнь».

Может быть, Шолохов хочет протянуть связующую нить к тем временам, когда Григорий Мелехов, впитавший основные «классовые» идеи большевистской пропаганды, зимой 1918 г. вместе с Подтелковым боролся против власти Донского правительства? Напрасный труд. Первая же кровь пленных офицеров-чернецовцев на донской земле оттолкнула Григория от большевизма. Спустя год в споре с Иваном Алексеевичем он скажет, вспоминая словесный туман недоброй памяти семнадцатого года: «Так в семнадцатом году говорили, а теперь надо новое придумывать!»

Нет, логичнее предположить иное: слова о «своих» — позднейшая чужеродная вставка. В пользу этого говорит и сравнение разных редакций этого эпизода. Слова, изъятые из поздних редакций «Тихого Дона», определенно указывают на попытку некоторого смягчения Шолоховым этого фрагмента, поскольку несовместимость с основным текстом, противоположность его общему духу слишком явно бросается в глаза.

Можно было бы привести и другие примеры подобных аномалий в тексте, но мы сознательно не станем расширять объем рассматриваемого материала. Сравнение разных отрывков показывает чужеродность таких «большевистских» всплесков в поведении персонажей «Тихого Дона», идейную и лексическую близость «соавторского» фрагмента традиционной большевистской пропаганде, разрушение «добавлениями» логики внутренних переживаний героев, осмысления и обоснования ими своего поведения.

«Овцы погибшие быше людие мои...»

Противопоставление старого и нового, верности воинскому долгу и равнодушия к судьбе своей родной земли показано в романе достаточно последовательно как одна из главных стержневых идей автора. В «Тихом Доне» олицетворяет старые казачьи традиции дед Гришака, фигура которого сопутствует на протяжении всего повествования Григорию Мелехову: у старого воина должно перенять эстафету верного служения тихому Дону молодое поколение казаков.

В дни общего развала, шатания и неустойчивости он единственный после прихода в хутор «красных» открыто демонстрирует верность казачьему долгу и бесстрашие перед лицом новой, безбожной власти.

«— Кокарду, говорю, сыми! Кресты скинь! Заарестуют тебя за такое подобное. При советской власти нельзя, закон возбраняет.

— Я, соколик, верой-правдой своему белому царю служил. А власть эта не от бога. Я их за власть не сознаю. Я Александру-царю присягал, а мужикам я не присягал, так-то!.. Митюшку проводили мы в отступ. Сохрани его, царица небесная!.. Твои-то остались?,. Вот они какие казачки-то пошли! Наказному, небось, присягали. Войску нужда подошла, а они остались при женах...

Мирон Григорьевич... заговорил по-новому с вызревшей злостью:

— А через что жизнь рухнулась? Кто причиной? Вот эта чортова власть! Она, сват, всему виновата. Да разве это мысленное дело — всех сравнять?.. Хозяйственному человеку эта власть жилы режет».                                                  (VI,19,389)

Таким же гордым и непреклонным встает перед читателем дед Гришака в заключительной главе шестой части «Тихого Дона», когда он, отказавшись спасаться за Дон от наступающих красных карательных отрядов, сталкивается на пороге своего дома с отщепенцем Мишкой Кошевым, пришедшим сжечь его родной курень:

«— А ты что же это? В анчихристовы слуги подался? Красное звезда на шапку навесил? Это ты. сукин сын, поганец, значит супротив наших казаков?»                          (VI,65,499)

Однозначно и последовательно отношение деда Гришаки к представителям новой власти. Тверда его личная позиция — вплоть до последних мгновений его земной жизни.

Особое место в романе занимает одна из центральных сцен в повстанческих главах — разговор Григория Мелехова с дедом Гришакой на Пасху, в самый разгар восстания. Ранее мы были уже свидетелями мучительных раздумий Григория и возникшей в его душе решимости подняться на борьбу за донскую землю, видели и его героическую энергию в этой смертельной схватке.

На Пасху же в кульминационный момент борьбы происходит как бы встреча двух поколений казаков. Устами деда Гришаки автор вводит в текст «Тихого Дона» тему библейских пророчеств. Вопрос о причинах происшедшего, о том, почему распалась такая, казалось, крепкая старая жизнь, в глубине души волнует многих казаков. Сопоставление событий, развернувшихся на донской земле, с библейскими как бы устанавливает для них меру и масштаб. Но, главное, оно указывает на возможные причины происшедшей катастрофы: «Овцы погибшие быше людие мои, пастыри их совратиша их...»

«Григорий вошел в горенку... Дед Гришака, все в том же армейском сером мундирчике с красными петлицами на отворотах, сидел на лежанке. Широкие шаровары его были аккуратно залатаны, шерстяные чулки заштопаны... Дед Гришака держал на коленях Библию...

— Вот и я говорю. А через чего воюете? Сами не разумеете! По божьему указанию все вершится. Мирон наш через чего смерть принял? Через то, что супротив бога шел, народ бунтовал супротив власти. А всякая власть — от бога. Хучь она и анчихристова, а все одно богом данная. Я ему ишо тогда говорил: «Мирон! ты казаков не бунтуй, не подговаривай супротив власти, не пихай на грех!»              ( VI,46,446)

Удивительная метаморфоза (подмеченная еще Р.А.Медведевым)! Нарушено психологическое и символическое единство образа деда Гришаки.

Грубое «соавторское» вмешательство в текст еще заметнее там, где он разъясняет Григорию пророчества из Книги Пророка Иеремии:

«Овцы погибшие быше людие мои, пастыри их совратиша их, и сотвориша сокрытися по горам: с горы на холм ходиша».

— Это к чему же? Как понять?— спросил Григорий...

— К тому, поганец, что бегать вам, смутителям, по горам. Затем, что вы не пастыри казакам, а сами хуже бестолочи-баранов, не разумеете, что творите».                 (VI,46,447)

Этот отрывок представляет исключительный интерес, поскольку здесь явственно выступает раздвоение текста: фрагмент не мог быть написан лишь одним человеком. С одной стороны, привлечение библейских пророчеств из Книги Пророка Иеремии не случайно: в них описано похожее и тоже катастрофическое время в истории древнего Израиля (государство политикой своих вождей разрушено, а народ — то, что от него осталось, — рассеялся); направленность библейских изречений вполне ясна — это слова о лжепастырях, которые совратили народ и увели его в пропасть. (Для лучшего понимания текста приведем эти же строки из синодального перевода Ветхого Завета):

«Народ мой был как погибшие овцы;

пастыри их совратили их с пути,

разогнали их по горам;

скитались они с горы на холм...»

(Книга Пророка Иеремии, 50, 6.)

С другой стороны, вложенный в уста деда Гришаки «соавторский» комментарий к этим строкам свидетельствует о непонимании писавшим смысла пророчеств, форма же комментария скорее вызывает ассоциации с дедом Щукарем и его байками.

Для многих поколений верующих, читавших Библию (а следовательно, и для деда Гришаки), выражение «скитающиеся по горам» имеет вполне определенный и хорошо понятный применительно к ландшафту Палестины смысл. Но о каких горах может идти речь в «Тихом Доне», когда шолоховский дед Гришака говорит Григорию: «бегать вам, смутителям, по горам»?

И дальнейшее прямо-таки анекдотично:

 «— Слухай доле: «Забыша ложа своего, вcu обретающая их снедаху их». И это в точку! Вша вас не гложет зараз?

 — От вши спасенья нету, — признался Григорий».         (VI,46,447)

Сравните этот же текст в синодальном переводе:

«...забыли ложе свое. Все, которые находили их, пожирали их, и притеснители их говорили...»

(Книга Пророка Иеремии, 50,6,7).

Дед Гришака в романе неоднократно читает Библию, размышляет над вопросами жизни и смерти. И его кончина предстает как пример непоколебимого противостояния неправедной, «анчихристовой» власти. Она венчает готовность честно исполнить свой долг и пройти по предначертанному пути до конца.

«После выстрела [Кошевого] дед Гришака упал навзничь, внятно сказал:

— Яко... не своею си благодатию... но волею бога нашего приидох... Господи, прими раба твоего... с миром...»                           (VI,65,500)

Вероятно, здесь, в эпизодах, связанных с дедом Гришакой, мы сталкиваемся с еще одним случаем того, как обрабатывавший и дописывавший первоначальный текст «соавтор» порой плохо понимал смысл отдельных мест в тексте, а чувства и представления персонажей были ему глубоко чужды.

«Согрешающих пред всеми обличай...»

Апология советской власти в устах деда Гришки полностью выпадает из единого ряда:

—   старый казак не может считать советскую власть законной после начала восстания, если ранее даже под угрозой смерти не боялся бросить ей вызов, демонстративно шагая в церковь с царскими крестами на груди;

—   дед Гришака не мог одергивать сына, Мирона Григорьевича, чтобы тот «не подговаривал супротив власти», поскольку сам открыто бросал этой власти вызов и законность ее не признавал.

Оправдание сатанинской власти невероятно было для любого православного христианина. Чтобы воочию убедиться в этом, узнать настроения верующих, достаточно познакомиться с деятельностью их духовных наставников в то смутное время.

В послании от 1 января 1918 года «Смиренный Тихон, Божией Милостью Патриарх Московский и всея России» к «возлюбленным о Господе архипастырям, пастырям и всем верным чадам Православной Церкви Российской», обращался так:

«Да избавит нас Господь от настоящего века лукаваго (Гал. I,4)

Тяжкое время переживает ныне Святая Православная Церковь Христова в Русской земле: гонение воздвигли на истину Христову явные и тайные враги сей истины и стремятся к тому, чтобы погубить дело Христово и вместо любви христианской всюду сеять семена злобы, ненависти и братоубийственной брани.

Забыты и попраны заповеди Христовы о любви к ближним, ежедневно доходят до нас известия об ужасных и зверских избиениях ни в чем неповинных и даже на одре болезни лежащих людей, виновных только разве в том, что честно исполнили свой долг перед Родиной, что все силы свои полагали на служение благу народному. И все это совершается не только под покровом ночной темноты, но и въявь, при дневном свете, с неслыханной доселе дерзостью и беспощадной жестокостью, без всякого суда и с попранием всякого права и законности — совершается в наши дни во всех почти городах и весях нашей отчизны: и в столицах, и на отдаленных окраинах (в Петрограде, Москве, Иркутске, Севастополе и др. ).

Все сие преисполняет сердце наше глубокою болезненной скорбью и вынуждает нас обратиться к таковым извергам рода человеческого с грозным словом обличения и прещения по завету Святого апостола: «Согрешающих пред всеми обличай, да и прочий страх имут» (I Тим. 5, 20).

Опомнитесь, безумцы, прекратите ваши кровавые расправы. Ведь то, что творите вы, не только жестокое дело: это — поистине дело сатанинское, за которое подлежите вы огню геенскому в жизни будущей — загробной и страшному проклятию потомства в жизни настоящей — земной.

Властью, данною нам от Бога, запрещаем вам приступать к Тайнам Христовым, анафематствуем вас, если только вы носите еще имена христианские и хотя по рождению своему принадлежите к Церкви Православной.

Заклинаем и всех вас, верных чад Православной Церкви Христовой, не вступать с таковыми извергами рода человеческого в какое-либо общение: «Изымите злаго от вас самех» (I Кор. 5, 13)». *

____________________

* Послания Святителя Тихона Патриарха Московского и всея Руси. М., 1990, с. 13.

Не случайно в решающую минуту освободительной борьбы Григорий обращается к старшему поколению православного мира, ищет в библейских пророчествах подкрепления в правильности и правомерности своих действий.

13 (26) октября 1918 г. в «Послании Совету народных комиссаров» Патриарх Тихон во главу угла поставил пророчество Спасителя «Все, взявшие меч, мечом погибнут»(Мф. 26, 52):

«Вы отняли у воинов все, за что они прежде доблестно сражались. Вы научили их, недавно еще храбрых и непобедимых, оставить защиту Родины, бежать с полей сражения. Вы угасили в сердцах воодушевлявшее их сознание, что «больше сея любве никто же имать, да кто душу свою положит за други свои» (Ин. 15, 13). Отечество вы подменили бездушным интернационализмом, хотя сами отлично знаете, что когда дело касается защиты Отечества, пролетарии всех стран являются верными его сынами, а не предателями...

Вы разделили весь народ на враждующие между собой станы и ввергли его в небывалое по жестокости братоубийство. Любовь Христову вы открыто заменили ненавистью и, вместо мира, искусственно разожгли классовую вражду. И не предвидится конца порожденной вами войне, так как вы стремитесь руками русских рабочих и крестьян поставить торжество призраку мировой революции...»

«И что еще скажу. Недостанет мне времени» (Евр. ХI, 32), чтобы изобразить все те беды, какие постигли Родину нашу. Не буду говорить о распаде некогда великой и могучей России, о полном расстройстве путей сообщения, о небывалой продовольственной разрухе, о голоде и холоде, которые грозят смертью в городах, об отсутствии нужного для хозяйства в деревнях. Это у всех на глазах. Да, мы переживаем ужасное время вашего владычества, и долго оно не изгладится из души народной, омрачив в ней образ Божий и запечатлев в ней образ зверя. Сбываются слова пророка — «Ноги их будут ко злу и они спешат на пролитие невинной крови, мысли их — мысли нечестивые, опустошения и гибель на стезях их» (Ис. 59, 7)...

Не наше дело судить о земной власти, всякая власть, от Бога допущенная, привлекла бы на себя Наше благословение, если бы она воистину явилась «Божиим слугой» на благо подчиненных и была «страшная не для добрых дел, а для злых» (Рим. ХIII, 34). Ныне же к вам, употребляющим власть на преследование ближних, истребление невинных, простираем мы Наше слово увещевания: отпразднуйте годовщину своего пребывания у власти освобождением заключенных, прекращением кровопролития, насилия, разорения, стеснения веры; обратитесь не к разрушению, а к устроению порядка и законности, дайте народу желанный и заслуженный им отдых от междоусобной брани. А иначе взыщется от вас всякая кровь праведная, вами проливаемая (Лк. ХI, 51) и от меча погибнете сами вы, взявшие меч (Мф. ХХVI, 52)». *

____________________

* Там же. с. 21, 23-24.

Этот час для верхнего Дона пробил полгода спустя. Меч в руке Григория Мелехова не только пророчески воплощен, но и реально неизбежен.

Слова напутствия о «всякой власти от Бога», вложенные в уста деда Гришаки позднейшим толкователем донских событий, не соотносятся с пафосом и накалом освободительной борьбы казаков. Ибо в тот момент весь православный мир взирал с замиранием сердца и надеждой на карающий меч Правосудия, пошатнувший основы и победные оргии сатанинской власти.

Когда же и откуда существовавшая веками в Российском государстве идея «Всякая власть от Бога» могла трансформироваться и возродиться в условиях власти, провозглашенной сатанинской и преданной Патриархом анафеме? Применительно к контексту «Тихого Дона» эта фраза явилась позднейшей (20-30-е годы) произвольной интерпретацией как позиции церкви, вынужденной пойти на компромисс с победившей и утвердившейся властью, так и последних речей Патриарха Тихона, когда надежды на освобождение от большевизма были разбиты, когда ясно наметился мученический путь верных православных христиан и море крови не привнесло в мир решения главной проблемы, единственно оставшийся путь — смирения и ожидания смерти за веру Божию, ожидания мщения не от руки человеческой, но Божией.

Знакомство с посланиями Патриарха Тихона приводит к интересному выводу: мысли и высказывания старого казака деда Гришаки, особенно в предсмертной сцене, во многом созвучны патриаршим словам, а порой можно проследить между ними и прямую взаимосвязь. Можно предположить, что автор находился в самой гуще событий, был хорошо знаком с православной литературой этой эпохи и создавал образы своих героев по горячим следам событий.

ПАТРИАРХ ТИХОН. 1918. (Из посланий от 1(14) января и 13(26) октября 1918; с. 13, 21, 24)	ДЕД ГРИШАКА (VI, 65, 498-500)
Опомнитесь, безумцы, прекратите ваши кровавые расправы... Это — поистине дело сатанинское, за которое подлежите вы огню геенскому в жизни будущей — загробной и страшному проклятию потомства в жизни настоящей — земной.	В книге пророка Исайи так и сказано: «И изыдут, и узрят трупы человеков, преступивших мне. Червь бо их не скончается, и огнь их не угаснет, и будут в позор всяческой плоти»... Ты — анчихристов слуга, его клеймо у тебя на шапке!
Любовь Христову вы открыто заменили ненавистью и, вместо мира, искусственно разожгли классовую вражду.	Это про вас было сказано у пророка Еремии: «Аз напитаю их полынем и напою желчию, и изыдет от них осквернение на всю землю».
Вы разделили весь народ на враждующие между собой станы и ввергли его в небывалое по жестокости братоубийство.	Вот и подошло, что восстал сын на отца и брат на брата...
Властью, данною нам от Бога,.. анафематствуем вас, если только вы носите еще имена христианские и хотя по рождению своему принадлежите к Церкви Православной.	Так это ты и есть, сударик? Мишкой тебя нарекли при святом крещении? Хорош!.. В анчихристовы слуги подался? Красное звездо на шапку навесил?
А иначе взыщется от вас всякая кровь праведная, вами проливаемая (Лк, ХI, 51), и от меча погибнете сами вы, взявшие меч (Мф. XXVI, 52).	А в святом писании что сказано? Аще какой мерой меряете, тою и воздастся вам.
Заклинаем и всех вас... не вступать с таковыми извергами рода человеческого в какое-либо общение...	Дед Гришака... стал он против Мишки и с удивлением и гневом смотрел на него... — Изыди, супостатина!
Не наше дело судить о земной власти, всякая власть, от Бога допущенная, привлекла бы на себя Наше благословение, если бы она воистину явилась «Божиим слугой» на благо подчиненных и была «страшная не для добрых дел, а для злых» (Рим. XIII, 34).	(VI, 19, 389) Я, соколик, верой-правдой своему белому царю служил. А власть эта не от бога. Я их за власть не сознаю. Я Александру-царю присягал, а мужикам я не присягал, так-то!

 

«Вези... Пока помру...»

Ключом к пониманию образа Григория являются финальные эпизоды освободительной борьбы на Кубани весной 1920 года — заключительные главы седьмой части «Тихого Дона». Приходит к концу борьба донского казачества (в восьмой части мы встречаем лишь отдельные эпизоды из частной жизни казака Григория Мелехова, не более того) и можно уже подвести ее итог. После всех колебаний Григорий Мелехов, как мы знаем, сделал свой окончательный выбор, и этот выбор привел его зимой 1920 года на Кубань...

«Оставив Аксинью, Григорий сразу утратил интерес к окружающему... То, что происходило на отодвигавшемся к югу фронте, его не интересовало. Он понимал, что настоящее, серьезное сопротивление кончилось, что у большинства казаков иссякло стремление защищать родные станицы, что белые армии, судя по всему, заканчивают свой последний поход и, не удержавшись на Дону, — на Кубани уже не смогут удержаться...

Война подходила к концу...

Григорий на остановках внимательно прислушивался к разговорам, с каждым днем все больше убеждаясь в окончательном и неизбежном поражении белых. И все же, временами у него рождалась смутная надежда на то, что опасность заставит распыленные, деморализованные и враждующие между собою силы белых объединиться, дать отпор и опрокинуть победоносно наступающие красные части...

В станице Кореновской он почувствовал себя плохо... врач осмотрел Григория, пощупал пульс, уверенно заявил:

— Возвратный тиф. Советую вам, господин сотник, прекратить путешествие, иначе подомрете в дороге.

— Дожидаться красных? — криво усмехнулся Григорий...

— Но вам лучше остаться. Из двух зол я бы предпочел это, оно — меньшее.

— Нет, я уж как-нибудь поеду, — решительно сказал Григорий...»

(VII, 27, 613, 616)

В минуту ставшего уже почти явным поражения в долгой и кровавой войне Григорий Мелехов ни разу не усомнится в ее необходимости, не обронит слов сожаления по поводу того, что казаки подняли знамя в этой оказавшейся для них смертельной борьбе. Григорий связывает прекращение серьезного сопротивления не с правотой, справедливостью дела, за которое воюют «победоносно наступающие красные части». Нет, причину он видит в другом: «у большинства казаков иссякло стремление защищать родные станицы».

Но, значит, ранее такое стремление было! Значит, защитой родных станиц — родной донской земли — было вызвано участие казаков, самого Мелехова в жестокой и почти безнадежной борьбе! Страшная цена: гибель большинства хуторян, оставление самого хутора, смерть почти всех членов семьи Мелеховых — такова плата за верность старому укладу жизни, за мужество, проявленное при его отстаивании.

Больной, находящийся на грани смерти, потерявший в жестокой борьбе все самое дорогое, Григорий Мелехов, быть может, в одно из последних осознанных мгновений жизни подтверждает верность своему выбору. Завет верности казачьему долгу, родине, тихому Дону... Решение разделить общую судьбу казачества...

«Над ними сияло солнце. То клубясь, то растягиваясь в ломаную бархатисто-черную линию, с криком летели в густой синеве неба станицы темнокрылых казарок. Одуряюще пахло нагретой землей, травяной молодью. Григорий, часто дыша, с жадностью вбирал в легкие живительный весенний воздух. Голос Прохора с трудом доходил до его слуха, и все кругом было какое-то нереальное, неправдоподобно уменьшенное, далекое... Прохор... снова наклонился над Григорием, и тот скорее догадался по движению обветренных Прохоровых губ, нежели услышал обращенный к нему вопрос:

— Может, тебя оставить в станице? Трудно тебе?

На лице Григория отразились страдание и тревога; еще раз он собрал в комок волю, прошептал:

— Вези... Пока помру...

По лицу Прохора он догадался, что тот услышал его, и успокоение закрыл глаза, как облегчение принимая беспамятство, погружаясь в густую темноту забытья, уходя от всего этого крикливого, шумного мира».                                                                    (VII, 27, 617)

Как завещание звучат на Кубани в повозке отступающего казачьего обоза его слова — еле слышный ответ верному спутнику на дорогах войны, Прохору Зыкову: «Вези... пока помру...»

Тема верности в самом широком понимании этого слова близка автору. Не случайно эпиграфом к «Тихому Дону» взяты слова старинной песни «Ой ты, наш батюшка тихий Дон!» В песне рассказывается о девушке, которая отвергла все попытки увлечь себя и поплатилась за это. Сохранила верность, пожертвовав жизнью.

Идея верности, даже ценой собственной гибели, — одна из сокровенных мыслей автора, стержень, на который нанизываются события и судьбы основных персонажей. Верность — это то, чем питается сама жизнь. Пока живет в сердцах, передаваясь из поколения в поколение, это чувство — верность семье, традициям, родной земле и родному дому, — ничто не угрожает существованию родины.

Когда в ночной степи внезапно зазвучит мужественный грубоватый голос запевалы, Григорий, лежа в повозке, почувствует, будто в него вдохнули жизнь. Следя за виртуозным пением подголоска как за движением самой жизни, казаки, отступающие на Кубань, чувствуют прилив надежды! Не все еще кончено! Пока звучит старинная казачья песня, пока рождает донская земля казаков, есть еще надежда на возрождение тихого Дона, его народа и родной земли.

Кульминационный момент повествования: заканчивается лишь этап, трагический и тяжелый, в судьбе тихого Дона. Затаив дыхание, казаки слушают старинную казачью песню... После всех побед, поражений, потерь, горьких переживаний и утрат для всех казаков остались все такими же дорогими и близкими родные образы донской земли и славного казачьего прошлого...

Как внешняя и мощная сила, большевизм сломал старинный уклад жизни. Победила сила, но дух казачества сломить она не смогла! Все казаки уходят в отступ, не находя себе места в разоренных, развороченных непрошенными гостями жилищах, уходят, лишь бы не оставаться под ненавистной властью. Все так же сжимаются сердца казаков при звуках родной донской песни, все так же тянутся невидимые нити к родной земле. Вот поразительный итог эпопеи.

Старая легенда рассказывает о взятии турками Константинополя: при появлении неверных в храме святой Софии служивший литургию священник вошел в стену — он должен выйти из стены и возобновит службу, когда над святой Софией вновь воссияет крест.

Так и в романе — в темноту ночи со старинной песней уходит казачий полк. В душе казаков — щемящая боль утраты. Но бьется сердце в надежде на возрождение тихого Дона, родного их края.

Это, по нашему мнению, и есть истинный конец романа — глава двадцать восьмая седьмой части!

История жизни и борьбы хутора Татарского закончена. Ушел вдаль, за горизонт казачий полк — и мы уже семьдесят с лишним лет в минуты внутренней тревоги и надежд напряженно вслушиваемся: не слышен ли снова цокот копыт, не настала ли минута возрождения?

 

2. ГРАНИЦЫ АВТОРСКОГО ТЕКСТА

Пусть не покажется произвольным высказанное выше утверждение, что эпизодом со старинной казачьей песней о Ермаке, которую слушает Григорий Мелехов в обозе отступающих на Кубань казаков (гл. 28 седьмой части), прерывается нить авторского повествования. Выбор именно этой песни не случаен. Часть казаков хутора Татарского служит в полку, который носит на своих знаменах заветное для казаков имя — 3-й Донской казачий им. Ермака Тимофеевича полк, и в его составе вступает в войну в самые первые ее дни! Казак этого же полка Козьма Крючков первым из защитников России в 1914 году получил солдатский Георгиевский крест. В тексте обнаруживается появление сразу нескольких признаков радикального разрыва между текстом первых семи частей «Тихого Дона» и заключительными страницами седьмой части, а также и всей восьмой частью.

28-я глава седьмой части завершает рассказ о судьбе Григория Мелехова, сражающегося против установления большевистской диктатуры на Дону. Обрыв в этом месте авторского повествования означает совпадение границ художественного пространства «Тихого Дона» и его временных рамок (и в первую очередь — судьбы одного из центральных персонажей романа) с историей героического двухлетнего участия донского казачества в освободительной войне 1918-20 гг. и защите Дона от большевистской диктатуры.

Последовательность и связность повествования

Чтобы определить возможный обрыв авторского текста, необходимо отступить по времени немного назад и рассмотреть цепь событий, приведших казаков хутора Татарского на Кубань. При этом мы будем обращать внимание на последовательность, географическую и хронологическую точность в описании. Первая группа событий относится к осени 1919 г., когда в сентябре-октябре на Дону развернулись бои с наступавшими частями Десятой Красной армии.

«В конце августа был мобилизован Пантелей Прокофьевич. Одновременно с ним из Татарского ушли на фронт все казаки, способные носить оружие. Несколько дней спустя... какой-то глуховатый, осадистый гул... С этого дня орудийный гул звучал не переставая четверо суток... Замолкший было орудийный гул 5 сентября возобновился с новой силой... Бои шли верстах в сорока от Дона... В ночь на 17 сентября неожиданно явился домой Пантелей Прокофьевич.                                                                                         (VII, 21, 590-591)

17 сентября части ударной группы Шорина, сделав тридцативерстный переход, вплотную подошли к Дону. С утра 18-го красные батареи загремели от устья Медведицы до станицы Казанской... В ночь на 19-е казаки-хоперцы, бывшие в заставе против Вешенской... В первых числах октября основные силы Донской армии... перешли в наступление... За неделю левый берег Дона был очищен от красных вплоть до станицы Вешенской».             (VII, 23, 594-595)

«Две с половиной недели Пантелей Прокофьевич благополучно прожил в хуторе Латышевом и, как только услышал, что красные отступили от Дона, собрался ехать домой...»(VII, 24, 596)

События романа, связанные с жизнью его персонажей, оказываются точно соотнесенными с общим ходом реальных событий на Дону и образуют единую достоверную хронологию.

Вторую группу составляют эпизоды отъезда казаков из хутора Татарского в отступление на Кубань. Отправной точкой здесь служит дата выезда из хутора, последняя прямая датировка в «Тихом Доне», данная по старому стилю:

«На сходе татарцы решили выезжать всем хутором... Выезд назначен был на 12 декабря».

(VII, 25, 604)

Дальнейшие описания, хотя и не имеют конкретно определенных дат, но все же содержат неявную датировку событий. Возможность хронологической привязки дают упоминания автором событий, происходивших в это время на фронте: под Ростовом и на Маныче. Во всех случаях временные рамки в тексте указаны достоверно. *

_________________________________

* Иногда все же можно встретить в тексте и «наивные» сентенции совсем другого плана, вставки вроде такой: «Там. на Дону, была советская власть, и Григорий постоянно с тоскливой тревогой спрашивал себя: «Неужто будут за меня терзать маманю или Дуняшку?» И тотчас же начинал успокаивать себя, припоминая не раз слышанные в дороге рассказы о том, что красноармейцы идут мирно и обращаются с населением занятых станиц хорошо... мысль, что старуха-мать будет отвечать за него, уже качалась ему невероятной, дикой, ни на чем не основанной». (VII, 27, 614)

Здесь использована конструкция из 13-й главы шестой части, когда казаки в ожидании прихода красных в январе 1919 г. обсуждают плохие вести — только конструкция эта вывернута наоборот в соответствии с официальной пропагандой 30-х годов:

«— Красные... будто нехорошо идут. Режут людей... » (VI, 13, 374)

<1919 г.>	<1920 г.>
Красные нехорошо идут. Режут людей...	Красноармейцы идут мирно, обращаются с населением хорошо

«На юг двигались все северные станицы Дона. Многочисленные обозы беженцев перевалили через железную дорогу Царицын — Лихая, приближались к Манычу. Находясь неделю в дороге... ехали, минуя слободы украинцев, через казачьи хутора на Обливскую... Только на тринадцатые сутки... В полдень, когда остановились в поселке Ново-Михайловском...»

(VII, 26, 608, 611)

«...после сдачи Ростова <27.12.1919 с. ст.> он утратил эту надежду, и слух о том, что под Батайском... красные начали отступать <6.01.20 с. ст.*>, — встретил недоверчиво».

«В конце января... Григорий и Прохор приехали в слободу Белую Глину».

«Две недели хворал... Ишо под Мечеткой повалил его [Пантелея Прокофьевича] тиф... Григорий выехал из Белой Глины по направлению на Новопокровскую. В станице Кореновской он почувствовал себя плохо».                                                                   (VII, 27, 613, 614, 616)

_________________________________

* Н. Е. Какурин, указ. соч., т. 2, с. 327 и далее. Ростов временно взят добровольцами 7 февраля 1920 г., бои на Маныче, решившие судьбу борьбы, 14(27) февраля 1920 г.

Итак, мы видим, что автор подробно и точно указывает путь своих персонажей, упоминая при этом множество местных населенных пунктов. Хронологические рамки движения тоже не вызывают сомнений. Более того, в тексте имеется даже точное указание на длительность болезни персонажей романа.

Путь казаков на Кубань зимой 1920 г.

Хутор Татарский => железная дорога Царицын—Лихая => приближаясь к Манычу (минуя украинские слободы) через казачьи хутора => на Обливскую => поселок Ново-Михайловский => слобода Белая Глина => из Белой Глины на Новопокровскую... => В станице Кореновской

<Путь движения>	<Хронология>
1. Выезд назначен был на	12 декабря
2. Обозы беженцев перевалили через железную дорогу Царицын-Лихая, приближаясь к Манычу. Находясь неделю в дороге...
3. Только на тринадцатые сутки	<25.12.19>
4. Они ехали, минуя украинские слободы, через казачьи хутора на Обливскую
5. Остановились в поселке Ново-Михайловском...
6. после сдачи Ростова...	<26.12.19>
7. слух о том, что под Батайском красные отступать...	<6.01.20>
8. приехали в слободу Белую Глину в конце января.
9. под Мечеткой повалил его тиф две недели хворал.
10. Григорий выехал из Белой Глины по направлению на Новопокровскую. В станице Кореновской почувствовал себя плохо...

Начало болезни Григория, через несколько дней после похорон отца, приходится еще на зимнюю, морозную погоду. Могилу отцу приходилось долбить пешней. А вскоре на Кубань пришла весна: общее потепление, таяние и сход снега, появление озимых и, главное, прилет первых перелетных птиц (краснозобых казарок), которых в полубеспамятстве видит Григорий в небесной вышине. Время прихода весны — особое для каждого года и определяется целым рядом погодных факторов. Для 1920 г. оно может быть определено с точностью до нескольких дней и приходится примерно на середину февраля по старому стилю.

Теперь, познакомившись с некоторыми характерными чертами авторской работы, мы можем перейти к вопросу о том, что же происходит с географией и хронологией в самом конце седьмой части «Тихого Дона»?

28-я глава: разрыв в повествовании

Вернемся к эпизоду отступления обоза казаков на Кубани, когда ночью звучит старинная казачья песня. Здесь открывается при тщательном изучении явный разрыв в повествовании седьмой части. Прежде всего обнаруживается логическая неувязка в рассказе о судьбах персонажей романа. Разные части текста не стыкуются между собой, противореча друг другу.

В начале 28-й главы прямо утверждается, что:

«За всю дорогу, до самой станицы Абинской, Григорию запомнилось только одно: беспросветной темной ночью очнулся он...»                                       (VII, 28, 617)

Но сразу после эпизода с песней стоят следующие слова, отделенные многоточием:

«...И еще, как сквозь сон, помнил Григорий: очнулся он в теплой комнате.... из соседней комнаты донесся взрыв безудержного мужского хохота...»                     (с. 618)

и далее самогонка, пьяные речи, брань и т. п.

<до самой станицы Абинской>	<в Екатеринодаре, как сквозь сон>
За всю дорогу Григорию запомнилось только одно	И еще помнил: очнулся он <в Екатеринодаре>...

Здесь, при соединении отдельных фрагментов текста Шолохов ошибся. Он не придал особого значения расположению на Кубани упоминаемых в тексте станиц. От станицы Кореновской Абинская станица лежит на юго-запад от Екатеринодара, около Новороссийска — в точном соответствии со всем рядом населенных пунктов, последовательно упоминаемых в тексте как места, через которые проезжали отступавшие казаки. Поэтому «еще помнить» что-либо о пребывании в Екатеринодаре Григорий не мог, если действительно ему «за всю дорогу, до самой станицы Абинской запомнилось только одно».

Неинтересно подробно разбирать, что дальше в тексте наговорено «плачущим пьяным голосом» Прохора Зыкова, Харлампия Ермакова, Платона Рябчикова и других персонажей, как на смотру собранных вокруг... Однако, внимание наше задерживается на словах Рябчикова: «Екатеринодар заняли! Скоро пыхнем дальше! Пей!» Шолохов относит беседу Григория со своими товарищами (и его последующее пребывание там в течении недели) к Екатеринодару, хотя на предыдущей странице было ясно написано: до самой станицы Абинской (за исключением единственного ночного эпизода) Григорий находился в бессознательном состоянии и, следовательно, разговаривать и пить в Екатеринодаре он никак не мог.

Обнаруживается простой и очевидный факт — повествование после эпизода с ночным обозом на пути в Абинскую дополнено картинами пьянства казаков в Екатеринодаре, хотя по прямому смыслу предшествующего текста казаки слушают ночью песню о Ермаке уже оставив Екатеринодар позади себя. Не зная точного местоположения Абинской, Шолохов не смог правильно пристыковать собственную концовку к 28-й главе.

Путаница в персонажах

Немотивированные изменения в поведении персонажей, в их мыслях, взаимоотношениях наблюдаются все чаще и чаще с конца шестой части. Подробнее этот вопрос будет рассматриваться отдельно, а здесь мы хотим остановиться на нескольких ярких штрихах.

Описывая пьянство казаков в Екатеринодаре и Новороссийске, Шолохов среди собутыльников Григория несколько раз называет Богатырева Петра.

«В комнату... вошли Прохор, Харлампий Ермаков и... Петро Богатырев...»          (VII, 28, 618)

По прямому смыслу в тексте подразумевается командир повстанческой бригады Григорий Богатырев. Петр, его двоюродный брат, упоминался ранее лишь однажды в гл. 53 шестой части: он первым прилетел к повстанцам на самолете из-за Донца и установил связь с ними командованием Донской армии. Этих-то двух братьев и спутал Шолохов. Не менее наглядной предстает и практика произвольной трактовки им реальных исторических лиц.

«— Богатырев метнул в его сторону озлобленный взгляд,.. сказал: «Просить будут, все эти Деникины и другие б..., и то не поеду!»                                                   (VII, 28, 622)

Очевидно, что Петр Богатырев для соавтора — фигура совершенно абстрактная, в связи с ним не возникает никаких конкретных ассоциаций. В действительности с тем образом пьяницы и гуляки, который создал «пролетарский писатель», реальный Петр Богатырев не имел ничего общего.

Известна фотография Петра, напечатанная в 1919 г. в «Донской волне». Очень молодой стройный офицер, вся грудь увешана крестами. Он первым прилетел в восставший округ и в этом крайне опасном предприятии проявил себя храбрым и преданным защитником Дона. И напрасно Шолохов вставил в его уста фразу о том, что, мол, не поедет он, Петр Богатырев, вслед за «всеми этими Деникинами». Он поехал! Его дальнейшая судьба сегодня известна. Петр Богатырев до конца сражался в составе Русской армии Врангеля, покинул Россию во время крымской эвакуации и умер спустя много лет в эмиграции.

Скачок в хронологии и новое появление заимствований

Существенные сведения об изменениях в повествовании и об их характере дает изучение хронологии последних частей романа.

Неоднократно отмечалась важность ее в романе для понимания структуры текста и истории его возникновения. В последних главах седьмой части датировка событий обнаруживает сразу несколько характерных изменений.

Во-первых, в тексте с середины седьмой части исчезают все православные календарные даты, столь часто встречавшиеся в предшествующих частях романа и составлявшие основу внутренней хронологии сюжетных линий, с удивительной точностью синхронизировавшие сведения о разных персонажей.

Во-вторых, в романе прекращается датировка событий по старому стилю. Мы знаем, что практически все события 1918-19 гг. в авторском тексте датированы по нему: в полном соответствии с порядком, существовавшим на территории свободной от большевиков. Как мы уже отмечали выше, последняя такая дата в тексте, уход казаков хутора Татарского в отступление на Кубань, исторически достоверна и дана по старому стилю:

«Выезд назначен был на 12 декабря».                                                      (VII, 25, 604)

В-третьих, сразу после логического «скачка» со станицей Абинской датировка событий переходит на новый стиль. Единственная прямая дата в тексте 28-й и 29-й глав после эпизода с ночным обозом — дата пребывания Григория в Новороссийске во время эвакуации Донской армии. Она стоит уже в той части текста, где самогонка льется рекой, и дана по новому стилю:

«Утром 25 марта Григорий и Платон Рябчиков пошли на пристань узнать, грузятся ли части второго Донского корпуса... »                                                          (VII, 28, 619)

Новороссийская эвакуация (когда, после поражения на Кубани, добровольческие и донские части были перевезены в Крым), как известно, длилась несколько дней и закончилась 14(27) марта 1920 г.

Одновременно с новым стилем в заключительных эпизодах снова обнаруживаются случаи заимствования Шолоховым из разбиравшихся уже книг: Н. Е. Какурина и А. И. Деникина, а также из книги участника Белого движения Г. Раковского «В стане белых. (От Орла до Новороссийска)» (Константинополь, 1920). Ее использование связано скорее всего с тем, что Н. Е. Какурин в своем очерке указывает именно на эту книгу как на хороший источник, рассказывающий о последнем этапе борьбы белых на Кубани и, в том числе, о Новороссийской эвакуации. Все три книги издавались в двадцатые года в СССР.

Размер новых заимствований незначителен, но для нас они представляют большой интерес, потому что они свидетельствуют о возникающих у Шолохова затруднениях при создании тех эпизодов, где ему приходится говорить не о льющейся рекой водке, а вводить в текст конкретную историческую информацию.

1. Н. Е. КАКУРИН (т. 2, с. 367; в изд. 1990, с. 329)	"ТИХИЙ ДОН" (VII, 28, 619)
Добровольческий корпус... опередил Донскую армию в Новороссийске и начал производить посадку на суда.	В Новороссийске шла эвакуация... Части Добровольческой армии, опередив в бегстве донцов и кубанцев...
2. А. И. ДЕНИКИН (т. 5, Б. 1926, с. 345)*
«привлеченные к погрузке артиллерийских грузов офицеры... проявляют полное напряжение... грузят в двойном и более размерах...»	На пристанях день и ночь шла погрузка. Юнкера работали в артелях грузчиков,
3. Г. РАКОВСКИЙ (с. 186)
В Новороссийске тем временем шла лихорадочная эвакуация. Съехавшиеся со всего юга России беженцы садились на пароходы... Удирали в чужие страны спекулянты, мародеры тыла...	заваливая трюмы пароходов военным имуществом, чемоданами и ящиками сиятельных беженцев. В Новороссийске шла эвакуация

_________________________________

* А. И. Деникин. Поход на Москву. М., 1928, с. 281; также: Белое движение: начало и конец. М., 1990, с. 328.

Даже в столь незначительных фрагментах заимствований обнаруживаются характерные для Шолохова ошибки и несообразности.

В исходном тексте Какурина заданы направление и порядок движения белых:

Добровольческий корпус, Донская армия → Новороссийск, эвакуация.

Добровольческий → опередил → Донскую...

А вот что получается у Шолохова после внесения им «незначительных» изменений и дополнений:

1. Добровольческий корпус превращается у Шолохова в Добровольческую армию. Важное расхождение. Шолохов не знает о ходе борьбы белых армий на Дону и Кубани в январе-марте 1920 г. (хотя все это подробно описано у того же Какурина), о том, что после отхода к Ростову Добровольческая армия в январе 1920 г. была приказом Деникина переформирована в Добровольческий корпус. В то же самое время в «Тихом Доне» мы встречаем достоверное описание маршрута отступления казаков на Кубань, включающее с полдюжины точных упоминаний населенных пунктов, где они проезжали и останавливались.

2. Посмотрим теперь, кого «опередили» в Новороссийске добровольцы. Шолохов, походя очерняя отступающих («опередив в бегстве»), к донцам добавляет еще и кубанцев. Здесь он проявляет непонимание самого хода описываемых им на этих страницах событий. Дело в том, что после прорыва фронта под Тихорецкой и начала общего отхода, кубанские казачьи части почти прекратили активную борьбу и начали отступление по направлению на Туапсе. В дальнейшем они сосредоточились в районе г. Сочи. Практически никаких «кубанцев» в районе Новороссийска не было!

Православная тема

Одновременно с переходом на новой стиль в датах, исчезновением православной датировки событий и появлением новых заимствований наблюдается еще одно принципиальное изменение в художественном тексте, в поведении персонажей «Тихого Дона». С самого начала книги автор многократно, в самых разнообразных формах показывает мир тихого Дона с его глубоко укоренившимися обычаями, православным воспитанием казаков, их собственным видением и мировосприятием. Многочисленные конкретные примеры мы рассмотрим в следующем разделе работы, а здесь отметим следующее.

1. Органичность включения элементов, связанных с православной традицией, в художественное повествование. Это становится в руках автора дополнительным сильным изобразительным средством.

2. Практически равномерное распределение по шестой и седьмой частям фрагментов, где упоминаются в той или иной форме эти элементы в жизни казачества. Нить обрывается где-то в самом конце седьмой части.

3. Многогранность изображения «православной темы» в романе: лексика, поведение персонажей, опирающиеся на христианскую традицию и религиозное отношение к жизни. Мы встречаем общеупотребительные характерные выражения, действия и чувства персонажей (например, когда казаки крестятся на иконы и т. п. ), облеченные в естественную православную традицию, в которой многие поколения казаков были воспитаны и с которой они полностью срослись.

4. Примерно в тех же границах исторически достоверно упоминаются органы казачьего управления: представители хуторской, станичной или окружной властей, те или иные их распоряжения, информация о событиях во внешнем мире, распространяемая через эту же местную казачью власть и т. д., причем сами центральные персонажи действуют в романе в соответствии с их требованиями.

Духовная жизнь героев «Тихого Дона» определена православием, а социальная обеспечена войсковой организацией с выборными атаманами и строгой дисциплиной. В самом конце седьмой части эти элементы авторского повествования исчезают. В восьмой части романа мы уже ничего похожего не находим, хотя этот период начала 20-х годов и был непосредственно знаком молодому Шолохову.

Если попытаться сравнить развитие художественного действия в заключительной, восьмой, части с предшествующими частями «Тихого Дона», то обнаруживается весьма знаменательное изменение: сужение художественного пространства романа. Ранее действие всегда, прямо или косвенно, было тесно связано с реальным, широким историческим пространством — Россией начала XX века. Связи эти, от мелких деталей быта и характеристик персонажей до конкретных исторических событий, введенных в него в полном соответствии с географией, хронологией, создают довольно жесткий каркас текста, не допускающий произвольного его изменения или редактирования. В восьмой части описываемый круг жизни сужается до таких размеров, что действие уже не выходит за пределы отдельного хутора, отдельной семьи и т. д. и развивается как бы отдельно от остальной жизни.

Художественное пространство восьмой части существует практически вне исторического пространства и времени. Мы не будем здесь подробно обсуждать созданный Шолоховым образ «главаря банды» Фомина, не имеющий ничего общего с реальным историческим лицом и скорее похожего на примитивную карикатуру. В этой части нет для Шолохова принципиальных препятствий для произвольных изменений и перемещений отдельных фрагментов и эпизодов. По сути содержание художественного текста позволяет привязать его к любым внешним событиям, любому времени, производя при этом лишь минимальные в нем редакторские изменения.

Сужение авторского художественного видения мира. Если в первых семи частях автор, рассказывая о тех или иных своих героях, об их радостях и горестях, создавал перед читателем впечатляющую картину народной жизни, картину родной земли, то в восьмой части ситуация иная. Мы имеем в лучшем случае фрагментарное и порой нелогичное, противоречивое изображение жизни отдельного персонажа — Григория Мелехова. Ни судьбы хутора Татарского, ни судьбы донского казачества после окончательного установления большевистской власти мы не узнаем.

Таким образом, художественное пространство шолоховской восьмой части «Тихого Дона» изображено вне контекста реальной истории России, вне реального исторического времени и редуцировано до узкого круга оставшихся персонажей. Разрыв в хронологии романа, в датировке событий, в связности изложения дает в наши руки достаточные основания, чтобы предположить существование в романе иного, истинного финала. Эпизод с отступающим обозом, когда казаки в 28-й главе седьмой части затаенно слушают старинную казачью песню, и есть конец связного, осмысленного рассказа автора «Тихого Дона» о жизни, трагической судьбе, гибели донского хутора и его казаков.

 

3. СИСТЕМА «СОАВТОРСКОЙ» ПЕРЕРАБОТКИ ТЕКСТА

Эволюция отдельных фрагментов текста

Проблему «редакторской» работы над текстом можно свести к следующим аспектам:

— выявление изменений в тексте отдельных фрагментов, с выделением мест, удаленных и добавленных Шолоховым в позднейших изданиях;

— сопоставление изменений, вносимых в разные фрагменты.

В последнем случае обнаруживается наиболее важное — общая тенденция в работе Шолохова над текстом и соотношение этого его вклада с общей направленностью «авторского» текста.

Григорий Мелехов

Во внутреннем монологе Григория Мелехова в начале Верхнедонского восстания выражены его главные мысли и чувства — итог, к которому он пришел после всех раздумий и шатаний первых двух лет революции. Внесенные в текст изменения безусловно не случайны, имеют целенаправленный характер.

ЭВОЛЮЦИЯ ОТДЕЛЬНЫХ ФРАГМЕНТОВ ТЕКСТА. (Начало восстания. Григорий Мелехов)
Удалено	Вставлено
1.	Теперь ему казалось, что...
2. <полки> вонючей Руси	красные <полки>
3. Пошли они как немцы по Польше, как казаки по Пруссии. Кровь и разорение покрыли степь.	опаляемый слепой ненавистью со злостью отмахнулся от этих мыслей...
4. усмехнулся, не покривил душой перед собой: «Мы все царевы помещики. На казачий пай до двенадцати десятин падает. Побереги землю!»	до края озлобленный   <Ясен>, казалось, <был его путь>

Изъятия:

1. Устраняются резко отрицательные отзывы о Красной армии (полки вонючей Руси, пошли... как немцы по Польше.., кровь и разорение...)

2. Снимается негативная характеристика прихода на Дон Красной армии — «кровь и разорение покрыли степь».

3. Уместно вспомнить слова Григория о новой власти из разговора с Иваном Алексеевичем, также удаленные в позднейших изданиях. «И ты хвалишь ее <власть> как мамаша: «Хучь сопливенький, да наш».

4. «Мы все царевы помещики» — слова, подчеркивающие осознание единства всех казаков, отсутствие среди них серьезного классового расслоения, удалены.

5. Изъятые слова объединяет осмысленное и продуманное отношение Григория к жизни.

Добавления:

1. Смягчается характеристика Красной армии.

2. Подчеркивается мысль о том, что причина недовольства стоит вне общих жизненных вопросов казачества.

3. Вставленные слова (опаляемый... ненавистью, озлобленный и т. д.) как бы переориентируют ситуацию: причины, которые привели казаков к восстанию, связаны прежде всего с личными мотивами. Они носят временный характер — впредь до момента, когда исчезнет их предубежденность. Казаки очнутся и вернутся в лоно «родной» власти.

4. Добавленные Шолоховым слова призваны подчеркнуть бессознательный, основанный на эмоциях, в какой-то мере случайный образ действий Григория Мелехова, толкнувший его на участие в восстании.

5. По непонятной причине Григорий вспоминает разорение Восточной Пруссии, хотя в составе 12-го Донского казачьего полка он участвовал в кровопролитных боях в Галиции и на других фронтах не воевал.

Естественно, что в результате такой обработки текста происходит заметное изменение образа Григория Мелехова. Привлекает внимание осознанный и продуманный характер действий главного героя, который отождествляет себя со всем казачеством и не мыслит свою судьбу вне общей судьбы родины. С другой стороны, сила, против которой он встает на борьбу, представляется внешней и враждебной по отношению к казачеству в целом. И не просто враждебной, но несущей родине разрушение и смерть.

Образ Григория Мелехова становится собирательным, воплощает в себе основные мысли, чаяния и интересы казачества в целом. Последнее обстоятельство придает ему особый колорит и органичность. Главный герой кровно связан со своей землей и своим народом, и через его поступки, мысли мы начинаем понимать мотивацию, психологию, характер действий всего казачества в гражданской войне на Дону.

Вводя в мотивацию Григория случайные и эмоциональные элементы (до края озлобленный, опаляемый слепой ненавистью, со злостью отмахнулся... от мыслей), Шолохов снижает значимость изображаемого до судьбы отдельного, частного лица. Этому же эффекту способствует максимальное смягчение характеристики вражеской стороны — красных, что принижает или вовсе отрицает принципиальные жизненные противоречия между казачеством и новой, «чужой» властью. Снимаются такие черты новой власти, которые вряд ли позволили Григорию в последующих эпизодах назвать эту кровавую власть своей.

И, наконец, можно отметить следующее: изъятые слова достоверны и правдоподобны с исторической точки зрения, точно характеризуют события того времени. А добавленные в текст — играют роль произвольной дополнительной характеристики персонажа.

Михаил Кошевой

На противоположном краю казачьего мира в «Тихом Доне» показан Михаил Кошевой, один из немногих персонажей романа — сторонников советской власти на Дону. Как же изображен этот представитель красных, или, если взять шире, кто реально противостоит Григорию Мелехову и всему казачеству на донской земле в кровавой драме гражданской войны? Другой вопрос неразрывно связан с первым — как изменялся образ Кошевого в процессе редактирования текста. Образ «большевика» Михаила Кошевого в сценах восстания, показанный впервые на страницах ростовского журнала «На подъеме», шел настолько вразрез с господствовавшими в 20-х годах пропагандистскими представлениями, что уже при публикации в столичном журнале текст подвергся значительной правке.

Возьмем эпизод расправы казаков с Кошевым в самом начале восстания в хуторе Татарском. Сразу бросается в глаза однонаправленность изменений, внесенных Шолоховым в образы Григория Мелехова и Михаила Кошевого. Фактически он пытался сгладить драматическую основу «Тихого Дона» — борьбу всего казачества за свою свободу и землю.

Так, например, в самом раннем журнальном варианте фраза «И на миг не пришла Кошевому в голову мысль о защите», подчеркивает покорность и малодушие Кошевого: в минуту опасности он униженно молит о своем спасении тех, кого еще накануне мог свободно лишить жизни... Шолохов изымает из текста эту фразу и еще одну, где также содержится прямое указание на испытываемый Кошевым в минуту опасности страх: «Кошевой без крика лег лицом вниз... упал не от боли, а скорее от страха...»

В другом эпизоде (смерть Петра Мелехова) обращенные к Петру слова «Мы вас, гадов, врагов, без слез наворачиваем» слишком выпукло рисовали жестокость и бессердечие «большевика» — были опущены при последующих публикациях.

В первоначальном варианте родная мать изгоняет раненого сына, не желая иметь с ним дело после всех совершенных им преступлений против своих, казаков.

Уходи... Иди, куда хошь. → Нехай убьют...

Уходи. → Не хочу тебя зрить...

В этой сцене автор показывает отторжение казачьей средой отщепенцев, большевиков, сторонников «новой жизни». И, конечно, наиболее яркие черты такого рода изымаются при редактировании из текста и заменяются нейтральными.

Итак, при редактировании мы наблюдаем последовательное устранение или сглаживание таких непривлекательных, негероических черт образа «большевика», как ненадежность и малодушие адепта новой веры в минуту опасности и жестокость и бессердечие в минуту торжества.

Есаул Чернецов

Пример целенаправленной редакторской правки Шолохова дает нам эпизод расправы с пленными офицерами-чернецовцами и с самим есаулом Чернецовым. Последний — персонаж эпизодический, но его роль в судьбе Григория Мелехова одна из важнейших. Именно с эпизода бессудной расправы над чернецовцами начался отход Григория от большевизма. Да и само появление Чернецова в романе не случайно: упоминание о нем мы встречаем еще в третьей части, в отдельной, «вставной» одиннадцатой главе: «далеко пойдет сотник Чернецов».

В пятой части романа Шолохов для заимствований использовал книгу Антонова-Овсеенко. В ней приводится версия гибели Чернецова, по которой причиной расправы была попытка побега пленных.

«Есаул Чернецов... взят в плен вместе с 40 юнкерами и офицерами. По дороге арестованные сделали попытку побега и были расстреляны казачьим конвоем. Убит Чернецов... Впоследствии выяснилось, что Чернецов зарублен Подтелковым...»*

_________________________________

* В. А. Антонов-Овсеенко. Записки о гражданской войне, т. 1, М., 1924, с. 232.

Здесь же приводится текст телеграммы Председателя ВРК в Совнарком, где в качестве оправдания расправы упоминается попытка захваченного в плен Чернецова застрелить Подтелкова.

«Революционные войска... бесстрашным отпором отразили натиск калединцев. Отряд Чернецова был смят и обращен в бегство. Сам Чернецов и 40 офицеров были взяты в плен; по дороге Чернецов пытался стрелять в конвоировавшего его Председателя В.Р.К., за что был им убит». (там же, с. 233-235)

Эту версию в своей книге развил и снабдил рядом фантастических деталей коммунистический «публицист» 20-х годов Д. Делерт.

«Пленного Чернецова вел сам Подтелков... Резким взмахом Чернецов выхватил браунинг, пальнул. Осечка... Мигнула шашка Подтелкова... Взмах... Хряск... Вскрик...»*

_________________________________

* Д. Делерт. Дон в огне, Ростов н-Д, 1927, с. 38-39.

На основе этой версии и была построена конструкция эпизода в поздних редакциях «Тихого Дона». Однако в журнальном варианте и в первых отдельных изданиях книги версия расправы выглядела иначе. В ней не только нет никакого упоминания о «пистолете», — намного важнее то, что причина расправы не та, что у Антонова-Овсеенко.

В сцене встречи Чернецова с Подтелковым сталкиваются две ведущие фигуры воюющих лагерей. Чернецов — защитник казачества, его традиций и автономной жизни, отважный и храбрый герой, «спаситель» Дона, последняя надежда его защитников. Подтелков — казак по происхождению, но изменивший Дону, помогающий большевикам сделать в области переворот, развязывающий при поддержке красногвардейских отрядов междоусобную войну.

«— Изменник казачества! Под-лец! Предатель! — сквозь стиснутые зубы зазвенел Чернецов.

Подтелков мотал головой, словно уклоняясь от пощечин...

С губ его <Чернецова>, сведенных судорогой, соскакивали невнятные, перемешанные с матерной руганью слова. Что он говорил, — слышал один медленно пятившийся Подтелков.

— Придется тебе... ты знаешь? — резко поднял Чернецов голос».                       (V, 12, 272)

В издании 1953 г. и последующих в тексте далее добавлено:

«Чернецов выхватил из куртки револьвер, вскинул руку... Осечка...»

Шолоховское добавление не просто тенденциозно, хотя его и можно поставить в один ряд с такими случаями соавторского редактирования как, например, эпизод встречи атаманом Красновым союзнической миссии в Новочеркасске. В данном случае несущественна даже достоверность версии с «пистолетом», пытался ли Чернецов или кто-либо другой бежать.

Автор в ранних редакциях создал единый образный и смысловой ряд. Побежденный Чернецов обвиняет Подтелкова в предательстве интересов казачества, а тот, не находя аргументов в свою пользу, в порыве гнева убивает Чернецова и отдает приказ о расправе над остальными пленными. Бессмысленное убийство безоружных людей производит на Григория Мелехова настолько сильное впечатление, что он навсегда покидает ряды красных и возвращается в родной хутор.

«...не мог ни простить, ни забыть Григорий гибель Чернецова и бессудный расстрел пленных офицеров».                                                                                             (V, 13, 274)

Весной 1918 г. судьба снова ненадолго сведет Григория с Подтелковым. Они встретятся в день казни последнего в хуторе Пономареве, и Григорий напомнит своему бывшему товарищу:

«— Под Глубокой бой помнишь? Помнишь, как офицеров стреляли. По твоему приказу стреляли!.. Отходился ты, председатель московского совнаркома! Ты, поганка, казаков жидам продал! Понятно?»                                                                              (V, 30, 323)

Поэтому позднейшая вставка, заимствованная скорее всего из книги Д. Делерта, совершенно чужеродна и выпадает из художественного ряда. Сводя противостояние двух полярно противоположных сил, олицетворяемых Чернецовым и Подтелковым, к опереточной сцене с выхватыванием пистолета, Шолохов так же, как в эпизодах, уже рассмотренных выше, разрушает драматизм действия романа.

Подводя общие итоги, можно на основании разобранных случаев сказать следующее. Шолохов подправляет и переориентирует художественные образы, снижая их значимость, снимая наиболее одиозные и отрицательные, хотя исторически достоверные черты большевистского режима на Дону. При этом вносимые изменения вступают в противоречие с основным текстом «Тихого Дона», разрушая или искажая его построение.

Чужеродные фрагменты текста

Органичность отдельных фрагментов текста, последовательность (или прерывистость) развития действия романа хорошо прослеживается при изучении какой-нибудь сквозной существенной характеристики. Для казаков зимой и весной 1919 г. не было вопроса более злободневного, чем отношение к новой, большевистской власти на Дону, начавшей с помощью штыков проводить расказачивание.

Обратимся к деду Гришаке и сопоставим между собой различные эпизоды, в которых старый воин выражает свое отношение к новой власти.

НОВАЯ ВЛАСТЬ В ГЛАЗАХ КАЗАКОВ (Дед Гришака. Противоречия образа)
Перед восстанием. Февраль 1919.	Во время восстания. Апрель 1919
— Я... верой-правдой своему белому царю служил. А власть эта не от бога. Я их за власть не сознаю. Я Александру-царю присягал, а мужикам я не присягал, так-то!.. Митюшку проводили мы в отступ. Сохрани его, царица небесная!.. Твои-то остались?.. Наказному, небось, присягали. Войску нужда подошла, а они остались при жёнах.	— А всякая власть — от бога. Хучь она и анчихристова, а все одно богом данная.     Мирон наш через чего смерть принял? Через то, что супротив бога шел, народ бунтовал супротив власти.
<Мирон Григорьевич>: А через что жизнь рухнулась?... Вот эта чортова власть! Она, сват, всему виновата. (VI, 19, 389)	— А через чего воюете?.. По бо- жьему указанию все вершится.
Накануне победы. Май 1919. — В анчихристовы слуги подался? Красное звездо на шапку навесил? Это ты... супротив наших казаков?.. дед Гришака упал навзничь, внятно сказал: — Яко... не своею си благодатию... но волею бога нашего приидох... Господи, прими раба твоего... с миром... (VI, 65, 499-500)	Я ему ишо тогда говорил: «Мирон! ты казаков не бунтуй, не подговаривай супротив власти, не пихай на грех!..» (VI, 46, 446)

Сравнение двух столбцов текста в таблице показывает нам двух совершенно разных людей, с несхожими представлениями, мыслями, даже языком, на котором они говорят. Чтобы понять, насколько оправдан и точен сделанный нами для сравнения выбор, посмотрим, что говорит нам автор о других персонажах.

Мы выделили как различные персонажи относятся к новой власти, ее законности. Оценка событий глазами других персонажей обнаруживает единое и последовательное отношение казаков к советской власти.

НОВАЯ ВЛАСТЬ В ГЛАЗАХ КАЗАКОВ (январь — апрель 1919 г. )
Мирон Коршунов	Григорий Мелехов
— Вот эта чертова власть! Она... всему виновата. Да разве это мысленное дело — всех сравнять?... Хозяйственному человеку эта власть жилы режет... (VI, 19, 389)	А власть твоя... — поганая власть; Казакам эта власть окромя разору ничего не дает!
Дед Гришака
— Я Александру-царю присягал, а мужикам я не присягал, так-то!.. В анчихристовы слуги подался? Это ты... супротив наших казаков? (VI, 65, 499)	Мужичья власть, им она и нужна.   ...чего она дает нам, казакам?.. Всем, какие есть. (VI, 20, 391)

Ясно видно, что через разных персонажей передается одна и та же общая характеристика советской власти. Здесь и оценка власти {«поганая», «чортова»); и результат ее хозяйничанья для казаков («окромя разору...», «хозяйственному... жилы режет»); и отношение к казачеству как единому целому («супротив наших казаков», «нам, казакам... всем, какие есть»).

Мы встречаем даже лексические совпадения. Так, для деда Гришаки пришлые — это «мужики», что в точности воспроизводит и восприятие новой власти Григорием — «мужичья власть, им она и нужна».

Таким образом, характерные черты образа деда Гришаки, которые мы встречаем в начале и конце восстания, органично входят в текст «Тихого Дона» и отражают целостную концепцию автора. А из этого, в свою очередь, следует, что беседа Григория со старым казаком на Пасху не просто расходится с другими эпизодами сюжетной линии этих персонажей, а чужеродна основному тексту, выпадает из общего повествования.

«Аномалии» в тексте: реконструкция работы соавтора

В то же время сравнение отдельных «аномальных» эпизодов обнаруживает и определенное сходство между ними, прежде всего во внутренней структуре текста. В «пасхальном» фрагменте оказываются затронутыми те же вопросы, что и в февральском, но освещены они иначе. Среди этих вопросов такие важные, как законность новой власти, наличие высшей, божественной санкции у нее, законность и оправданность борьбы с нею.

«Пасхальный» фрагмент построен, как зеркальное отражение, инверсия других эпизодов сюжетной линии. Практически каждый важный вопрос, понятие, чувство воспроизводится здесь. Однако трактовка их либо прямо противоположная, либо упрощенная. «Зеркальная» структура фрагмента, конечно, исключает случайность совпадений и указывает на искусственность и его вторичность по отношению к основному тексту и, следовательно, подтверждает соавторское участие в создании «Тихого Дона». Дополнение текста эпизодами, написанными с прямо противоположных позиций, служит главным источником появления в романе «неразрешимых» противоречий.

Знаменательно при этом, что рассматриваемые фрагменты имеют и лексические совпадения. Так, если перед восстанием дед Гришака говорит: «А власть эта не от бога», то на Пасху он теми же словами заявляет нечто прямо противоположное: «А всякая власть от бога» и т. д.

Интересна еще одна сторона соавторской работы: «удвоение» текста. Например, одна и та же мысль деда Гришаки воспроизводится дважды. Сначала обращаясь к Григорию, старик объясняет причины смерти сына в прямой речи:

«— Мирон наш через чего смерть принял?.. народ бунтовал... » И тут же он «повторяет» свои слова в форме обращения к погибшему: «— Я ему ишо тогда говорил: Мирон! Ты казаков не бунтуй...»

В «повторной» части Шолохов, сохраняя и число значимых элементов во фрагменте, и лексику, меняет лишь их последовательность — смещает на одну позицию. Если в первой половине фрагмента «народ бунтовал» стояло на втором месте, то соответствующий аналог — «казаков не бунтуй» переходит на первое место и т. д.

«Умножение» фрагментов
Мирон наш через чего смерть принял:	Я ему ишо тогда говорил: «Мирон! ты:
(1)  супротив бога шел      (2)  народ бунтовал           (3)  супротив власти	казаков не бунтуй                             (2) не подговаривай супротив власти   (3) не пихай на грех                               (1)
Конструкция фразы:
(1) → (2) → (3)	(2) → (3) → (1)

Последнее наблюдение весьма многозначительно, поскольку с проблемой «повторов» приходилось уже неоднократно сталкиваться при анализе заимствований. Например, в качестве соединительной вставки Шолохов дважды (ч. 6, гл. 57 и ч. 7, гл. 1) использовал фрагмент из воспоминаний Краснова, касающийся подготовки ударной группы генерала Фицхелаурова. Несколько раз включал в текст «повстанческих» глав одни и те же элементы сюжетной линии Штокмана — Кошевого.

Много повторов наблюдается и в рассмотренных нами эпизодах. Здесь и употребление одних и тех же слов при позднейшем редактировании текста, использование при создании «вторичных» эпизодов лексики «исходного» эпизода.

«Зеркальная» инверсия обнаруживается и в эпизоде боя под Климовкой. Если в начале фрагмента написано: «Он забился у них в руках, крикнул: ...Матросню!.. Всех!.. Ррруб-лю!», — то последующее добавление Шолохова, которое явно выпадает из общего текста, конструируется таким образом: «Кого же рубил?!. — И впервые в жизни забился в тягчайшем припадке, выкрикивая...» Мы видим, что «аномальный» фрагмент построен так же, как и первичный. Использованы те же ключевые слова: «забился», «крикнул», «рубил», но при этом в полученный текст вложен совершенно иной, прямо противоположный смысл.

Повторы при позднейшем редактировании текста
Теперь ему казалось, что извечно до края озлобленный, он думал	Ясен, казалось, был его путь. опаляемый слепой ненавистью, думал
Повторы в разных фрагментах текста
А власть эта... Через что?	А всякая власть от... А через чего... Через чего воюете?
Повторы внутри одного фрагмента
Матросню!.. Всех!.. Рррублю!.. всякая власть от бога...	Кого же... рубил? Кровных! Своих! По божьему указанию все вершится ... а все одно богом данная

Хорошей иллюстрацией шолоховского метода инверсии служит рассматривавшийся уже эпизод с толкованием дедом Гришакой Священного Писания:

СВЯЩЕННОЕ ПИСАНИЕ В «ТИХОМ ДОНЕ»
Текст Ветхого Завета			Интерпретация Шолохова (в устах деда Гришаки)
Овцы погибшие быше людие мои     <Народ мой был как погибшие овцы>			а сами хуже бестолочи-баранов
пастыри их совратиша их <пастыри их совратили с пути>			вы не пастыри казакам
и сотвориша сокрытися по горам <разогнали их по горам>			не разумеете, что творите
с горы на холм ходиша <скитались они с горы на холм>			бегать вам, смутителям, по горам
Забыша ложа своего, <забыли ложе свое>
Вси обретающая их снедаху их. <Все, которые находили их, пожирали их и притесняли их, говорили.>			Вша вас не гложет зараз? От вши спасенья нету, — признался Григорий.
	Овцы	→		хуже бестолочи-баранов
	пастыри их	→		вы не пастыри
	и сотвориша...	→		не разумеете, что творите...
	с горы на холм ходиша	→		бегать вам по горам
	Вси... снедаху их	→		Вша вас не гложет зараз? От вши спасенья нету...

Бросается в глаза огрубление текста, примитивность интерпретации: «пастыри» — «не пастыри»; «овцы» — «...хуже баранов»; «вси... снедаху их» — «вша... не гложет?» А превращение «вси» (все) во «вши» обнаруживает недостаточно ясное понимание внутреннего смысла толкуемого текста.

В заключение можно сформулировать несколько предположений. Нам представляется, что текст некоторых фрагментов вторичен, то есть создавался на основе механической переделки основного текста. При этом использовались методы:

— «зеркальной» инверсии, когда сохранялась и перенималась внутренняя конструкция первичного текста;

— «удвоения» текста, когда объем формируемого текста увеличивался за счет повторения в новом месте и несколько иной форме уже имевшегося материала;

— сохранения в новообразованных фрагментах лексики заимствуемых и «размножаемых» эпизодов;

— механической перестановки элементов текста без изменений его содержания по существу.

Таким образом, мы имеем все основания говорить о реальности соавторского участия в переработке и редактировании текста «Тихого Дона».

 

4. «БОЛЬШЕВИСТСКАЯ ПРАВДА» ГАРАНЖИ

Неразборчивость в художественных средствах и явное нарушение достоверности хорошо видны на примере того, как Шолохов вводит в роман тему большевизма. Еще И. Н. Медведева-Томашевская в своей книге («Стремя...», с. 114-118) обратила внимание на полную противоположность новой, «классовой» идеологии, якобы мгновенно усвоенной Григорием от солдата Гаранжи, не только казачьим представлениям Мелехова, но и всему тому, что думает и делает в романе сам Григорий после расставания с Гаранжей.

Итак, Москва, глазная клиника Снегирева, осень 1914 г.

«...честно берег свою казачью славу»

Первое впечатление у Григория от нового соседа-фронтовика неудовлетворительное. Григорию не нравится желчный, язвительный характер соседа, который «ругал власть, войну, участь свою, больничный стол, повара, докторов, — все, что попадало на острый его язык». Раздражает Григория трудный на слух, частый, исковерканный, отменно удобренный ругательствами язык Гаранжи.

Поэтому и ответы Григория краткие, недоброжелательные, с неприкрытым раздражением. Тем более странными и неуместными выглядят характеристики, которые Шолохов вводит в текст сразу после первого разговора Григория с Гаранжей.

«Изо дня в день внедрял он в ум Григория досель неизвестные тому истины, разоблачал подлинные причины возникновения войны, едко высмеивал самодержавную власть... <Григорий> в душе чувствовал правоту Гаранжи и был бессилен противопоставить ему возражения, не было их и нельзя было найти... умный и злой украинец постепенно, неуклонно разрушает все его прежние понятия о царе, родине, о его казачьем воинском долге».

(III, 23, 158)

Характеристики явно тенденциозны, похожи на идеологический или пропагандистский штамп 20-х годов с самоуверенным тоном и претензией на абсолютную истину. Странно не то, что Григорий не мог противопоставить возражения малограмотному, нахватавшемуся большевистских словечек («хвабрыкант» !) Гаранже, сколько то, что таких возражений — «не было их и нельзя было найти». Нигде позднее (даже в тех эпизодах, где Григорий участвовал в боях заодно с большевиками), по ходу развития действия никакого упоминания о большевистской «большой правде» Гаранжи нет.

За исключением, впрочем, одного отрывка четвертой части, где разъясняется, почему Григорий Мелехов полностью «забыл» эту бесспорную «большую правду». Вчера еще молодой казак, а сегодня воин и георгиевский кавалер, Григорий в ноябре 1914 г. после госпиталя приезжает в родной хутор.

«С ним, как с равным, беседовали на майдане старики, при встрече на его поклон снимали шапки, девки и бабы с нескрываемым восхищением разглядывали бравую, чуть сутуловатую фигуру в шинели с приколотым на полосатой ленточке крестом. Он видел, что Пантелей Прокофьевич явно гордился им, шагая рядом в церковь или на плац».

Прервем цитату. Атмосфера встречи хутором своего земляка-героя естественна и органично дополняет картины его боевых дел, знакомых нам по третьей части «Тихого Дона». Лишь одно выпадает из общего художественного ряда — воспоминание об «умном и злом украинце», который «постепенно, неуклонно» разрушал «все его прежние понятия о царе, о родине, о его казачьем воинском долге». Шолохов купирует эту единственную «зацепку» собственной характеристикой, не выделяемой в отдельный абзац:

«И весь этот сложный, тонкий яд лести, почтительности, восхищения постепенно губил, вытравлял из сознания семена той правды, которую посеял в нем Гаранжа. Пришел с фронта Григорий одним человеком, а ушел другим. Свое, казачье, всосанное с материнским молоком, кохаемое на протяжении всей жизни, взяло верх над большой человеческой правдой».

(IV, 4, 184)

Нелогичность этого фрагмента только усиливается трактовкой естественного для казаков чувства гордости и восхищения за своего героя-станичника как лести. Шолоховское авторство «вставки» косвенно подтверждается специфической лексикой фрагмента. В качестве подлежащего использовано сразу три прилагательных: «казачье, всосанное..., кохаемое». Последнее слово вообще малороссийское и не вяжется с казачьей лексикой. Оно скорее напоминает нам о малороссийском происхождении матери Шолохова, у которой, возможно, он и усвоил отдельные слова.

После вставки повествование продолжается так, как будто никаких вышеприведенных характеристик и комментариев не было.

«— Я знал, Гришка, — подвыпив, на прощанье говорил Пантелей Прокофьевич и, волнуясь, гладил серебряные с чернью волосы, — знал давно, что из тебя добрый казак выйдет...

Добрым казаком ушел на фронт Григорий; не мирясь в душе с бессмыслицей войны, он честно берег свою казачью славу».                                                                              (IV, 4, 184)

Что дает сопоставление двух фрагментов? В эпизоде посещения дома после ранения соавторская вставка завуалирована сильнее, она вплетена в сами воспоминания Григория, не выделена ни красной строкой, ни скобками и выдается за продолжение мыслей главного героя, разрывает единый в художественном отношении эпизод.

С робостью и удивлением встречает Григорий волну уважения и интереса к себе со стороны хуторян. Автор показывает его нам все тем же молодым парнем — знакомым по «мирным» главам первых частей романа, — так пока и не привыкшим к новой взрослой роли, роли воина и героя. Никак не подходят его облику брань, ожесточение к богатым и начальникам, которые навязываются читателю в 23-й главе третьей части.

И уж совсем невероятной представляется фраза, в которой единая, сквозная мысль, характеристика Григория «добрым казаком ушел на фронт... честно берег свою казачью славу» разорвана фальшивой, а в контексте рассказа о жизни казаков еще и нелепой вставкой «не мирясь в душе с бессмыслицей войны». О какой бессмыслице для казака — потомственного и профессионального воина, все призвание которого составляла вооруженная защита родины, из поколения в поколение передаваемая как эстафета от отца к сыну, от стариков к молодым, можно говорить? Какой смысл несет в себе текст, и можно ли считать, что весь он написан одним и тем же автором?

Между встречей с Гаранжей и возвращением в родной хутор имеет место в романе еще одно событие, столь важное, что оно меняет судьбу главных персонажей. Прежде чем явиться в хутор, Григорий приходит в Ягодное, имение Листницких. Его разрыв с Аксиньей, происходящий по вине «молодого панича», подробно описан в следующей главе. Вот, казалось бы, прекрасный повод для проявления классовой или сословной ненависти. Но в «Тихом Доне» ничего подобного не происходит. Григорий все так же уважительно «тянется» перед стариком Листницким, а против молодого, Евгения, не высказывает ни единого слова из запаса «большой правды». По соавторской версии, лишь уважительное отношение своих казаков, хуторских — и то не сразу, а постепенно — вытравляло из Григория «правду». В Ягодном эта соавторская «правда», еще не «вытравленная», должна была хоть как-нибудь заявить о себе — но не заявила ничем!

«Большевики — они верно нацеливаются...»

Нарушение существующих в тексте связей и отсутствие продолжения темы в дальнейшем повествовании является характерным признаком чужеродного вмешательства в текст романа. Еще одна интересная параллель возникает при сопоставлении внутренней конструкции разных фрагментов текста. Авторский комментарий гл. 23 («большая правда» Гаранжи) представляет как бы инверсию второго фрагмента, встречи Григория после ранения в родном хуторе, он лишь «вывернут» наизнанку. Сравните:

(часть IV, гл. 4)	(часть III, гл. 23)
Добрым казаком ушел на фронт Григорий... честно берег свою казачью славу...	постепенно, неуклонно разрушает все его прежние понятия... о его казачьем воинском долге...

Таким образом, соавторское вмешательство в текст ведет к идеологической нивелировке, «исправлению» при помощи прямой инверсии художественного образа. Замечательно при этом то, что Шолохов порой использует не только одни и те же приемы, но одну и ту же лексику при «корректировании» разных эпизодов. Летом 1917 года Листницкий ведет в Петрограде разговор с членом полкового комитета казаком Лагутиным. Между ними возникает спор о сути большевистских идей. Здесь и встречается явно чужеродная вставка, по лексике и содержанию похожая на разговоры Григория Мелехова с Гаранжей:

«— Большевики — они верно нацеливаются, а вы говорите — воевать.

Листницкий слушал его с затаенным волнением. К концу он уже понимал, что бессилен противопоставить какой-либо веский аргумент, чувствовал, что несложными, убийственно простыми доводами припер его казак к стене, и оттого, что заворошилось наглухо упрятанное сознание собственной неправоты, Листницкий растерялся, озлился.

— Ты чего же, большевик?»                                           (IV, 12, 211)

Вопреки логике самого текста мы встречаем стремление показать превосходство «большевистских идей», то есть тех самых представлений, которые сложились много позднее, уже после победы большевиков, в установки официальной пропаганды «победителей».

ГРИГОРИЙ МЕЛЕХОВ (III, 23, 158)	ЕВГЕНИЙ ЛИСТНИЦКИЙ (IV, 12, 211)
Гаранжа забивал его в тупик простыми, убийственно-простыми вопросами... был бессилен противопоставить ему <Гаранже> возражения, не было их и нельзя было найти. сам он в душе чувствовал правоту Гаранжи...	несложными, убийственно-простыми доводами припер его казак к стене. понимал, что бессилен противопоставить какой-либо веский аргумент.   заворошилось наглухо упрятанное сознание собственной неправоты.

Близкое по смыслу содержание и явные лексические совпадения, конечно, невероятны с точки зрения внутренней логики развития столь разных, непохожих персонажей, как Листницкий и Мелехов. Можно еще отметить появление во фрагменте слова «озлился» в отношении Листницкого. Как мы уже отмечали ранее, при позднейшем редактировании текста Шолохов, характеризуя состояние Григория Мелехова в момент начала восстания, несколько раз подчеркивал злость Григория как одну из главных характеристик персонажа. Этим снижался образ казака — защитника родного края, искажались мотивы и причины, толкнувшие казаков на сопротивление. Как видим, этот же прием используется и при создании подправленного образа Листницкого.

Дополнения выходят за пределы художественного текста, как бы заставляя героев «Тихого Дона» склонить голову перед будущими победителями, признать их полную правоту, неизбежность прихода к власти. Если бы герои романа (и реальные люди того времени) действительно думали так, как пытается показать нам Шолохов, то написание «Тихого Дона», рассказ о трагических судьбах России в годы гражданской войны просто потеряли бы смысл.

«Особа... с фразой на английском языке»

Желание добиться идейной переориентации текста приводит Шолохова и к некоторым, логически вытекающим из его «редактирования», следствиям — явно выступающему стремлению очернить «белых», а заодно и все казачество в целом. Соавтор стремится сознательно унизить всех вообще «начальников», среди которых обнаруживаем и заведующего госпиталем, чей образ очень далек от привычного представления о русском враче начала XX века:

«Комментарии к ответам давал заведующий госпиталем, причем вился он, как уж, ущемленный вилами, и даже издалека на него было жалко смотреть».               (III, 23, 160)

Эпизод с Гаранжей обращает на себя внимание еще и своим неожиданно грубым и фальшивым тоном отдельных фрагментов, никак не соответствующим общему тону повествования.

«Пенная злоба поводила его губы. — «Сытые какие все, аж блестят. Туда б вас, трижды проклятых! На коней, под винтовку, вшами вас засыпать, гнилым хлебом, мясом червивым кормить!..»                                                                                            (III, 23, 160)

Поражают некоторые мелкие детали. Одна из них — расхожая пропагандистская выдумка об армейских «гнилом хлебе» и «червях в мясе», вставленная в гл. 23 (Уж не из «Броненосца Потемкина» заимствованы эти образы?).

Содержание «Тихого Дона» не подтверждает картины «ужасов и голода». Наоборот, вот что написано о кормежке казаков (и среди них самого Григория) на фронте буквально несколькими страницами ранее «червей в мясе»:

«— Ты ему сбегай, принеси щей...

— Зараз. Кухня тут вот, в проулке...

Вскоре явился Прохор с котелком щей и торбой гречневой каши... густая добротная каша упала комом <в посудину>, по бокам ее янтарной каймой выступило масло».         (III, 20, 152)

В заключение следует упомянуть еще об одном, что выделяет подобного рода вставки из остального текста, — об их языке. Эта лексика сразу бросается в глаза, поэтому ограничимся лишь одним характерным отрывком, демонстрирующим беспомощность Шолохова, его неосведомленность и просто неготовность писать о чуждых ему социальных слоях:

«Особа <императорской фамилии>... повернулась к сопутствовавшему ей седому генералу с фразой на английском языке».                                                             (III, 23, 160)

 

5. ВОСЬМАЯ ЧАСТЬ «ТИХОГО ДОНА»

Непрерывная линия авторского повествования о том, как «край родной восстал за честь отчизны, за славу дедов и отцов, за свой порог родной и угол», обрывается в конце седьмой части «Тихого Дона». После 28-й главы седьмой части, по нашему мнению, встречаются лишь разрозненные фрагменты авторского текста, вкрапленные в соавторский текст. Посмотрим на проблему с иной стороны и проследим развитие некоторых черт образа Григория Мелехова в заключительной, восьмой части «Тихого Дона».

«...с великой душой служил Советской власти»

Поздней осенью 1920 г. Григорий Мелехов возвращается домой с врангелевского фронта. Интересно, что его первое же появление в восьмой части оказывается связанным с очередной исторической несообразностью.

Когда Шолохов пишет об участии главного героя в боях с «врангелевцами», он совершенно выпускает из виду следующее. Наступление с Каховского плацдарма Первой конной армии, переброшенной с польского фронта, началось 30 октября 1920 г. А уже «в начале ноября» Григорий «после ранения» оказался в родной станице. Совершить свой путь в такие сроки он мог в то время разве что на ковре-самолете.

Таким образом, эти обстоятельства оказываются произвольно придуманными ради механического развития сюжета. Это в корне отличается от того, что мы видим в предшествующих частях. О судьбе Григория, об отношении к прошлому, к установившейся советской власти мы узнаем из его мыслей и рассуждений.

«— И в армии, и всю дорогу думал, как буду возле земли жить, отдохну в семье от всей этой чертовщины. Шутка дело — восьмой год с коня не слазил! Во сне, и то чуть не каждую ночь вся эта красота снится: то ты убиваешь, то тебя убивают...

<Какое-то смешение, объединение противоположных, трудно совместимых понятий. Почему «чертовщина» называется «красотой», а красота расшифровывается как «ты убиваешь», «тебя убивают»?>

— Боится, что восстание буду подымать, а на чорта мне это нужно, — он и сам, дурак, не знает... кабы можно было в Татарский ни белых, ни красных не пустить — лучше было бы».

(VIII, 7, 657-658)

Старая песня о «белых» и «красных» — ее мы уже встречали в заимствованиях, при изучении той идеологической направленности, которую придавал тексту Шолохов в процессе его обработки.

«От белых отбился, к красным не пристал...»

Что ж, вернемся снова к вопросу о новой власти и вспомним, как относились к ней казаки в «Тихом Доне».

Перед нами совершенно другой человек, из другой эпохи, с иным набором мыслей и чувств! Своя казачья власть, превратилась для Григория в «ихнюю власть» генералов. Если раньше «они вторглись в его жизнь врагами», надо «бездумно биться» с теми, кто «казаков жидам продал», то в восьмой части «Тихого Дона» после чудесного преображения «с великой душой служил советской власти» (убившей брата, погубившей жену и отца).

ЗА ЧТО СРАЖАЕТСЯ ГРИГОРИЙ МЕЛЕХОВ
Февраль 1919 г. (VI, 20, 391; 28, 406)	Ноябрь 1920 г. (VIII, 7, 658)
А власть твоя —...поганая власть... чего она дает нам, казакам? Проба сделана: пустили на войсковую землю красные полки, испробовали? А теперь за шашку!	Да чтоб я ихнюю власть опять устанавливал? Генералов Фицхелауровых приглашал? Я это дело спробовал раз, а потом икал, хватит, ученый стал, на своем горбу все отпробовал!
повтор: испробовали? → отпробовал!	двойная инверсия: проба сделана → дело спробовал
Весна 1919 г. (VI, 44, 440)	Осень 1920 г. (VIII, 7, 658)
Впереди — оскал на мужественном гололобом лице, взвихренные ленточки бескозырки... Упор в стремена, взмах — и Григорий ощущает, как шашка вязко идет в мягкое податливое тело матроса.   Матросню!.. Ррруб-лю!..   <Кого же рубил!.. Своих?!. Кровных!>	Недавно, когда подступили к Крыму, довелось цокнуться в бою с корниловским офицером — полковничек такой шустрый, усики, подбритые по-англицки под ноздрями две полоски, как сопли, — так я его с таким усердием навернул, ажник сердце взыграло! Полголовы вместе с половиной фуражки осталось на бедном полковничке и белая офицерская кокарда улетела. Вот и вся моя приверженность!

Дело не только в том, что разрушается цельность образа верного сына Дона. Григорий Мелехов в разное время будто бы бездумно рубит всех налево и направо, кто по стечению обстоятельств попадает ему под горячую руку, а потом, когда нужно раскаивается в содеянном («Кого рубил?.. Своих!») или вспоминает об этом с удовлетворением. Соавтор дорисовывает образ отменного садиста, смачно, с подробностями рассказывающего о расправе над корниловским офицером. Достаточно сравнить этот эпизод с первым боем Григория на германской войне в Галиции и убитым им австрийцем, вспомнить чувства, которые испытал Григорий по отношению к первому убитому им человеку, чтобы усомниться (даже с учетом всего произошедшего впоследствии) в возможности подобной метаморфозы.

«...а промежду офицеров был как белая ворона»

В монологах восьмой части Григорий не раз повторяет мысль о вредоносности офицерства как такового и пытается при этом, оправдывая себя перед «родной властью», свести к случайности и свое собственное офицерство, и участие в борьбе на стороне «белых». Интересно, что в конструкции этих проклятий по адресу офицеров встречается и «традиционная» инверсия.

ОФИЦЕРСТВО ГРИГОРИЯ МЕЛЕХОВА 1. «Проклятый офицерский чин»
Зима 1919 г. <Иван Алексеевич>	Осень 1920 г. <Григорий Мелехов>
— Человека во мне увидали   ...Мне руку, как ровне дал (VI, 20, 391)	Кровью заработал этот проклятый офицерский чин, а промежду офицеров был как 6елая ворона. Они, сволочи, и за человека меня сроду не считали, руку гребовали подавать, да чтобы я им после этого. Под разэтакую мамашу! (VIII, 7, 658)

Грубая и вульгарная, ни на чем не основанная исторически брань, адресуемая русскому офицерству, может быть соотнесена лишь с агрессивной и лживой советской пропагандой, сеявшей ненависть ко всем силам общества, способным оказать сопротивление новой власти. Ранее в романе мы встречаем иное отношение Григория Мелехова к своему офицерскому званию.

Когда во время отступления на Кубань зимой 1920 г. неизвестные ночью будут рваться в хату, где Григорий остановился вместе с Аксиньей, он с твердостью скажет непрошенным гостям:

«— Я сотник девятнадцатого Донского полка. Тише! Не орать!.. Вы что это, милые станичники, развоевались?.. — Слухай ты, ваше благородие, или как там тебя... Мы видим, что офицер из тебя лихой...»                                                                  (VII, 26, 610)

Упрощенная и примитивная трактовка офицерства тянется у Шолохова еще от эпизодов седьмой части «с участием» генерала Фицхелаурова. В разговоре Григория Мелехова с начштаба Копыловым очень ярко отразились шолоховские представления об офицерах.

«— Правда, ты офицер, но офицер абсолютно случайный в среде офицерства. Даже нося офицерские погоны, ты остаешься, прости меня, неотесанным казаком. Ты не знаешь приличных манер, неправильно ч грубо выражаешься, лишен всех тех необходимых качеств, которые присущи воспитанному человеку... И после этого ты еще обижаешься, что офицеры к тебе относятся не как к равному. В вопросах приличий и грамотности ты, просто, пробка!»

(VII, 10, 539-540)

Григорий в своих «антиофицерских» речах постоянно подчеркивает, что он «сын хлебороба», «безграмотный казак», «какая им ровня», Здесь и проявляется незнание Шолоховым донского казачества.

Во-первых, образ неграмотных крестьян и казаков создан последующей большевистской пропагандой. В действительности взрослое казачье население было почти поголовно грамотным. И слова, вложенные Шолоховым в уста Григория Мелехова: «я... безграмотный казак», совершенно неуместны. Во-вторых, между рядовыми казаками и казачьими офицерами не существовало пропасти: офицерские кадры готовились здесь же на Дону, в Новочеркасском военном училище. Практически каждый здоровый и способный к учебе подросток-казак мог поступить в него и по окончании стать офицером.

Узы, связывавшие рядовых и офицеров, в донских полках оказались в 1917-1919 гг. намного прочнее, чем в остальной армии, — почти не было случаев выдачи своих офицеров, сохранялась некоторая дисциплина и т. д. Из Новочеркасского училища вышли и будущие герои, защитники тихого Дона, лихие казачьи генералы Секретев, Мамонтов, Гуселыциков, Коновалов и другие. Кстати, многие из них были самого простого происхождения. Ведь именно в старой — свободной! — России не был заказан путь в офицеры выходцам из народных низов.

Подведем некоторые итоги тому, за что же сражается на донской земле Григорий Мелехов. Две различных, непримиримых линии находим мы в романе. Одна выражена словами «заблудились мы, когда на восстание шли», «замириться — и на кадетов», «не болел душой за исход восстания» и заканчивается многочисленными изъявлениями ненависти к офицерам.

ЗА ЧТО СРАЖАЕТСЯ ГРИГОРИЙ МЕЛЕХОВ
За право на жизнь	Заблудились мы...
за право на жизнь всегда боролись люди и будут бороться... бездумно надо биться с тем, кто хочет отнять жизнь... Матросню!.. Всех!.. Ррруб-лю!..	Заблудились мы, когда на восстание пошли...   замириться — и на кадетов... не болел душой за ход восстания. Кого же рубил? Кровных! Своих!.. Братцы, нет мне прощения!

Другая линия — эпизод отступления казаков на Кубань в феврале 1920 года — показывает нам Григория Мелехова как активного, сознательного участника сопротивления.

Григорий понимал, что

—   настоящее, серьезное сопротивление кончилось...

—   иссякло стремление защищать родные станицы,

—   белые армии... заканчивают свой последний поход

—   война подходила к концу...

Григорий... внимательно прислушивался..., с каждым днем все больше убеждаясь в окончательном и неизбежном поражении белых.

И все же, временами у него рождалась смутная надежда на то, что опасность заставит... силы белых объединиться, дать отпор и опрокинуть победоносно наступающие красные части.                                                                                                                (VII, 27, 613)

Находясь на грани смерти, он продолжает анализировать ход борьбы, реально и трезво прогнозирует ее исход. И вместе с тем разделяет судьбу своего народа, остается в рядах защитников отечества до конца. А возникающая в сердце Григория надежда на возобновление борьбы и общее возрождение приоткрывает такие глубокие чувства и неизменные черты его характера, как любовь к своей земле и своему народу, решительность и смелость в момент испытаний и, главное, верность казачьему долгу и заветам своих отцов и дедов.

В процессе работы писателя над текстом в него вносятся изменения, и часто весьма радикальные. В то же время несомненным представляется стремление любого автора к цельности и внутренней непротиворечивости произведения. На примере главного персонажа «Тихого Дона» Григория Мелехова (в той версии, в которой роман увидел свет в конце 20-х годов) можно вычленить две главные идеологические задачи, которые Шолохов решал при создании печатной версии романа.

Одна из них заключалась в таких изменениях текста, которые позволили бы скрыть истинные причины ожесточенной борьбы казаков против новой власти, «за право на жизнь» и, принизив и исказив главные мотивы, двигавшие казачеством в освободительной войне 1918-20 гг., способствовать утверждению легитимности новой, большевистской власти. Последствия этого проявляются в «блуканиях» Григория Мелехова, в неправдоподобных колебаниях его между белыми и красными.

Другой задачей Шолохова стало по возможности полное удаление из текста патриотических мотивов, максимальное принижение многовековой казачьей традиции верного служения родине. Эта сторона его работы проявилась прежде всего в главах, посвященных германской войне, или, как назвали ее современники, Второй Отечественной войне 1914 г. Один из таких примеров беззастенчивой переделки текста мы находим при описании подвига казака Усть-Хоперской станицы Козьмы Крючкова.

«...слонялся до конца войны...»

В дополнение к 8-й главе третьей части, в которой описан подвиг Крючкова — первого георгиевского кавалера войны 14-го года, Шолохов добавляет в текст небольшую по объему девятую главу. В ней содержатся «факты», оскорбительные для героя-казака, а точнее — просто злостные и клеветнические измышления Шолохова:

«...слонялся до конца войны, получив остальные три креста за то, что из Петербурга и Москвы на него приезжали смотреть влиятельные дамы и господа офицеры..., а он вначале порол их тысячным матом, а после, под благотворным влиянием штабных подхалимов в офицерских погонах, сделал из этого доходную профессию: рассказывал о «подвиге», сгущая краски до черноты, врал без зазрения совести...»                                              (III, 9, 124)

Какая черная ложь и неблагодарность по отношению к простому, рядовому казаку, в минуту опасности для родины проявившему лучшие стороны своей души. В этих шолоховских словах не только нет правды, но их даже нельзя соотнести, сопоставить с тем образом, который нарисован в предыдущей, 8-й главе.

У нас нет сведений о боевой судьбе Крючкова на фронте. Но лживость этих строк не вызывает сомнений. Когда станицы Усть-Медведицкого округа подняли восстание против насилия и красного террора в апреле-мае 1918 года, в первых рядах повстанческой армии был казак Усть-Хоперской станицы Козьма Крючков. И совершил тогда свой очередной подвиг.

«При вторичном взятии Усть-Медведицкой отличился герой последней войны с германцами казак станицы Усть-Хоперской Козьма Крючков, снявший пост красных в шесть человек». *

____________________

* Донская волна, 1918, № 20, с. 10.

Полтора года гражданской войны Крючков сражался в рядах Усть-Хоперского полка Донской армии. На берегах родного Дона, защищая его от наступавших частей Красной армии, он и погиб осенью 1919 года.

Как писали о нем уже в эмиграции знавшие его друзья:

«Осенью 1919 г. сотник Крючков во главе караула казаков самовольно, без приказа пытался выбить красных (взвод пехоты с пулеметом) с противоположного берега под станицей Островской. Красные подпустили поближе и перебили всех из пулемета». *

____________________

* А. Л. Козьма Фирсович Крючков в гражданской войне. (Воспоминания). Казачий путь, (Прага), 1926, № 90, с. 6.

Слова «врал без зазрения совести», порочащие казака — первого героя Отечественной войны 1914-го года, звучат кощунственно и оскорбляют память многих тысяч донских героев, павших за Россию на той германской войне. Они полностью остаются на совести Шолохова, характеризуют его равнодушие к казачеству и его борьбе за свое существование. А сама глава представляется явной чужеродной соавторской вставкой.

 

6. РАБОТА СОАВТОРА НАД ТЕКСТОМ РОМАНА

Изучение «Тихого Дона» выявило многочисленные аномальные места текста, искажающие единое художественное поле или явно из него выпадающие. В каждом отдельном фрагменте, как в случае с «идеями» Гаранжи или при толковании Библии дедом Гришакой, можно пытаться найти те или иные оправдания, объяснения наблюдаемого отклонения. Однако рассматривая все эти случаи в совокупности и сопоставляя их с последовательным, цельным движением повествования, можно прийти к ряду общих наблюдений и выводов относительно текста романа в целом.

Связанные воедино судьбой Григория Мелехова, несомненно олицетворяющего в глазах автора само казачество и его трагическую участь, «аномальные» отрывки обнаруживают прежде всего свою чужеродность по отношению к основному тексту. Выраженные в них чувства и внутренние раздумья, отношение к событиям и даже сама лексика героев подчас прямо противоположны более обширному тексту, в который эти фрагменты введены.

Это приводит к нарушениям логичности повествования и внутренней логики художественных образов, к появлению в романе явных или скрытых противоречий. Так, героика вдруг ненадолго сменяется предательством, на смену внутренним мучительным раздумьям над жизнью приходит безоговорочная любовь к «родной власти» и столь же безоговорочная ненависть к «генералам» и «офицерам», вместо чистой народной речи появляется ругань и жаргон городских низов 20-х годов. Вместо сознательного и бесстрашного защитника родины возникает вояка-садист, которому будто бы все равно, когда, где и кого рубить.

Очень важно, что эти нарушения и искажения художественного поля носят вполне локальный характер. Не найти ни продолжения встречающихся в данном отрывке идей и образов в последующем тексте, ни каких-либо оснований на предшествующих страницах романа для такого кратковременного поворота событий. Отдельные вызывающие удивление черты и особенности рассмотренных фрагментов не составляют в тексте чего-то единого и органичного. В каждом таком случае решается как бы отдельная задача по «исправлению» или «дополнению» текста.

Пути и методы решения Шолоховым этих локальных задач довольно стереотипны. Здесь можно прежде всего указать на вторичность текста: новообразованный фрагмент возникает, как правило, на основе исходного базового фрагмента. Отталкиваясь от содержания или лексики исходного текста, Шолохов и создает свои «дополнения».

Здесь можно отметить такие особенности:

— повторное использование одних и тех же фрагментов или их составных (лексических или смысловых) элементов;

— упрощенную, порой тенденциозную трактовку исходного текста при его переделке;

— использование характерной шаблонной инверсии при создании собственного фрагмента.

Несовместимость авторского и соавторского текстов гораздо глубже частных противоречий. С самого начала мы видим в Григории Мелехове не просто цельную натуру: за всеми его человеческими слабостями и противоречиями стоит все-таки неразрушенный мир старой русской дореволюционной жизни, в котором люди имеют устоявшиеся понятия о вере, семье, родине и воинском долге. Именно эта нравственная основа и отсутствует в спорадических «блуканиях» Григория Мелехова, на какие обрекает его Шолохов своими добавлениями.

Осознанное отношение к жизни, стремление разобраться и своим умом понять происходящее дополняется твердой волей и решимостью отстаивать свой выбор в жизни. Защищая свое чувство к Аксинье ценою разрыва с семьей, отстаивая отечество от внешних врагов, родную донскую землю — от безжалостного порабощения, Григорий осознанно и неуклонно следует выбранному им пути.

Психологизм редакторских включений идет вразрез с психологией персонажей «Тихого Дона». Шолохов выдвигает на передний план бессознательность и случайность действий героев, полную зависимость их поведения от внешних обстоятельств; отсутствуют либо прямо отрицаются моральные основы поведения и выбора своего пути; персонажи постоянно понуждаются мысленно оправдываться перед «родной» властью. Более того, в добавленных фрагментах у Григория Мелехова теряется цельное отношение к жизни — шолоховская характеристика «от белых отбился, к красным не пристал» вполне точно передает важнейшую новоявленную черту характера — аморфность.

Метания в поведении Григория Мелехова, потеря им твердости духа и нравственной жизненной опоры рисуют нам в рассмотренных фрагментах не просто другого человека — человека иной эпохи. В его сознании на переднем плане мы встречаем набор пропагандистских большевистских штампов. (Порой напрашиваются явные аналогии со сценами ряда известных фильмов 20-х—30-х годов). Причем штампов довольно позднего времени: второго послереволюционного десятилетия. Григорий Мелехов шолоховских дополнений — это герой советской литературы, среди создателей которой был и молодой тогда, начинающий донской писатель Шолохов.

Совершенно права И. Н. Медведева-Томашевская, первая указавшая на подмену в тексте художественных образов пропагандистскими клише и одновременное радикальное изменение лексики: язык героев и самого автора теряет чистоту и сочность диалектной речи.

Принимая во внимание и результаты первой части исследования, зададимся вопросом: что же нового можно сказать о «тайнах» «Тихого Дона», о предыстории создания текста и его авторе (авторах)?

Фундаментальный вывод, который можно сделать на основе первых двух частей нашего исследования, относится к тексту романа, его структуре и составу. С первых же глав в нем обнаруживается обширный слой, обязанный своим появлением другому автору — соавтору. Его работа над романом сводится к исправлению и редактированию исходного авторского текста, а также дополнению его фрагментами и эпизодами либо взятыми из книг других авторов 20-х годов, либо написанными непосредственно соавтором. В самых различных случаях соавторской работы наблюдается и нечто общее для них всех. Это не просто многочисленные ошибки при описании Донской области, исторических событий, психологии и быта казачьего мира...

Другой важный результат наших исследований возникает при попытке освободить «Тихий Дон» (хотя бы мысленно) от соавторских наслоений. Авторский текст в этом случае распадается на несколько полунезависимых произведений. Так, например, предвоенные главы «Тихого Дона» написаны человеком, у которого еще не выработалось в результате многолетней войны и революции катастрофического сознания и видения мира. Начало мировой войны (третья часть романа) описывается скорее в героической тональности. В авторском повествовании мы не сталкиваемся ни у персонажей, ни у самого автора с чувством усталости и безнадежности, которые после двух лет кровопролитной борьбы ярко проявляются в повествовании четвертой части романа.

И, наконец, революция и гражданская война, показанные совершенно другими глазами, чем довоенный казачий мир или же самые первые месяцы германской войны. Однако самое важное заключается в том, что в тексте «Тихого Дона», по мере развития повествования о событиях гражданской войны, открываются радикальные изменения фабулы и соавтор раскрывается нам как человек далекий от казачества, Дона. А постоянная тенденциозная обработка и нивелировка текста в духе большевистской идеологии и пропаганды, выставляет соавтора, помимо всего прочего, неким представителем «новой» власти, проводником ее идей и установок.

Таким образом, Шолохов, создав «свое» произведение, во многом уничтожил и разрушил художественный мир первоначального «Тихого Дона». Получившийся гибрид в силу раздвоенности авторской мысли, расщепленности идейной и психологической основы, ведет к психологическому кризису нашего сознания, гипертрофии идейных основ новых, молодых поколений читателей, ориентированных на «Тихий Дон» как на классическое произведение русской литературы XX века. Ведь данный текст оставляет открытым вопрос: на чьей же стороне была правда? Кто виновен в том мученическом пути, которым идет наш народ по сей день к своей Голгофе?

 

II. ВЕРХНЕДОНСКОЕ ВОССТАНИЕ 1919 г.
Опыт восстановления первоначального текста.

Прямые заимствования из ряда источников и соавторская обработка и редактирование текста, как можно было убедиться в предшествующих частях нашего исследования, являются одними из важнейших «творческих» приемов, использованных при создании текста «Тихого Дона». Детальное их изучение позволяет теперь посмотреть на проблему под несколько иным углом зрения.

Зная наиболее характерные особенности работы автора и соавтора, представляется крайне важным попытаться решить вопрос о том, возможно ли разделить известный нам текст романа и достаточно надежно выделить в нем чужеродные позднейшие включения и дополнения. Для такого анализа нами была взята, пожалуй, наиболее сложная часть повествования, завершающая рассказ о Верхнедонском восстании 1919 г., где более всего заметна не просто неровность и неоднородность текста, но, можно сказать, его неорганичность и противоречивость, с одной стороны, и незавершенность — с другой.

Та или иная попытка соавтора переделать текст требует от него целенаправленных усилий для достижения поставленных целей. Это может быть и общее изменение композиции, повествования, и исправление текста в каких-то отдельных узлах (например, удаление «неподходящих» эпизодов, характеристик и т. д. ), и соединение между собой имеющихся «подходящих» отрывков.

Поэтому перед началом исследования текста на предмет выделения в нем различных авторских слоев и частей повторим еще раз основные предположения, касающиеся сложного состава и предыстории текста «Тихого Дона». Прежде чем попасть в руки читателей, текст, возможно, прошел сложную и многоэтапную обработку, включавшую в себя:

— искусственное перемещение отдельного эпизода, фрагмента на иное место в общем повествовании;

— радикальное изменение соавтором содержания в каких-то ключевых вопросах;

— дополнение текста по ходу повествования соавторскими фрагментами, деталями, подробностями, в том числе и продолжение, дописывание тех или иных эпизодов и сюжетных линий;

— наконец, неизменное содержание авторского отрывка могло быть изложено или передано соавтором другими словами, другим стилем с изменением построения фраз, лексики, исключением каких-то подробностей.

Эти представления должны помочь нам в дальнейшем разобраться в том, как возник и развивался текст "повстанческих» глав романа.

 

1. ХРОНОЛОГИЯ СОБЫТИЙ

Заключительные события восстания в «Тихом Доне» связаны с развертыванием решительного наступления экспедиционных войск против повстанцев и последующим отходом восставших на левый берег Дона. Двухнедельная оборона закончилась соединением прорвавшихся частей Донской армии с восставшими и освобождением в совместных боях всей территории Всевеликого войска Донского. «Экспедиционные» войска Южного фронта сжигали и уничтожали все на своем пути. Эти майские дни стали действительно решающими для судеб казаков восставших станиц. Поэтому все их население в едином порыве уходит с отступающими частями на левый берег Дона и защищает этот последний рубеж, пока спасение в лице прорвавшейся ударной группы Донской армии не пришло в казачьи станицы.

Свой анализ событий последнего периода восстания мы начнем с изучения последовательности и хронологии описанных или упомянутых в тексте событий. В тексте границы этого периода довольно четко очерчены — это май-июнь 1919-го года (VI часть: гл. 57-65 и VII часть: гл. 1-12).

Отход повстанцев. Местоположение х. Татарского

Ряд достоверных событий, точно датированных по новому стилю, начинается описанием приезда на Дон самого Троцкого в начале мая. Цель приезда — организовать наконец окончательное подавление восстания. И то, что автор ввел в свой текст этот эпизод — знаменательно, поскольку в те годы для казаков это была, пожалуй, наиболее одиозная фигура.

«В первых числах мая на станции Чертково...»                                        (VI, 57, 474)

Информация о приезде Троцкого повторяется в следующей, 58-й главе:

«— Да, ишо новость: главком приехал руководить войсками... нашли в планшетке вот эту газету, по названию «В пути», от двенадцатого этого месяца... «Восстание в тылу»...»

(VI, 58, 476-477)

Газета «В пути» была органом Главкома и печаталась в его походной типографии. Статья Троцкого с таким названием, как пишет историк С. Н. Семанов, действительно была напечатана в его бюллетене, но не 12-го, а 17 мая н. ст. * Упоминание этой статьи в разговоре руководителя повстанцев с Григорием Мелеховым о возможном отходе за Дон позволяет датировать и сам разговор в гл. 58: не позднее 20 мая по новому стилю.

____________________

* С. Н. Семанов. В мире «Тихого Дона». М., 1987, с. 131.

Кстати, в журнальном тексте романа в отличие от книги написание даты было дано цифрами: «12 мая». Поскольку рукописное начертание «2» и «7» близки друг к другу, то можно предположить, что одной из возможных причин ошибки Шолохова в датировке статьи является неправильное прочтение даты в исходном рукописном тексте.

Об оставлении правобережья Дона и отходе казаков на левый берег Дона рассказывается в последующих главах (59-61), Основная канва событий изображена точно: подробно указаны основные географические ориентиры, события описываются день за днем в правильной хронологической последовательности.

«22 мая началось отступление повстанческих войск по всему правобережью... Пехота, по приказу штаба командующего, начала отход на день раньше. Татарские пластуны и иногородняя Вешенская дружина 21 мая вышли из хутора Чеботарева Усть-Хоперской станицы, проделали марш в сорок с лишним верст, ночевать расположились в хуторе Рыбном Вешенской станицы. 22-го с зари...»                                                                  (VI, 59, 478)

Из информации о развитии событий в ходе отступления за Дон можно выделить очень интересные для темы нашего исследования сведения о географическом положении хутора Татарского на Дону. На это указывает нам временная и топографическая сетка сведений, охватывающих последовательное движение казаков, отступающих от хутора Татарского на Вешенскую станицу.

Первое указание на местоположение хутора дает время движения Прохора Зыкова от Татарского до Базков — целый день, из чего следует, что расстояние от хутора до станицы составляло несколько десятков верст. Этот факт находится в противоречии с другими местами романа, где встречаются совершенно иные сроки. Например, после принятия присяги Григорий вместе с другими молодыми казаками в декабре дошел пешком от Вешенской до хутора всего за два часа, т. е. расстояние не превышало десятка верст.

«Уже перед вечером <22 мая> он <Прохор> приехал на Базки... Переправа шла до рассвета».

(VI, 60, 482)

Во-вторых, точно указаны населенные пункты (хутора Рыбный, Рубежин), через которые проезжал Прохор Зыков, направляясь правым берегом Дона в Вешенскую. Важно здесь и упоминание Усть-Хоперского полка, который сражался на восточном участке фронта под Усть-Хоперской станицей в сорока верстах от Вешенской ниже по течению Дона.

«От Рубежина он <Прохор> пристал к штабу недавно сформированного Усть-Хоперского полка».                                                                                                               (VI, 59, 479)

Станицы Вешенская и Еланская, Еланская и Усть-Хоперская, а также Усть-Хоперская и Усть-Медведицкая находятся друг от друга почти на одном и том же расстоянии, равном примерно 22 верстам. Эти сведения о расстояниях между казачьими станицами верхнего Дона легко проверить по соответствующему тому «Полного географического описания России», издававшегося под редакцией В. П. Семенова-Тян-Шанского (т. 14, «Новороссия и Крым», СПб., 1910, с. 886). Таким образом, изучая рассказ о ходе отступления казаков за Дон, мы получили неожиданную дополнительную информацию о художественном пространстве романа. Содержание текста соответствующих глав указывает на то, что автор поместил хутор Татарский ниже по течению Дона на расстоянии в несколько десятков верст от Вешенской, скорее всего в район станицы Усть-Хоперской. Вывод этот противоречит некоторым другим фрагментам романа, где местонахождение Татарского однозначно указано вблизи станицы Вешенской. Возникает как бы раздвоение географических координат «Тихого Дона». Причины возникновения в тексте подобного явления мы будем подробно обсуждать ниже в следующих частях нашей работы.

Завершение восстания. «Скрытая» достоверность текста

Продолжим исследование хронологии событий, о которых рассказывается в романе.

«За день <24 мая н. ст.> на левую сторону Дона были переброшены все повстанческие части и беженцы. Последними переправлялись конные сотни Вешенского полка 1 дивизии Григория Мелехова.

До вечера Григорий... удерживал натиск 33 красной Кубанской дивизии Часов в пять от Кудинова получил уведомление... и тогда только отдал приказ об отступлении...

Григорий Мелехов уже в сумерках <25 мая> объехал разбросанные над Доном части своей 1 дивизии... Рано утром на Базковском бугре появились первые красные разъезды <26 мая>... Два дня Вешенская была под усиленным обстрелом <26-27мая>...»                          (VI, 61, 486)

Далее рассказ о том, что происходило после отступления на левый берег Дона, продолжается в гл. 63, где упоминается посещение Григорием казаков-хуторян на позиции вдоль берега Дона <не ранее 26 мая>. В гл. 65 описано как Кошевой, примкнувший к карательным экспедиционным частям Красной армии, сжигает часть родного хутора и убивает деда Гришаку <27-28 мая>.

В первых грех главах седьмой части рассказ о восстании получает прямое продолжение: жизнь на позиции казаков из Татарского, среди которых мы встречаем Степана Астахова и Аксинью <гл. 1 — не позднее 29 мая>; попытка форсирования Дона красными <гл. 2 — 30 мая н. ст. по Кудинову>; станица Вешенская после боя, судьба попавших в плен красноармейцев, спасение одного из них старухой-казачкой <гл. 3 — 1-2 июня>. И, наконец, рассказ об остававшихся в Татарском Ильиничне и Наталье (гл. 4), в котором упоминание Троицы

«Наталья медленно оправлялась от тифа. На второй день троицы она впервые встала с постели»                                                                                                             (VII, 4, 515)

указывает, что эти события происходят после 9 июня н. ст. (27 мая с. ст.).

Итак, «повстанческие» главы опираются на единый достоверный ряд событий, расположенный в тексте в строгой хронологической последовательности и захватывающий события восстания в разных сюжетных линиях от первых до последних чисел мая по старому стилю.

Большой интерес представляет описание того, как повстанческие силы соединяются с Донской армией, с частями ударной группы под командованием Секретева. Цельная и точная картина событий возникает при тщательном и продуманном соединении отдельных фрагментов. Общая схема их такова (в скобках даны даты по Кудинову с. ст.):

— соединение Донской армии с повстанцами;	(гл. 5 — 25 мая)
— переправа 1-й дивизии Мелехова на правый берег Дона и преследование красных, Григорий в Ягодном;	(гл. 6 — 26 мая)
— торжественная встреча Секретева в Вешенской	(гл. 7 — 26 мая)

«Генерала Секретева, приехавшего в Вешенскую..., встречали хлебом-солью, колокольным звоном... Высокий статный Секретев — исконный казак, уроженец одного из хуторов Краснокутской станицы...»                                                                  (VII, 7, 523-524)

Следующая группа событий относится к отъезду Григория из Вешенской на фронт. По дороге к Усть-Медведицкой он заезжает в родной хутор, только что освобожденный от красных, где в это время собирается вместе вся большая семья Мелеховых. Используя внутреннюю хронологию текста соответствующих глав, события в них можно датировать обратным отсчетом времени от даты взятия Усть-Медведицкой (2 июня с. ст. — гл. 11): отъезд из Вешенской 30 мая; в тот же день к вечеру приезд домой (гл. 8); наутро, 31 мая, отъезд к своей дивизии на фронт (гл. 9).

Мы видим, что три группы событий, описанные в тексте, — предшествующие соединению повстанцев с Донской армией (гл. 1-4), сразу после соединения (гл. 5-7) и связанные с боями по освобождению Усть-Медведицкой станицы (гл. 8-11) — имеют последовательную и достоверную хронологию. Смущает лишь одно обстоятельство. Автор пишет, что на «второй день Троицы» (т. е. 27 мая с. ст.), когда Наталья впервые после тифа встала на ноги, в Татарском еще находились красные, хотя Григорий со своей дивизией уже 26-го переправился на правый берег Дона для преследования отступающих красных частей. Возникшее «противоречие» находит неожиданное разрешение, если вновь вернуться к воспоминаниям Кудинова.

Напомним, что соединение восставших с частями ударной группы Донской армии произошло на западном участке фронта повстанцев. На остальных же направлениях казачья территория продолжала оставаться блокированной, и все так же продолжались ожесточенные бои с красными частями Южного фронта. Общее освобождение от угрозы большевиков наступило лишь после того, как в течение нескольких дней в ходе ожесточенных боев казаки ударной группы вместе с повстанцами окончательно разгромили экспедиционные части Южного фронта.

На участке фронта 1-й повстанческой дивизии (командиром которой являлся Григорий Мелехов) переправившаяся еще 26-го мая на другой берег Дона казачья конница вместе с частями Секретева в течение двух-трех дней вела ожесточенные бои с красными на обдонских высотах около хутора Фролова. От Вешенской — это несколько ниже по течению. Окончательно разгромить красных удалось, как пишет Кудинов, лишь к 28 мая с. ст., после чего началось их быстрое отступление к станице Усть-Медведицкой.

Неожиданно перед нами возникает очень интересная возможность независимым способом определить, в каком именно месте на Дону поместил автор родину своих героев — хутор Татарский. Из общей картины заключительных событий восстания следует, что в представлении автора хутор Татарский находится от Вешенской за хутором Фроловым, за линией боев 26-28 мая — ниже по течению Дона. Совершенно независимо мы снова обнаружили указание автора на расположение хутора Татарского относительно далеко от Вешенской, где-то вблизи станицы Усть-Хоперской.

Попробуем теперь посмотреть на выявленные нами факты с другой стороны, чтобы представить, как они могут охарактеризовать нам самого автора и его методы работы. Изучая историческую основу текста в повстанческих главах, мы в очередной раз убедились, что автор «Тихого Дона» стремится с максимальной точностью и полнотой передать в своем произведении подлинные события описываемого времени. Более того, мы видим, что авторский реализм является одним из основополагающих методов его творчества. В соответствии со своим сознательным и продуманным выбором он помещает героев своего художественного повествования в реальные исторические и географические обстоятельства. Мы снова и снова видим, что автор стремится ни в чем на нарушать точности и достоверности своего рассказа о судьбах родного края, не изменить правде жизни.

Поэтому скрытая координация различных эпизодов в тексте, умелое включение и совмещение в повествовании множества самых разнообразных исторически точных сведений — то, что представляется для сегодняшних читателей чем-то сложным, хитроумным и даже чуть ли не малоправдоподобным, — для самого автора является простым и органичным следствием его укорененности во всем этом казачьем мире, прекрасного знания им жизни и судьбы и в равной мере результатом выбранного им реалистического метода изображать жизнь как она есть, ничего не добавляя и не убавляя.

Поэтому историческая основа повествования «Тихого Дона» смело может служить и для воссоздания фигуры автора, истории и характера его работы над романом. Мы еще не раз будем обращаться к реалиям донской жизни, отразившимся на страницах романа. А пока отметим еще раз важный факт, установленный из анализа повстанческих глав. Сообщение о том, что освобождение хутора Татарского имело место не сразу после соединения повстанцев с Донской армией, а лишь спустя несколько дней, указывает в скрытом, неявном виде (через использование внутренней, относительной датировки событий н православного календаря) на географическое местоположение хутора — существенно ниже по течению Дона относительно Вешенской.

2. ДАЛЕКИЙ-ДАЛЕКИЙ МЕСЯЦ

«Полный месяц ярко освещал...»

Изучая текст «Тихого Дона», мы неоднократно наталкивались на скрытые, трудно заметные на первый взгляд, но важные и явно неслучайные взаимосвязи, соединяющие воедино самые различные элементы повествования. Один из ярких и показательных примеров такого рода дают нам несколько эпизодов, в которых мы встречаем попытку автора соотнести земные события с явлениями астральными.

Итак, лето 19-го года. Фронт ушел куда-то на Север, а в мелеховском курене новая трагедия: умирает Наталья. Автор, рассказывая о дальнейших событиях, всего несколькими, словами вводит маленькую, но важную (не только в художественном плане) деталь. Ночью, когда накануне своей смерти Наталья возвращается в курень, автор обращает свой взгляд на ночное небо. И мы вместе с ним видим, что развитие всех этих событий приходится на полнолуние.

«Бледная как смерть, Наталья, хватаясь за перильце, тяжело всходила по крыльцу. Полный месяц ярко освещал ее осунувшееся лицо...»                                                       (VII, 16, 569)

«Полный месяц ярко освещал...» Что это — яркий художественный вымысел автора или точная, достоверная картина происходящего в реальном историческом пространстве? От ответа на этот вопрос зависит многое в осмыслении авторской работы над «Тихим Доном». Ведь если даже эпизоды, созданные его воображением, строго соотнесены с реальным историческим временем и пространством, то мы в таком случае можем использовать исторические источники при анализе художественного текста, его хронологии и композиции.

Чтобы ответить на поставленный вопрос, необходимо, во-первых, определить по возможности точно дату смерти Натальи и, во-вторых, рассчитать для этой даты фазу Луны. Датировка ее смерти — вопрос весьма непростой, поскольку в тексте прямого указания на дату не имеется.

Попытаемся сначала восстановить общий ряд событий, выделив в нем относительную, внутреннюю хронологию. Начало им положил приезд в хутор главнокомандующего Донской армией генерала Сидорина в ходе его поездки по освобожденным районам верхнего Дона. Далее идут:

— поездка Дарьи Мелеховой в станицу к фельдшеру;

— покос, во время которого Дарья рассказывает Наталье о новой измене мужа;

— разговор Натальи со свекровью на бахче и в тот же вечер неудачное избавление от беременности.

Внутренняя, относительная хронология событий устанавливается следующим образом:

1. «Получив из рук генерала Сидорина награду... Покос шел невесело...»

2. «На четвертые сутки Дарья прямо... собралась итти в станицу».

3. «На другой день, по дороге из станицы... зашла в хутор».                 (VII, 13, 553, 555)

4. «На другой день вернулись с поля косари...

— Хочу, Наталья, повиниться перед тобою».                                                (VII, 14, 557)

5. «Несколько дней, после разговора с Дарьей...»                                            (VII, 16, 564)

6. «Ночь Наталья не спала, а наутро вместе с Ильиничной ушла полоть бахчу».     (VII, 16, 566)

Итак, видно, что в тексте имеется достаточно различной информации, чтобы определить временную шкалу событий. «Полный месяц» освещал лицо Натальи через «несколько дней» после разговора ее с Дарьей. А разговор этот имел место на шестой день после приезда на хутор генерала Сидорина. Таким образом, опорным событием повествования, с которым довольно точно соотнесено полнолуние, является приезд генерала Сидорина.

Поездка главнокомандующего Донской армией — реальный исторический факт и ее описание в тексте следует признать точным. Если мы обратимся к повременной донской печати того времени (например, к «Донской Волне»), то увидим, что в «Тихом Доне» упоминается даже такая сопутствующая незначительная, но достоверная деталь, как участие в поездке вместе с Сидориным английского офицера из английской миссии на Юге России.

Посещение освобожденных районов генерал начал с Усть-Медведицкой станицы 22 июня 1919 г. с. ст. 24 июня он был уже в Вешенской, после чего направился в станицу Казанскую. Следовательно, описанное в романе посещение хутора могло иметь место между 22 и 24 июля. Введение автором в повествование достоверного исторического события открыло нам возможность датировать и все остальные события сюжетной линии семьи Мелеховых. «Полный месяц» светит на небе «через несколько дней» после 29-30 июня 1919 г. Первая часть поставленной задачи нами решена.

Вторая часть решения задачи не составляет большого труда. Лунный месяц составляет 29, 53 суток. Достаточно взять любой календарь с указанием одной из дат полнолуния и, отталкиваясь от нее, вычислить дни полнолуния для интересующего нас времени. По нашему расчету летом 1919 г. полнолуние приходилось на 30 июня с. ст., что дает прекрасное совпадение с текстом«Тихого Дона».

Получается, что в самые первые дни июля, на которые приходится смерть Натальи, в небе действительно светил полный месяц! Три события в тексте, казалось бы, никак не связанные между собой (приезд главнокомандующего, смерть Натальи, полнолуние), обнаруживают жесткую внутреннюю увязку, выполненную мастерской рукой автора!

Приглядимся, как автор строит свой последовательный рассказ о жизни семьи Мелеховых. Описывая приезд в хутор командующего Донской армией и упоминая даже незначительные достоверные детали, он не вводит в текст никаких прямых дат событий. Последующие события в семье Мелеховых имеют лишь внутреннюю относительную хронологию (на другой день, наутро). В какой-то момент в картину вплетается как бы невзначай образ полной луны. И как показал проведенный нами анализ, все эти события художественного мира хронологически жестко привязаны к реальному историческому пространству.

Но было бы ошибочным думать, что луна на ночном небе служит автору лишь пассивным элементом рисуемой им картины. За всеми деталями точной хронологии и координации событий в романе мы открываем нечто значительно более важное. Показывая, как полная луна освещает путь одной из его героинь в решающие для нее минуты жизни, автор как бы связывает воедино внешне, казалось бы, совершенно разнородные явления. Хорошо известно, какое сильное воздействие может оказывать луна на самочувствие и поведение людей и животных. Для многих полнолуние — это время неуверенности, безотчетной тоски, побуждающих человека к непродуманным действиям. Возможно, и для Натальи луна, ее неведомая скрытая сила, оказалась той каплей, что толкнула ее на последний путь.

Светом полного месяца автор как бы ставит перед нами ряд вопросов, желая, чтобы и мы вместе с ним задумались над этими вечными тайнами жизни. Почему на свой шаг Наталья Мелехова решается именно в полнолуние? Возможна ли связь между событиями человеческой жизни и движением небесных светил, столь далеких, холодных и равнодушных? Какие тайные силы определяют судьбу человека и всего человеческого общества, скрыто влияют на их жизнь?

«Калено-красный щит месяца»

Столь неожиданный и интересный результат заставляет нас остановить внимание и на других подобных случаях. Оказывается, автор неоднократно обращает свой взор на ночное Небо и точно передает читателю свои наблюдения. И не только передает. Он усиливает воздействие художественных образов на читателя посредством талантливой передачи природных явлений, подтверждающихся историческими источниками и легко вычисляемыми по метеорологическим и календарным материалам.

Новый эпизод переносит нас в тревожное затишье, наступившее на верхнем Дону к началу нового, 1919 г. Уставшие от войны казаки открыли фронт и стали расходиться по домам. А с высоты небес на людей и дела их спокойно взирал по ночам месяц.

«Вечерами из-за копий голого леса ночь поднимала калено-красный огромный щит месяца».

(VI, 13, 373)

Автор здесь явно говорит о полнолунии.

Главное событие 12-й главы, предшествующее полнолунию, — приход в Вешенскую полка Фомина: казаки бросили фронт, начали митинговать и расходиться по домам. В первой части нашей работы мы уже говорили, что это событие имело место 1 января 1919 г. с. ст. Автор сопоставляет возвращение в хутор казаков, фактически бежавших с фронта, тревожную напряженную тишину, установившуюся над Обдоньем, и «калено-красный щит месяца».

Таким образом, упоминание «калено-красного» приходится на самые первые дни января. И на эти же дни (на 4 января с. ст.), что представляется чрезвычайно интересным, в том году приходилось полнолуние. Верной оказывается и такая деталь в тексте, как положение месяца на небе: вечером, после захода солнца — над горизонтом («ночь поднимала месяц из-за копий леса») и его окраска («калено-красный»), обязанная особенностям рефракции лучей в земной атмосфере. *

____________________

* Описание Луны на небе содержит несколько элементов: формы, окраски, высоты над горизонтом в данный момент времени. В период полнолуния восход луны приходится на вечер, а закат на утро. Для молодого месяца (1-я четверть) восход приходится на вторую половину дня, заход — ближе к середине ночи. И, наконец, когда месяц на ущербе, он восходит перед восходом солнца и заходит уже днем, в первой половине. Таким образом, оценивая достоверность описания месяца, необходимо обращать внимание не только на соответствие его формы, но и времени его появления на небе. Немаловажно также указание на высоту его положения в момент восхода или захода солнца, которая заметно меняется в течение лунного месяца.

Все точно. Перед глазами читателей картина встает как живая... Автор наполняет ее еще и сокровенным смыслом. Он пророчески поднимает над наступившей обманчивой тишиной казачьих станиц не просто месяц, а щит месяца, предвещая степным станицам отнюдь не мирную судьбу. А его «калено-красный» цвет как бы предвещает кровавые страницы грядущих событий.

Среди спокойного возвращения казаков на свои хутора лишь этот запавший в память красный диск луны освещает нам трудный поиск ответов на почти космические загадки «Тихого Дона».

Не только полная луна привлекает внимание автора. Вот, например, пологий месяц, освещающий переправу отступающих казаков через Дон ночью 22 мая н. ст.

«Уже перед вечером он <Прохор> приехал на Базки... Переправа шла до рассвета... Очнулся за полночь... В просветы на миг выглядывал молодой пологий месяц...»              (VI, 60, 482, 484)

Отметим сразу небольшое внутреннее противоречие в описании: «за полночь» выглядывать мог только месяц, находящийся в третьей фазе — на ущербе», а не молодой. Впрочем, автор мог употребить слово «молодой» лишь для обозначения серповидной формы месяца, либо... Либо именно это слово введено в текст уже позже, рукою человека, считавшего, что картины тихого Дона вымышлены и поэтому их можно изменять произвольно.

Что же касается точности автора, то календарный расчет снова дает нам хорошее совпадение. В мае полнолуние приходилось на 15 мая н. ст. и, следовательно, на небе в ночь на 23 мая «в просветы» мог действительно «за полночь» выглядывать серп пологого месяца (находившегося как раз в третьей фазе, на ущербе). Он стоял высоко в небе (иначе не смог бы выглядывать сквозь тучи) после полуночи — как и должно быть, когда месяц «на ущербе».

К рассмотренным эпизодам примыкает, кстати, еще один похожий из 38-й главы, когда 18 марта с. ст. после совещания с Кудиновым в Вешенской Григорий возвращается на фронт. По дороге он заночевал в хате старой казачки, разговор с ней растревожил его душу, и ночью он долго не мог заснуть.

«Сон покинул его в полночь... В окно глядел далекий-далекий полный месяц».          (VI, 38, 427)

Психологически далекий-далекий месяц очень хорошо дополняет картину и передает внутреннее состояние Григория после его разговора с хозяйкой: ему нечего ответить на прямой вопрос старухи, матери трех казаков, сражающихся на фронте, — когда же будет замиренье? И полный месяц должен лишь сильнее подчеркнуть это чувство неопределенности и неуверенности в завтрашнем дне.

Рассмотрим теперь, насколько точно дан в тексте этот эпизод. В марте 1919 г. полнолуние приходилось на 17 марта н. ст. (4 марта с. ст.) Ночью с 18-го на 19-е марта с. ст. Луна вообще была не видна на небе. Что ж, неудача? Нет. Скорее здесь другое — эти страницы стоят не на своем первоначальном месте.

Действительно, в описании мартовских событий на фронте первой повстанческой дивизии присутствует определенная двойственность. Это сразу два эпизода боев под Климовкой — Каргинской (а не один ли и тот же это бой: первый эпизод описывает утренний бой в Каргинской, а второй — дневной бой под Климовкой, которая находится недалеко от Каргинской станицы) и два фрагмента «возвращения Григория» (один — упоминавшийся выше, а второй — в начале апреля, после боя с матросами, когда Григорий уезжает на Пасху домой).

«Полный месяц» в окошке мог светить Григорию как раз во время второй поездки перед Пасхой, поскольку полнолуние в апреле 1919 г. приходилось на 3 апреля с. ст., а Пасха — 7 апреля с. ст. Сам бой с матросами под Климовкой тоже приходится именно на эти первые дни апреля, поскольку, по данным историка А. В. Венкова, первые отряды матросов в составе экспедиционных войск Южного фронта попали на передовую не ранее 3 апреля с. ст. Да и 38-я глава, как мы увидим ниже, особая, в ее составе впервые в тексте «повстанческих» глав появляются заимствования (из книги Какурина), свидетельствуя о неравномерной структуре текста и непростой его предыстории. Так астральные явления выступают в несколько необычной роли молчаливых свидетелей переделки текста и перестановок отдельных его фрагментов.

 

3. ПРАВОСЛАВНАЯ ТРАДИЦИЯ В РЕЧИ И ПОВЕДЕНИИ ПЕРСОНАЖЕЙ

Существенной особенностью авторского текста в «повстанческих» главах является то, что автор постоянно обращается к изображению одной из самых характерных и коренных сторон казачьей жизни. Рассказывая о событиях столь драматичных для описываемого им казачества, показывая тех или иных персонажей, главных или эпизодических, в трудные, роковые минуты их жизни, автор многократно, в самых разнообразных формах рисует православный мир тихого Дона, с его глубоко укоренившимися обычаями и православным воспитанием.

Герои «Тихого Дона» постоянно обращаются к Богу — в случайном ли разговоре, мимоходом, или в минуту тяжелого внутреннего раздумья. Чаще это выражается просто в речи казаков, реже — в поступках, в отношении к тем или иным событиям окружающей жизни.

Вот, например, после ухода в начале января 1919 г. с фронта Вешенского полка Петр Мелехов так выражает свое отношение к происходящему:

«— Отступать, значит?.. Петро встал, крестясь на мутные, черного письма иконы, смотрел сурово и горестно. — Спаси Христос, наелся!»                                                (VI, 13, 374)

В кратком отрывке, как в фокусе, сливаются: действенная вера персонажа, действие, ее проявляющее, и словесное отражение всего этого — соответствующая лексика.

Подобных примеров можно найти множество. Вот разговор казаков, отступающих к Дону под напором красных карательных войск

(Фрагмент с православными элементами — «П—1»):

«— Наши бьют али кто? Эй, служивый!..

— Красные, дед! У наших снарядов нету.

— Ну, спаси их царица не6есная! Старик выпустил из рук налыгач, снял старенькую казачью фуражку; крестясь на ходу, повернулся на восток лицом».                              (VI, 59, 481)

В искреннем и непосредственном чувстве казака в минуту тяжких испытаний сливается глубокая вера персонажа, действие, ее проявляющее, и отражение всего этого в слове через привычную, традиционную народную лексику в духе православной традиции.

Другой пример. Старуха-казачка в окружающем хаосе смерти пытается спасти хотя бы одну молодую душу, делает «божье дело».

(«П—2»)

«...дородная старуха строго сказала начальнику конвоя:

— Ты ослобони вот этого чернявенького. Умом он тронулся, к богу стал ближе, и вам великий грех будет, коли такого-то загубите... На другой день, как только смерклось, старуха перекрестила собравшихся в дорогу...

— Идите с богом! Да глядите, нашим служивым не попадайтеся!.. Не за что, касатик, не за что! Не мне кланяйся, богу святому!.. Ну, ну, ступайте, оборони вас господь!»   (VII, 3, 514-515)

Наиболее заметной и часто встречающейся в тексте характеристикой оказывается использование в речи персонажей характерных устоявшихся выражений простонародной речи, связанных с православной верой.

«Дед Гришака... глянул на Григория...

— Служивый? Целенький? Оборонил господь от лихой пули? Ну, слава богу. Садись!.. Немощен плотью стал... господь, видно, забыл про меня. Я уже иной раз, грешник, и взмолюсь ему: «Обороти, господи, милостливый взор на раба твоего Григория!»         (VI, 46, 446)

«— Даша!... Это я, Аксинья. Зайди зараз ко мне на час... Дюже нужна! Зайди! ради Христа!.. Тебе... Золотое. Носи! — Ну, спаси Христос!.. Чего нужно, за что даришь?»      (VI, 50, 459-460)

«Расстрелили нашего Мирона Григорича!.. Ради господа Христа, сват! Ради создателя... съезди ты в Вешки, привези нам его хучь мертвого!.. Не откажи, Петюшка! Ради Христа/ Ради Христа!»                                                                                                           (VI, 23, 396-397)

«Григорий нехотя отвечал на расспросы... старой казачки...

—...скоро замиренье выйдет?.. К пасхе-то замиритесь?»                         (VI, 38, 427)

«П—3»

«— Есть кто живой?.. — Погодите, ради Христа! Сейчас выйду».           (VII, 6, 521)

«Аксинья тихо прошептала... — Не наскакивай ты на таких, ради христа!.. Вскоре пришел хозяин... спросил: — Господь гостей дал? Откуда?.. В голосе Григория прозвучала несвойственная ему просительность... — Добрые люди! Пособите моей беде, ради христа».

(VII, 26, 610-612)

У автора казаки никогда не забывают перекреститься — входят ли они в курень, садятся за стол и т. п.

«П—4»

«— Служивый! Выпей с нами за все хорошее!..

Прохор не заставил себя упрашивать, сел, перекрестился, улыбаясь, принял из рук хлебосольного деда кружку... Старик насыпал ему травяной чувал отборного овса...

— Чувал принеси! Не забудь, ради христа! — просил он... Возле костров, на арбах и повозках пчелиный гул голосов:...

— Накажи господь — высыплю хлеб в Дон, чтобы красным не достался!.. — Наживали—наживали... Господи-Сусе, кормилец наш!

— На нашем хуторе был? — Был... Курень целый, а федотов сожгли...

— Ну, слава те господи! Спаси их Христос! — крестится баба».           (VI, 60, 483, 485-486)

«П—5»

«Старуха-тетка сидела у окна, вязала чулок, после каждого орудийного выстрела крестилась.

— Ох, господи Исусе! Страсть-то какая?»                                                   (VI, 62, 490)

«П—6»

«Вскоре в курень к отцу Петра Богатырева пришли старики. Каждый из них входил, снимал у порога шапку, крестился на иконы и чинно присаживался на лавку...»                      (VI, 53, 467)

«Разбудили спавшую в амбаре Дуняшку. Помолясь, всей семьей сели за стол».      (VII, 8, 530)

«...с филоновского фронта привезли трех убитых казаков... Пораженный новостью, Пантелей Прокофьевич снял шапку, перекрестился — Царство небесное им!»                       (VII, 24, 599)

Яркое (и порой — трогательное) проявление православного строя мыслей и мироощущения казаков в «Тихом Доне» мы видим в минуты особой радости или особой тревоги. Встречи или расставания. Вот счастливые минуты возвращения казаков в родной хутор.

«П—7»

«— Ишо в недобрый час найдешь на этих чертей, прости бог... Ну, погоди, чего же ты голодная-то пойдешь?.. — Нет, мамаша, спаси Христос, не хочу».                            (VII, 4, 516)

«Ильинична, смотревшая из окна,.. с чувством перекрестилась:

— Привел-то господь, Натальюшка! Уходют красные!.. Отступают, проклятые! Бегут анчихристы!.. где-то далеко за горою... загремели орудийные выстрелы и, точно перекликаясь с ними, поплыл над Доном радостный колокольный трезвон двух вешенских церквей...

Старик... вошел на родное подворье — побледнел, упал на колени, широко перекрестился и, поклонившись на восток, долго не поднимал от горячей выжженной земли свою седую голову».

(VII, 4, 519)

«Не помня себя от радости, Пантелей Прокофьевич вышел, перекрестился на церковный купол...»                                                                                                                         (VII, 22, 593)

А вот минуты тревожные — проводы близких на войну.

«П—8»

«Пантелей Прокофьевич пошел седлать коня, а Ильинична, крестя и целуя Григория, зашептала скороговоркой:

— Ты бога-то... бога, сынок, не забывай!»                                                           (VI, 51, 460)

«— Храни тебя царица небесная! — исступленно зашептала Ильинична, целуя сына. — Ты ить у нас один остался».                                                                                            (VII, 8, 533)

«Пантелей Прокофьевич, получив от хуторского атамана приказ о явке на сборный пункт, наскоро попрощался со старухой, с внуками и Дуняшкой, кряхтя опустился на колени, положил два земных поклона, — крестясь на иконы, сказал: —... Ну, храни вас господь!»      (VII, 21, 590)

«— Слышишь, бабка, музыку?.. Это из орудиев бьют... Ильинична перекрестилась, молча пошла в калитку... орудийный гул звучал не переставая четверо суток... бабы крестились, тяжело вздыхали, вспоминая родных, шепча молитвы...»                                     (VII, 21, 591)

«На сходе татарцы решили выезжать всем хутором... Выезд назначен был на 12 декабря... Пантелей Прокофьевич... утром... надел тулуп, подпоясался, заткнул за кушак голицы, помолился богу и распрощался с семьей».                                                                (VII, 25, 604)

В ряде случаев автор рисует нам сцены, где сложная психологическая мотивация поступков персонажей либо основывается на христианском мировосприятии, либо отталкивается от него.

«— Хороших гостей нам бог послал! — ...сказала Ильинична...

— Не ругайся, Митрий... езжай с богом!.. — Ильинична быстро перекрестилась и обрадованно сказала:

— И слава богу: унесла нелегкая! Извиняй на худом слове, Натальюшка, но Митька ваш оказался истым супостатом!..

Старики и старухи, проходя мимо выморочной хатенки, крестились и поминали за упокой души убиенных».                                                                                               (VII, 12, 547-548)

«Неожиданно она вскочила... и, повернувшись лицом на восток, молитвенно сложив мокрые от слез ладони,.. прокричала: — Господи!.. Господи, накажи его, проклятого!.. — Опамятуйся! Бог с тобой!.. Охваченная страхом, Ильинична перекрестилась... — Проси у бога прощения!.. Проси, чтобы не принял твою молитву... Ох, великий грех... крестись! Кланяйся в землю. Говори: «Господи, прости мне, окаянной, мое прегрешение». Наталья перекрестилась...»

(VII, 16, 567)

«Наталья! Окстись, лапушка моя!.. Бог милостив, очунеешься».                           (VII, 16, 570)

«— Старик-то мой живой-здоровый?.. — Плохо... плохие дела. Поминай отца, вчера на вечер отдал богу душу... — Где же отец?.. — Вчера на ночь преставился, царство ему небесное».

(VII, 27, 615)

Итак, органичное включение православной традиции в художественное повествование и исторически достоверное изображение этой стороны народной жизни в руках автора становится дополнительным сильным изобразительным средством. Эпизоды, в которых возникает эта тема, встречаются в шестой и седьмой частях романа практически равномерно вплоть до самых последних глав предпоследней части, когда православный мир полностью исчезает. В восьмой части ни в мыслях, ни в действиях казаков мы уже не встречаем «веры Христовой», лишь иногда в лексике персонажей мелькнет то или иное общеупотребительное слово или выражение.

Многоплановость «православной темы» простирается от лексики разговорной речи до характерных действий, отражающих и христианскую традицию и, что особенно важно, глубокое религиозное отношение к жизни. Мы встречаем в тексте, подчас в сложном взаимном переплетении, и просто общеупотребительные в народной речи характерные выражения, и «привычные» действия персонажей (например, когда казаки крестятся на иконы и т. п. ), и сложные чувства разных героев романа (и радостные, и тревожные), облеченные в естественную для описываемого в «Тихом Доне» времени традиционную форму, в которой многие поколения казаков были воспитаны и с которой за это время полностью срослись.

Отметим здесь еще один интересный факт. Примерно в тех же границах встречаются регулярные конкретные (исторически правдоподобные и достоверные) упоминания органов казачьего войскового управления. Это и представители хуторской, станичной или окружной властей, те или иные их распоряжения, информация о событиях во внешнем мире, распространяемая через эту же местную власть и т. д. Важным обстоятельством представляется то, что действия самих центральных персонажей подчиняются требованиям этих властей (например, мобилизация Пантелея Прокофьевича в конце августа 1919 г. или вызов Григория в станичное правление в декабре перед отходом).

Таким образом, духовная и социальная стороны того мира, в котором живут казаки «Тихого Дона», упорядочены. Закон духовной жизни определен православием, а порядок и защита донской земли обеспечены стройной войсковой организацией с выборными атаманами, строгой дисциплиной. В самом конце седьмой части эти особенности из авторского повествования также исчезают. Однако в восьмой части романа мы не обнаруживаем взамен каких-либо картин новой жизни, даже отдаленно напоминающих подробнейшее и удивительно точное изображение старого казачьего мира первых частей «Тихого Дона». Это тем удивительней, что именно этот период начала 20-х годов был хорошо знаком агенту новой власти на Дону, молодому продработнику Шолохову!

 

4. «ЯЗЫК МОЙ — ВРАГ МОЙ!»

Предыдущие разделы нашего исследования дают самое непосредственное подтверждение адекватности описания повстанческого движения в «Тихом Доне» реальной исторической обстановке того времени на Дону. Хронология общая и внутренняя, психология и стратегия, природные и астральные явления — все это мастерски воплощено в художественном тексте, отражено в поступках как вымышленных, так и реальных исторических персонажей. Историзм в изображении казачьего восстания против «красной чумы» еще послужит в дальнейшем одним из прекрасных образцов опережения литературным произведением исторической науки.

Но возвращаясь мысленно к концу 20-х годов — времени первой публикации «Тихого Дона», трезво оценим политическую ситуацию и психологические нюансы того времени. В единочасье рухнула великая православная держава, были попраны и стерты в прах древние ее устои и вековые святыни... Дьявольская клика начала строительство новых устоев в духе коммунистического «талмуда».

Спросишь седую старушку, пережившую революционную бурю: «Как же случилось так? Как вы позволили?» А она окинет тусклым взором фотографии невернувшихся мужей и детей и, поджавши губы, скажет: «Судьба».

Судьба России — судьба многострадальная. И часть ее — трагическая история гибели казачества. Именно она так талантливо и ненавязчиво запечатлена на страницах романа во всем своем естестве.

Окидывая историческим взором «триумфальное шествие советской власти», зададимся вопросом: в какой мере ей были нужны знания о прошлом? Какие крупицы исторической правды она хотела сохранить от костра сожжения для оправдания своей целесообразности? Наконец, как соединить судьбоносную трагедию казачьей земли с тем местом, которое ей было уготовано в «новом» мире.

Так ли демократична она, что позволит инакомыслие даже в художественном произведении? Так ли добра, чтобы простить вольное и невольное сопротивление своей системе? А может быть, диктатура пролетариата так сентиментальна, что решила оставить «Тихий Дон» для оплакивания и скорби о бессмертном мужестве и несгибаемости русского духа?!

Ответы на эти вопросы уже дала нам послереволюционная история: лагеря и выселения, отречение и забвение... Вот те зловещие тени, пронесшиеся над Русской землей за несколько десятилетий...

Прагматичность советской диктатуры доказана ею самой, самим ее существованием. И «Тихий Дон» — как назидание потомкам — увидел свет, естественно, в весьма измененном, идеологически откорректированном виде. Казалось, пара пустяков: убери «лишние», чересчур правдивые куски, покажи слабость и колебание в минуты жизненных передряг, переведи общие цели к частным личностным мотивам да еще обыграй чисто человеческие слабости...

Тем более, что после «повстанческих» глав — пустота. Нет ни героев, ни истории, ни автора. Доверши сей исторический роман — и вот оно, произведение советского реализма, засияет красным кумачом под безоблачным российским небом.

Такое пространное лирическое отступление необходимо нам для того, чтобы проще было объяснить появление в седьмой и восьмой частях романа раздвоенности текста и самих образов, отсутствие цельности и связности с авторской мыслью и идеями предыдущих глав, отход от принципа исторической правды, искажение образов, поведения и речи персонажей «Тихого Дона»...

Остановимся на нескольких аспектах идеологической обработки образов героев и проблемах изменения речи персонажей в седьмой и восьмой частях «Тихого Дона».

«К чорту...»
(Изменения речи персонажей в седьмой и восьмой частях)

С 28-й главы седьмой части казаки все настойчивей наделяются такими чертами, как беспробудное пьянство в тяжелые минуты отступления Донской армии, отрицание всякого смысла за освободительной борьбой, которую эти же самые казаки вели на протяжении двух лет, равнодушие к собственному славному прошлому. Приведем несколько примеров такого морального разложения.

Первые случаи, когда мы встречаем самые невероятные (с точки зрения сознательного борца против большевистского порабощения Дона, командира одной из повстанческих дивизий) заявления и сентенции, относятся ко времени разгара восстания, середине марта. Меняется при этом и сама речь Григория Мелехова.

<Кудинов:>«— Соединимся, с повинной головой придем к Краснову. «Не суди, мол, Петро Миколаич, трошки заблудились мы, бросимши фронт»...

— А у меня думка — Григорий потемнел... что заблудились мы, когда на восстание пошли».

(VI, 38, 426)

«— Ха! Совесть!.. Я об ней и думать позабыл. Какая уж там совесть, когда вся жизнь похитнулась. Людей убиваешь. Неизвестно для чего всю эту кашу... Зараз бы с красными надо замириться и — на кадетов».                                                                               (VI, 46, 448)

Вздорность подобных сентенций, время от времени навязываемых Шолоховым персонажам «Тихого Дона», легко обнаруживается при сравнении с тем, что написано рядом, на этих же страницах, — например, с воззванием окружного совета к казакам из гл. 38:

«Вашим мужьям, сыновьям и братьям нечем стрелять.

Они стреляют только тем, что отобьют у проклятого врага. Сдайте все, что есть в ваших хозяйствах годного, на литье пуль! Снимите с веялок свинцовые решета».

Через неделю по всему округу ни на одной веялке не осталось решет».                 (VI, 38, 422)

Одна из любимых шолоховских тем — вдруг возникшая ненависть Григория Мелехова к «генералам» и «офицерам». Но его собственное отношение к подчиненным ему казакам, с которыми он прошел многие годы кровавой войны германской и гражданской, становится точной копией той «офицерской» спеси, грубости и отчужденности, которую Григорий пытается приписать «офицерам».

«Ч—1»	«чертовщина»
Прохор Зыков около сарая истово хлебал из чашки кислое молоко... — Ты, зараза, службы не знаешь?..	зараза
Кто должен коня мне подать? Прорва чортова! Все жрешь, никак не нажрешься!.. Дисциплины не знаешь!.. Ляда чортова! — Орешь, а все зря. Тоже не велик в перьях!.. Ну, чего шумишь-то?.. — Как ты со мной обращаешься?.. Я тебе кто есть?.. Езжай пять шагов сзади!..                                                                            (VII, 10, 539)	прорва чортова ляда чортова   я тебе кто есть
«Ч—2»
— Кто это, насупротив меня... — А чорт его знает — К чорту! — побагровев, ответил Секретев... «Сволочь проклятая! Ломается как копеечный пряпроклятая ник, попрекает», — думал Григорий.                                    (VII, 7, 525)	чорт его знает к чорту сволочь
«Ч—3»
— Замолчи, проклятая, сто чертей тебе в душу!.. — Вот! На всех на вас, на проклятых, языкастых, хватит! Ведьмы длиннохвостые!.. И тебе, старая чертовка, достанется! (VII, 8, 530-531)	проклятая, сто чертей тебе в душу; ведьмы длиннохвостые; старая чертовка
«Ч—4»
— Да разве же так она, война, прикончится? Чорт их всех перебьет! — с отчаянием сказал Прохор... Вот веселая жизнь заступила, да чорт ей рад! — А чорт их удержит! Расстрялись по хуторам... — Дударев не управится. Ни черта он ничего он не понимает... (VI1, 9, 535-536)	чорт их всех перебьет;   чорт ей рад чорт их удержит ни черта... не понимает
«Ч—5»
Прохор... спросил: —... Что это за чорт, за порода, — объясни пожалуйста... Они, ребята, едут молчаком и... ни черта не знают» (VII, 10, 543)	что это за чорт ни черта не знают
«Ч—6»
— Так чего же ты тут стоишь? Берись на передки и езжай к чортовой матери!.. — Григорий провожал глазами... Ермакова, с тревогой думая: «И чего его чорт понес напрямки?»      (VII, 11, 544) Дарья подумала: «И чорт меня дернул расквелить ее».   (VII, 14, 558)	к чортовой матери чорт понес чорт меня дернул

Появление «чорта» в речи персонажей нельзя никак отнести к последствиям длительной войны, к ее воздействию на казаков. В романе «чертовщина» возникает как бы отдельными очагами, в эпизодах, в которых соавтор рисует нам совсем иные образы казаков.

Речь Григория Мелехова: характер эволюции

Проблема языка в романе «Тихий Дон» обширна и многогранна. Для ее изучения требуются усилия специалистов разных областей знания; филологов, психологов, этнографов и т. д. Не претендуя на исчерпывающие результаты, мы взяли для сравнительного анализа лексики разных частей «Тихого Дона» прямую речь одного из основных персонажей, Григория Мелехова, которого мы встречаем на всем протяжении повествования. Отслеживалась такая важная характеристика, как частота употребления в прямой речи диалектных слов. Удалось установить следующее.

В кн. 1 «Тихого Дона» количество диалектных слов в речи Григория незначительно. Большинство из них, по словарю Даля, указывает на Донскую область как на территорию распространения либо обладает общеупотребимым значением. По количеству диалектных слов кн. 2 практически не отличается от первой. Расширяется спектр их употребления. За исключением двух слов, все они тоже встречаются в словаре Даля.

Умеренное использование диалектных слов в первых двух книгах, наличие их в словаре Даля свидетельствуют о хорошем литературном языке автора и его знании местного говора. Немногословие Григория, отсутствие в его речи вульгарных слов и жаргонизмов определенным образом характеризует главного героя, придает его характеру целомудренность, сдержанность, разумность. В целом, по количеству и типу встречаемых диалектных слов прослеживается рука автора, рисующая образ Григория едиными лексическими средствами.

В кн. 3 значительно увеличивается количество диалектных слов, расширяется спектр их использования в речи главного героя. Большая часть их в кн. 3 повторяет уже присутствующие в кн. 1 и 2. Например, гутарить, зараз, ежели и др. Однако их употребление учащается. Начиная с 46 главы в речи Григория появляются вульгаризмы, жаргонизмы — речь засоряется, становится многословней; похитнулась жизнь, могешь, шутейно, сколизь и т. п.

Кн. 4 по количеству и характеру используемых диалектных слов резко отличается от предыдущих: увеличивается их число, возрастает использование ранее употребленных слов в 1, 5-2 раза (гутарить, зараз, ежели, пущай, ишо как и др. ); спектр диалектизмов, вульгаризмов, жаргонизмов, откровенных ругательств, становится настолько широк, что полностью выпадает из схемы их распределения в предыдущих книгах; появляется значительное количество вульгаризмов, практически не повторяющих друг друга; их использование неестественно, и введение их в разговорную речь противоречит языковой практике первых частей романа (например, выщелкнуться, продерет и так, музли, сапоги наяснил, ты мне дурочку не трепи, новое рукомесло приобрели и т. д. ); появляется ряд диалектных слов, характерных для северных говоров (совесть не зазревает, балабон (тверск. ), цокнуться и др. ).

Из диалектизмов, используемых в кн. 4 в речи Григория Мелехова только, лишь незначительная часть имеется в словаре Даля. Однако в «Словаре местных слов и оборотов речи (Сост. Ю. Лукин)» в конце книги объяснения им не дается. Видимо, составитель считал эти слова доступными и вполне понятными: из 94 диалектных слов, встречаемых в речи Григория, поясняются только два.

Итак, в последней четверти кн. 3 и в кн. 4 обилие вульгаризмов, жаргонизмов, слов с непонятным значением и смыслом, сомнительного происхождения, «исковерканных» слов, ругательств и т. п. рисуют нам портрет как иного Григория Мелехова, так и другого автора романа. Например, только в четвертом томе «Тихого Дона» встречаются: хреновина (1 раз); пьяная сволочь(2); под разэтакую мамашу(1); сковородник обломает (1); дерьмо какое (1); не лапай кобуру(1); копти на все четыре стороны (1) и т. д.

Диалектные слова, имеющиеся в словаре Даля, встречаются более или менее равномерно на всем протяжении романа. В то же время значительное число вульгаризмов, жаргонизмов, ругательств в седьмой части встречается именно в соавторских эпизодах. Это прежде всего главы 6-7, 9-11, 28-29 седьмой части романа и вся восьмая часть.

Чтобы дополнить полученную картину, мы одновременно обследовали еще одно произведение Шолохова — «Поднятую целину» по тому же параметру — частоте использования диалектных слов в речи персонажей. Для сравнения была взята речь Макара Нагульнова — в некотором смысле аналога Григория Мелехова при всей условности такого сопоставления. Оба персонажа — простые казаки-землеробы, близкие по характеру, темпераменту.

Сравнение речи этих персонажей дало:

—   язык Макара Нагульнова по обилию диалектных слов, вульгаризмов, деформированных слов близок к языку Григория Мелехова из «вставных» эпизодов седьмой части романа. В обоих случаях Шолохов использует большое число «новообразований» по одному-два раза;

—   для изобретения этих «неологизмов» Шолохов часто использует искаженные формы общеупотребительных слов и выражений;

—   в первых частях «Тихого Дона» (1-5) широкого применения такой языковой практики не наблюдается.

Все это подтверждает вывод относительно сложносоставного характера текста«Тихого Дона» и участии в его создании различных авторов.

 

5. ИНОРОДНЫЕ ЗАИМСТВОВАНИЯ И ПОВТОРЫ

Подлинная и точно воссозданная на страницах «Тихого Дона» историческая основа событий неотделима от того художественного воздействия, которое роман оказывает на читателя. И в то же самое время именно здесь, в потоке описываемых событий, фактов и исторических лиц мы встречаем, казалось бы, необъяснимые провалы в достоверности и точности, обнаруживаем явные несоответствия реальным событиям, содержанию других фрагментов и эпизодов того же самого текста.

Мы не ставили перед собой задачу выискивать или исправлять отдельные «авторские» ошибки романа. Вместо того чтобы каждый раз останавливаться на конкретных несоответствиях, было бы целесообразней попытаться найти общий подход к этой проблеме — к причинам возникновения различных аномалий. Ранее мы уже видели, какое большое значение в этом плане играло одновременное существование в тексте различных по своему происхождению эпизодов (в первую очередь заимствований из книг участников гражданской войны), когда причиной многих ошибок стало неудачное или неумелое их объединение в повествовании. Поэтому первым шагом в работе стало последовательное выявление и изучение всех случаев заимствований, встречающихся в «повстанческих» главах.

«8-я и 9-я армии...» — из книги Н. Е. Какурина

Эпизодов, где встречаются заимствования, в «повстанческих» главах немного по сравнению с другими частями романа, все они основаны на использовании двух источников. Один из них (фрагмент из воспоминаний атамана Краснова относительно предполагаемых действий «ударной группы генерала Фицхелаурова» в феврале 1919 г.) подробно разбирался в первой части нашего исследования. Второй источник — беглые упоминания Верхнедонского восстания 1919 г. в стратегическом очерке гражданской войны комбрига Какурина. На этих эпизодах и остановим ненадолго свое внимание.

Первый такой случай мы встречаем в начале 38-й главы, которая как бы предваряется обзором состояния дел на середину марта. Сразу отметим следующее важное наблюдение: с этой же самой 38-й главы нарушается и стройность и цельность повествования, о чем подробно уже говорилось в первой части работы, возникают разрывы или сдвиги целых эпизодов.

Если посмотреть на приведенные фрагменты в целом, то прежде всего обращает внимание крайняя незначительность как общего объема, так и самого содержания взятого у Какурина материала. Никаких новых сведений они не добавляют, при этом их художественная ценность в лучшем случае — нулевая. Да это и понятно, ведь жанр военного стратегического очерка, написанного генштабистом для военной академии, все-таки сильно отличен от жанра романа. Соединение в этом маленьком фрагменте сведений сразу из двух разных томов работы Какурина (в текст «Тихого Дона» переносятся без каких-либо изменений буквально целые слова и выражения «в тылу 8-й и 9-й армий», «разъесть с тылу», «участок фронта») выглядит контрастно по сравнению с тем, как описаны в романе множество самых разных событий периода восстания.

Н. Е. КАКУРИН

М. А. ШОЛОХОВ. Глава 38

...командование Южным фронтом... вынуждено было считаться с тем крупным восстанием... в тылу 8-й и 9-й армий. (т. 2, с. 149; в изд. 1990, с. 141) Необходимость подавления восстания в кратчайший срок, пока оно не успело разъесть с тылу противостоящий белым армиям участок красного фронта, вынудила ослабить войска фронта выделением значительного количества сил. В течение апреля 8-я и 9-я красные армии выделили для борьбы... это обстоятельство крайне осложняло действия фронта.            (т. 1, с. 98; в изд. 1990, с. 95-96)

Где-то около Донца держала фронт Донская армия, прикрывая Новочеркасск, готовясь к решающей схватке. А в тылу противостоявших ей 8 и 9 Красных армий, бурлило восстание, бесконечно осложняя и без того трудную задачу овладения Доном. В апреле перед Реввоенсоветом республики со всей отчетливостью встала угроза соединения повстанцев с фронтом белых. Требовалось задавить восстание во что бы то ни стало, пока оно не успело с тыла разъесть участок красного фронта и слиться с Донской армией. На восстание стали перебрасываться лучшие силы: в число экспедиционных войск... (VI, 38, 422)

Свободное владение материалом, развитие художественных образов вдруг ненадолго сменяется внедрением в художественный текст неуместных для него специфических выражений и оценок военного очерка. Автор заимствований буквально цепляется за каждое слово уделенное восстанию у Какурина, причем переносит их почти буквально. Похоже, он настолько неуверенно чувствует себя е море материала по Верхнедонскому восстанию, что просто боится потерять нить повествования и поэтому переносит в текст все мало-мальские имеющие к нему отношение сведения.

Возьмем хотя бы такой пример — словосочетание «8-я и 9-я красные армии». Оно характерно именно для стратегического очерка, где рассматриваются военные действия как белых, так и красных армий, причем на довольно широком фронте, и еще не раз встретится в тексте «Тихого Дона», куда было перенесено буквально, без какой-либо оглядки на конкретное содержание. Это и приводит в таком сложном и насыщенном тексте ко многим недоразумениям и накладкам.

За зиму и весну 1919 г. на фронте у Северного Донца части Красной армии, участвовавшие в боях, сменились. Если в январе-феврале в Верхне-Донской округ вторглись части 8-й армии Южного фронта, то в феврале из-за разлива Северного Донца наступление на Новочеркасск остановилось на рубеже этой реки. 8-я армия в марте переместилась западнее, в район Луганска, где завязала бои с частями Добровольческой армии, пришедшей на помощь казакам, а фронт на Донце был занят 9-й армией, которая и удерживала его вплоть до середины мая, до прорыва ударной группы Донской армии. Мы видим, что автор заимствований, слабо разбираясь в конкретной обстановке на Донце весной 1919-го года, не знал точно, какая именно из армий Южного фронта имелась в виду. Поэтому в своих дополнениях он либо путает их, либо заимствуемое выражение так и употребляет без каких-либо изменений — «8-я и 9-я армии», лишь уточняя — «красные».

Новое появление заимствований в тексте относится к 57-й главе. В двух десятках глав, которые находятся между 38-й и этой главой, рассказывается об ожесточенной борьбе восставших казаков во второй половине марта — первой половине апреля. В 57-й же главе повествование переносится на середину мая и в последующих примерно двадцати главах рассказывается о наиболее остром и трагическом периоде восстания, когда к оказавшимся на краю полной гибели казакам приходит в конце концов спасение от их собратьев из-за Донца. Подробный разбор содержания этих глав уже проводился нами выше. Здесь же нас интересует другое обстоятельство — то, что в переходной, «пограничной» главе (57-й), в том месте текста, где повествование делает скачок во времени, мы обнаруживаем новые заимствованные фрагменты.

Один из этих фрагментов, отрывок из воспоминаний атамана Краснова, подробно анализировался нами в первой части работы. В нем рассказывается о подготовке прорыва фронта Красной армии, который так и не осуществился. Готовил его в феврале 1919 г., генерал Фицхелауров. Поскольку операции, планировавшиеся командованием Донской армии на фронте Северного Донца, по своей сути в феврале и в мае 1919 г. были похожи, то это, очевидно, и привело к использованию Шолоховым в тексте «Тихого Дона» февральского фрагмента с генералом Фицхелауровым из воспоминаний Краснова.

«По плану, разработанному... заканчивалось сосредоточение частей так называемой ударной группы... группа... должна была ударить в направлении... Около Донца велась интенсивная подготовка к наступлению, к прорыву. Командование ударной группой поручено было генералу Секретеву».                                                                        (VI, 57, 473)

Мы избегаем здесь повторного подробного цитирования (параллельное сравнение красновского и шолоховских фрагментов приведено в отдельной таблице), обращая лишь внимание на заимствуемые ключевые слова: «ударная группа генерала Фицхелаурова», «прорыв», «подготовка» и др. Они встретятся нам в дальнейшем не один раз. Отметим еще, кстати, что вопреки заимствуемому тексту, командовать самим прорывом фронта Шолохов «поручает» не Фицхелаурову (из заимствованного отрывка), а действительному руководителю майского прорыва генералу Секретеву.

И вот в дополнение к фрагменту с «ударной группой» в тексте появляются несколько строк с уже знакомых нам страниц книги Какурина. Интересна хронология получившегося «гибрида». Если исходный красновский текст относился к февралю, а какуринский — к марту, то в «Тихом Доне» весь этот получившийся отрывок отнесен к событиям первых двух декад мая 1919 г.

ГЕНЕРАЛ ФИЦХЕЛАУРОВ В ТЕКСТЕ «ПОВСТАНЧЕСКИХ» ГЛАВ
П. Н. КРАСНОВ	М. А. ШОЛОХОВ
(«Всевеликое... », с. 312)	(часть 6, гл. 57, с. 473)	(часть 7, гл. 1, с. 505)
Командующим армией был составлен следующий план действий, одобренный Атаманом.   В районе станиц Каменской и Усть-бело-Калитвенской генерал Денисов сосредоточивал ударную группу в 16.000 при 24 орудиях...	По плану, разработанному еще бывшим командующим Донской Армией генералом Денисовым и его начштаба генералом Поляковым, в районе станиц Каменской и Усть-Белокалитвенской заканчивалось сосредоточение частей так называемой ударной группы... силы этой ударной группы состояли из шестнадцати тысяч штыков и сабель при двадцати четырех орудиях и ста пятидесяти пулеметах.	план по сосредоточению ударной группы, разработанный в свое время командующим Донской армией генералом Денисовым и его начштаба генералом Поляковым, сосредоточить в районе станиц Каменской и Усть-Белокалитвенской мощную ударную группу из наиболее стойких низовских и калмыцких полков... перебросили около 16.000 штыков и сабель при 36 орудиях и140 пулеметах.
лучшие части Молодой армии и старые, испытанные в боях войска (в том числе и Гундоровский георгиевский полк). По сосредоточении примерно к 5-6 февраля группа эта должна была ударить на слободу Макеевку, совместно с частями генерала Фицхелаурова сбить 12-ю дивизию и, действуя, во фланг и тыл 13-й и Уральской дивизий,         идти в Хоперский округ оздоровлять и поднимать казаков.	были стянуты лучшие силы из обученных кадров Молодой армии, испытанные низовские полки: Гундоровский, Георгиевский и другие. Группа совместно с частями генерала Фицхелаурова должна была ударить в направлении слободы Макеевки, сбить12-ю красную дивизию и, действуя во фланги и тыл 13-й и Уральской дивизий, прорваться на территорию Верхне-Донского округа, чтобы соединиться с повстанческой армией, а затем уже итти в Хоперский округ «оздоровлять» заболевших большевизмом казаков	подтягивались последние конные части и отборные полки так называемой Молодой армии... в задачу которой входило <...>   ...совместно с частями генерала Фицхелаурова сбить 12-ю дивизию, составлявшую часть 8-й Красной армии,   и, действуя во фланг и тыл 13-й и Уральской дивизиям, прорваться на север с тем, чтобы соединиться с восставшими верхнедонцами.       <...>

Проследим изменения, вносимые Шолоховым в заимствуемый текст. Видны несколько приемов, использовавшихся для его переработки, например:

— замена слова или выражения на близкое ему по смыслу: «в кратчайший срок» → «во что бы то ни стало»; «противостоящий белым армиям (участок фронта)» → (участок) «Красного (фронта)»;

Н. Е. КАКУРИН	М. А. ШОЛОХОВ. Глава 57.
Необходимость подавления восстания в кратчайший срок, пока оно не успело разъесть с тылу противостоящий белым армиям участок фронта...	...восстание верхнедонцов. В течение трех месяцев оно, как язва, разъедало тыл красного фронта...
8-я и 9-я красные армии выделили для борьбы с повстанцами по одной экспедиционной дивизии, общим количеством до 14. 000 бойцов с артиллерией и пулеметами. (т. 1, 1925, с. 98; в изд. 1990, с. 95)	8 и 9 армии выделили из своего состава по одной экспедиционной дивизии, с артиллерией и пулеметными командами.
...8-й и 9-й армий, сильно ослабленных вследствие необходимости выделить из них около 14 тыс. бойцов для борьбы с восстанием. (т. 2, 1926, с. 150; в изд. 1990, с. 141)	Только из 8 и 9 Красных армий на подавление восстания было брошено около двадцати тысяч штыков. (VI, 57, 474)

— изменение порядка слов в предложении: «разъесть с тылу» → «с тылу разъесть», «противостоящий... участок фронта» → «участок Красного фронта»; «восстанием... в тылу 8-й и 9-й армий» → «в тылу... 8-й и 9-й... бурлило восстание».

Схема трансформации текста (Какурин / Шолохов)

1. < вариация >                                    < вариация >             < повтор >

Необходимость подавления восстания в кратчайший срок пока оно не успело

Требовалось задавить восстание во что бы то ни стало      пока оно не успело

2. < инверсия >                 < изъятие >                     < повтор + дополнение >

разъесть с тылу противостоящий белым армиям       участок   <...>  фронта

с тыла разъесть                             <...>                      участок Красного фронта

3.          < повтор + инверсия + дополнение >

крупным восстанием... в тылу 8-й и 9-й <...> армий...

в тылу... 8-й и 9-й Красных армий бурлило восстание

Интересно отметить и такой факт. При повторном использовании одного и того же заимствуемого фрагмента в новом отрывке изменение грамматического построения фразы увязывается с развитием действия и соответствующим движением времени в романе. Если в мартовском отрывке (гл. 38) говорится, что требование задавить восстание связано с тем, что «пока оно не успело разъесть...», то в майском (гл. 57) эта же фраза варьируется, несколько смещая акцент: «оно... разъедало тыл»

При этом упоминание трех месяцев, в течение которых восстание разъедало красный фронт, справедливо лишь в контексте книги Какурина, где сам отрывок о восстании относится к итоговой оценке положения на Южном фронте в начале лета. А для 57-й главы эти слова просто неверны, поскольку к описываемому времени прошло с момента начала восстания чуть более двух месяцев.

Конечно, обнаруженные включения в основной текст представляются на первый взгляд незначительными. Но их анализ важен для понимания того, какие методы использовались при составлении текста «Тихого Дона».

«Двойники»

В одной связи с заимствованиями находится и такой интересный факт как появление в тексте «двойников», то есть таких фрагментов текста, в которых повторяются одни и те же сведения, образы, ключевые слова исходного фрагмента.

Возьмем, например, главу 57, где в авторской речи упоминается наступление экспедиционных войск на дивизию Мелехова, задержанное на рубеже Чира при помощи казанцев. В следующей, 58-й главе те же сведения введены в текст уже в прямой речи, в форме разговора Григория с Кудиновым.

глава 57	глава 58
Кубанцы погнали его 1 дивизию... На Чирском рубеже возле Каргинской он задержался на день... Кондрат Медведев прислал ему восемь конных сотен... Казанцы на некоторое время задержали наступление...              (VI, 57, 475)	— Ну, что там у тебя? Жмут? — Жмут во-всю! — Задержался по Чиру? — Сколь надолго? Казанцы выручили. (VI, 58, 475)

В обоих случаях речь идет об одном и том же — о начавшемся решительном наступлении войск Южного фронта на восставшие станицы. Если в гл. 57 Шолохов пишет «Кубанцы погнали... 1-ю дивизию», то в следующей главе — вопрошает от лица Кудинова: «Жмут? — Жмут вовсю!» В 57-й главе утверждает: «На Чирском рубеже... задержался», а в 58-й уже вопрошает: «Задержался по Чиру?». Точно так же в первом случае: «Казанцы задержали наступление», а в во втором: «Казанцы выручили».

Аналогичный случай «повтора» обнаруживается в главах 58 и 64. В них содержатся два разговора командира повстанцев Кудинова с Григорием Мелеховым. Первый имел место до отхода за Дон, а второй — вскоре после. При внимательном прочтении оказалось, что второй разговор в основных чертах воспроизводит первый, является как бы его дубликатом.

Одно из центральных мест в разговоре занимает сообщение Кудинова («по секрету») о плане командующего Донской армией генерала Сидорина прорвать фронт Красной армии. Шолоховский «секрет» здесь, кстати, явно притянут. Прилетавшие к повстанцам летчики открыто объявляли казакам о скором приходе помощи от Донской армии, о готовящемся прорыве. В главе 64, уже после отхода на левый берег Дона, тема «прорыва» вновь появляется в разговоре Григория с Кудиновым, причем новый вариант «беседы» практически полностью воспроизводит старый.

глава 58	глава 64
— Сидорин — он, брат, дока!..   Есть такой план у них — порвать фронт красных и кинуть нам подмогу. Сулились помочь... фронт порвать нелегкое дело...                   (VI, 58, 475)	— Что же тебе пишет твой корешок генерал Сидорин? — Мой односум-то?.. пишет, что вот-вот двинется Донская армия в решительное наступление... Идут на прорыв. Говорю только тебе и совершенно секретно! Через неделю порвут фронт Восьмой Красной армии. (VI, 64, 494)

Запанибратский тон разговора по отношению к генералу Сидорину, который проскальзывает в обоих фрагментах, представляется совершенно невозможным и неуместным. Ведь Донская армия была на тот момент вообще единственной силой, дававшей казакам надежду на спасение. Таким образом, искусственному характеру «повторного» фрагмента сопутствует явная фальшь содержания.

Дополнительный свет на создание текста и характер работы над ним проливает одна, казалось бы, незначительная ошибка, которая всплывает в этом же самом фрагменте из гл. 64. Сведения о подготовке прорыва фронта в феврале 1919 г. так и вошли без изменений в текст. Кудинов, «следуя» воспоминаниям Краснова, в разговоре с Мелеховым в конце мая говорит: «Через неделю прорвут фронт восьмой армии». Хотя уже в марте весь участок фронта по Донцу был передан девятой армии, о чем подробно и многократно пишет Какурин. В мае Секретев прорывал фронт уже не 8-й, а 9-й армии!

Подготовка и прорыв фронта красных армий на Северном Донце как бы притягивают к себе внимание соавтора и в силу своей «выигрышности» или по каким-то иным причинам эта тема вновь и вновь возникает в повествовании. Упоминания об этих событиях в майских эпизодах «Тихого Дона» строятся на двух источниках — фрагментах из книг Краснова и Какурина. Сведения обоих авторов относятся к иному периоду времени (февраль — у Краснова, март-апрель — у Какурина), что и приводит к возникновению в тексте несоответствий и исторических неточностей. Характер ошибок показывает, что ход событий на Дону весной 1919 г. понимался автором этих фрагментов недостаточно ясно. Каждый раз используемые соавтором сведения, независимо от того, введены ли они в прямую речь персонажей или поданы в виде авторских отступлений, оказываются несогласованными как с самим основным текстом, так и с исторической основой описываемых событий.

При внимательном знакомстве с этими эпизодами выявляются и другие совпадающие составные элементы. Например, рассказ о важных документах, захваченных казаками у красных комиссаров.

глава 58 (VI, 58, 477):	глава 64 (VI, 64, 495):
— Прислали мне казанцы. Вчера утром за Шумилинской разъезд наш напал на двух верховых... у одного... может и комиссар какой — нашли в планшетке вот эту газету...	Нынче из Шумилинской прислал нам Кондрат Медведев новый приказ... Нашли у комиссара какой-то Интернациональной роты. Латыш был комиссар.

Несмотря на различное содержание захваченных документов, обстоятельства их захвата в обоих случаях практически полностью совпадают. Одинаковыми оказались (гл. 58; гл. 64):

—   адресат, приславший документы:

«прислали мне казанцы» → «прислал нам Кондрат Медведев»

—   географическое место, откуда присланы документы:

«Вчера утром за Шумилинской» → «Нынче... из Шумилинской»

—   описание того, каким образом и у кого добыты документы:

«у одного... может и комиссар — нашли...» →

«нашли у комиссара какой-то Интернациональной роты»

Новый пример того, как при создании текста используются «повторы», дает рассказ об отступлении Прохора Зыкова за Дон. Начало 60-й главы разрывает последовательное течение событий и воспроизводит в вводной своей части небольшой фрагмент предыдущей, 59-й, главы. Здесь нет надобности долго останавливаться на хорошо знакомых приемах соавторской инверсии и повторов. Поэтому мы просто приводим оба отрывка, выделив соответствующие характерные выражения.

Глава 59	Глава 60
Прохор Зыков... рассчитывал застать свою сотню на Базках... он решил добраться до Базков, там обождать, пока к Дону подойдет Григорий со своей 1 дивизией.                                               (VI, 59, 478)	Прохор Зыков, узнав о том, что конные части 1 дивизии еще не прибыли, решил дождаться своей сотни на Базках.             (VI, 60, 483)

 

«Идем на прорыв»

Итак, выше был рассмотрен ряд случаев «искусственного» формирования элементов «повстанческих» глав. Отдельные фрагменты в них заимствованы у других авторов или просто «размножены» из ранее уже использованных отрывков. Посмотрим теперь на проблему с другой стороны.

Какую трактовку в тексте в разные периоды восстания, какое развитие получила одна и та же тема: что делать повстанцам, если их силы и возможности иссякнут и встанет вопрос о судьбе всего населения восставших станиц. Вопрос этот интересен тем, что в избранной теме переплелись художественные нити повествования, которое достигает здесь своей кульминации, и конкретные события донской истории, нюансы и детали которой были малоизвестны тем, кто не принимал в них непосредственного участия. В результате можно проследить, насколько органично и последовательно развивается действие романа, не имеются ли в тексте искусственные конструкции или дополнительные включения.

Исходный толчок обсуждению возможного развития событий дан в 38-й главе шестой части, где командующий повстанческими силами Кудинов делится с Мелеховым своими соображениями о том, что придется делать повстанцам, если они не смогут сдержать напор карательных сил:

«— Что, ежли начнут нажимать на нас со всех сторон, тогда куда деваться?..

— Мы об этом думали, — раздумчиво проговорил Кудинов. — Ну что же, подойдет тугач — бросим всех неспособных носить оружие, бросим семьи и с боем пробьемся к Донцу. Сила нас немалая, тридцать тысяч».                                                                               (VI, 38, 426)

В рассуждениях Кудинова основные структурные звенья таковы:

—   состав повстанческих сил:               «бросим неспособных»;

—   характер действий:                            «с боем пробьемся»;

—   направление действий:                              «к Донцу»;

—   силы восставших:                    «сила немалая, тридцать тысяч».

Эти ключевые выражения, а также заимствованные у Краснова слова о подготовке прорыва фронта на Донце (гл. 57) легли в основу «перехода» к последовательному рассказу об одном из наиболее драматических периодов восстания, отступлению повстанцев за Дон.

Выше уже отмечалось, что подобная задача для соавтора весьма противоречива из-за необходимости согласования разновременных событий. Требовалось сконструировать переход от заимствований, относящихся по времени к февралю-марту, к эпизодам восстания конца мая, когда общая обстановка претерпела существенные изменения. В результате в тексте возникла следующая «оригинальная» версия развития событий.

Кудинов. Середина мая 1919 г. (глава 58)	Источники
1.    <план прорвать фронт, нелегкое дело> — Что-то такое делается около Донца. Или там наши дюже пихают красных и рвут им фронт... Есть такой план у них — порвать фронт красных и кинуть нам подмогу... фронт порвать нелегкое дело, знаю, сам рвал с генералом Брусиловым...	По плану... Около Донца велась интенсивная подготовка... к прорыву. (VI, 57, 473)
2.   <решено как раньше, идем на прорыв> — Вот в чем дело: если наши от Донца фронт не порвут, то нам тут не удержаться. Решено, как и раньше говорили, всею тридцатитысячной армией итти на прорыв...	...с боем пробьемся к Донцу. Сила нас немалая, тридцать тысяч. (VI, 38, 426)
3.1   <пороем траншеи, будем обороняться> От Усть-Хопра до Казанской очистим им правую сторону, пороем над Доном траншеи и будем обороняться...
3.2  <идем на прорыв, бросаем всех> Так вот, Мелехов, если уж на этой стороне не удержимся, то тогда идем на прорыв. Бросаем всех, кто не в армии, бросаем все обозы, пехоту сажаем на брички, берем с собой три батареи и пробиваемся к Донцу. Тебя мы хочем пустить головным...	...подойдет тугач — бросим всех неспособных носить оружие, бросим семьи и с боем пробьемся к Донцу. (VI,38,426)
4. <договорился относительно отхода к Дону> После того как договорился с Кудиновым относительно ожидавшегося отхода к Дону, ушел и Григорий Мелехов. (VI,58,475-477)	Отступай до самого Дона... (VI,58,476; см. 3.1)

Для формирования текста использовано три различных исходных элемента. Первый — это упоминание о подготовке Донской армией наступления и прорыва фронта на Донце (гл.57). Второй — вероятный план действий повстанцев в случае невозможности сдерживать наступление красных войск (гл.38). И, наконец, третьим элементом становится авторский текст следующих глав, согласно которому казаки должны начать под давлением красных отступление на левый берег Дона.

Второй и третий элементы друг другу противоречат. Да это и не удивительно, ведь между ними лежит временной промежуток почти в два месяца. Поэтому органично совместить и соединить в тексте используемую информацию не удается. Мы видим, что здесь формирование текста пошло по простейшему пути механического совмещения сведений.

Последовательность возможных ответных действий, изложенная в 38-й главе, логична: в ответ на нажим красных повстанцы все и всех бросают и пытаются прорваться на юг к Донской армии. В 58-й главе возникает новое решение: вставляются слова Кудинова, что сначала необходимо отойти на левый берег Дона, а вот оттуда, если держаться будет невозможно, — прорываться, бросив все, на соединение с Донской армией. «Отход» на левый берег явно обусловлен ходом последующего повествования. Об искусственности такого построения говорит и то, что разрывается единый текст, в основу которого положены содержание и лексика соответствующего фрагмента 38-й главы.

Слова о подготовке прорыва фронта оказывают какое-то завораживающее действие на Шолохова. Он никак не может оторваться от одной и той же «мелодии» и продолжает и далее включать в текст очередных глав (где рассказывается о событиях после отступления на левый берег Дона) полюбившиеся сообщения «о прорыве».

Возникает новый, «малый» круг, связанный с ударной группой и прорывом фронта.

«...Кудинов, обойдя приглашением Мелехова, созвал в штабе строго секретное совещание. Прилетевший офицер Донской армии коротко сообщил, что со дня на день красный фронт будет прорван частями ударной группы, сконцентрированной возле станицы Каменской, и конная дивизия Донской армии под командой генерала Секретева двинется на соединение с повстанцами».                                                                                                           (VII,3,514)

«Под командованием генерала Секретева трехтысячная конная группа Донской армии... 10 июня сокрушительным ударом прорвала фронт вблизи станицы Усть-Белокалитвенской...»

(VII,5,519)

Отметим и здесь явную нестыковку текста: в 3-й главе фронт собираются прорвать возле Каменской, а прорывают, в 5-й — возле Усть-Белокалитвенской. В первом случае все еще фигурирует генерал Фицхелауров, а во втором — уже появилось упоминание генерала Секретева. В действительности, о чем мы подробно уже говорили в соответствующем месте первой части нашей работы, Донская армия прорывала фронт сразу в обоих упомянутых выше местах: под Каменской и Усть-Белокалитвенской. Прорыв осуществлялся двумя различными группами, причем прорыв был осуществлен 11—12 мая с.ст., задолго до того, как у Шолохова «на строго секретном совещании» в штабе прилетевший офицер сообщает о том, «что со дня на день красный фронт будет прорван частями ударной группы...»

Повторы и перестановки «малого круга»

красный фронт будет прорван	→	прорвала фронт
частями ударной группы	→	трехтысячная группа
конная дивизия Донской армии	→	конная группа Донской армии
под командой генерала	→	под командованием генерала

Мы видим здесь еще одно подтверждение того факта, что работа Шолохова со своими источниками, их обработка и согласование содержащейся в ней конкретной исторической информации, вызывает у него большие затруднения. Он не владеет свободно сведениями ни по самим событиям, ни по тому, как они реально разворачивались во времени и в пространстве.

Почему спотыкается «автор»?

Как-то даже неудобно снова говорить о произвольности и недостоверности получившейся версии событий, о навязчивых повторениях разнородных и во многом неверных сведений. Ранее уже говорилось, что в действительности группа Секретева (не «конная дивизия», а две дивизии: 8-я и 9-я!) прорвала фронт 12 мая ст.ст., то есть в тот же день, когда закончился отход повстанцев. Сообщение «прилетевшего» офицера (что фронт «будет» вскоре прорван) характеризует фрагмент, да и всю сюжетную линию с «подготовкой прорыва» не как составную часть основного текста, а скорее как произвольный вымысел, не ограниченный рамками достоверности описания событий и правдоподобности создаваемых художественных образов.

В чем же причина многократного обращения повествования к теме «прорыва фронта»? Если проследить развитие действия в «повстанческих» главах, то мы увидим, что эта тема или ее производные возникает там, где в тексте появляется какая-нибудь неопределенность, раздвоенность.

К 38-й главе начальная энергия восстания (первые бои, смерть Петра) в повествовании оказывается в какой-то мере исчерпанной и у «автора» становятся заметными колебания в выборе дальнейшего пути своих героев. Также и на совете у Кудинова колеблются в принятии решения повстанческих командиров о том, как лучше отражать грядущее наступление красных. Впереди — два отрывочных боя под Каргинской и... первое заимствование из Какурина.

Конец боев в апреле знаменуется смертью еще одного из ведущих персонажей, бывшего хуторского председателя ревкома Ивана Алексеевича. Пресекается на этом целая сюжетная линия, связанная с хуторскими «коммунистами». И — новая порция заимствований. Теперь, когда действие приблизилось уже к середине мая, каждое новое существенное движение повествования будет сопровождаться хотя бы и незначительным упоминанием полюбившейся темы.

Сведения из воспоминаний Краснова, включенные в 57-ю главу в виде авторского пересказа, Кудинов повторит и разъяснит Мелехову в разговоре с ним перед началом отступления за Дон. При этом для полноты картины он приведет Григорию и соображения, «высказанные» им ранее еще в марте (из гл.38), и соображения «автора» (т.е. то, что было взято у Краснова, хотя и для другого случая), относящиеся к середине мая. Созданная воображением Кудинова картина оказалась настолько сложной, что вскоре после завершения отступления за Дон Григорий заходит в штаб, чтобы Кудинов мог снова вкратце напомнить полюбившиеся ему основные сведения.

Шестая часть «Тихого Дона» на этом кончается. А в самом начале новой, седьмой части «автор» повторяет весь полюбившийся ранее свод сведений — ударная группа, прорыв, Секретев и т.д.: в первой главе из Краснова («генерал Фицхелауров»), в третьей и пятой — отовсюду понемножку (см.выше). Необходимо ему это, очевидно, для того, чтобы поддержать впечатление непрерывности действия.

О чем говорят нам все эти обнаруженные нами «мелочи» авторской «кухни»? Прежде всего, о неуверенности «автора» (соавтора!) при работе со столь сложным, разноплановым и объемным материалом. Появление этих осколочков указывает на внутренние затруднения и колебания, возникавшие всякий раз, когда надо было продвинуть вперед действие. И разрешались они всякий раз обращением к одной и той же избранной теме, которая, как палочка-выручалочка, позволяла чисто механически протянуть связь между разными эпизодами.

Не менее важно и второе наблюдение — соавторская инерция. Во многих случаях мы видим, как далеко он может отклониться от последовательного движения художественного повествования, когда увлекается собственными «измышлениями». С большой легкостью развитие событий может на недолгое время отклониться от основного направления... Увлекаясь, соавтор может назначить разных генералов для проведения одной и той же операции, может забыть, что несколькими страницами ранее описываемые события уже упоминались, причем в ином ключе...

И, наконец, последнее наблюдение. Оно касается того, насколько хорошо соавтор представляет себе затрагиваемые в тексте события. Даже в таком незначительном по объему материале мы находим многочисленные и серьезные ошибки и несообразности и причиной их появления в тексте стало чисто механическое включение в него сведений из какого-нибудь подходящего текста (Краснов, Какурин, «Тихий Дон»). Естественно, что такой стиль работы приводит к многочисленным накладкам и несоответствиям в плане прежде всего исторической достоверности в описании событий.

 

6. КОНТУРЫ АВТОРСКОГО ТЕКСТА: ОПЫТ РЕКОНСТРУКЦИИ

Разбор «повстанческих» глав «Тихого Дона», проверка достоверности событий, восстановление их хронологии, взаимной увязанности и изучение многочисленных случаев искусственного соавторского сочленения отдельных фрагментов с помощью заимствований, повторов, инверсий с характерными ошибками и несообразностями предоставили обширную информацию о романе. Она позволяет нам попытаться воссоздать контуры исходного авторского текста и выделить позднейшие соавторские добавления.

Основная часть событий, описываемых в главах 57—65 шестой части и главах 1—11 седьмой части, составляет достоверный и хронологически последовательно размещенный ряд эпизодов. Канва повествования проста. Она начинается рассказом о приезде на фронт красного главкома (подразумевается Троцкий) в середине мая. Далее совещание у Кудинова о возможных ответных действиях (примерно 20 мая) и отход казаков за Дон (21—24 мая). Последующие события включают описание Вешенской под обстрелом красных, объезд Мелеховым линии фронта, включая посещение своих хуторских казаков, и заканчиваются в шестой части рассказом о том, как «большевик» Кошевой в составе карательных войск сжигает родной хутор.

В седьмой части мы находим прямое продолжение повествования: описание жизни казаков на позиции, включая встречу Степана Астахова и Аксиньи, переправа красных через Дон и последующий их разгром <31 мая*>, жизнь Натальи и Ильиничны при красных, освобождение хутора <8-10 июня>. Далее: соединение повстанцев с группой Секретева <7 июня>, переправа 1-й дивизии на помощь Секретеву <8 июня>, отъезд Григория на фронт под Усть-Медведицкую <11 июня>, с заездом на один день домой <12-13 июня> и прибытие под Усть-Меведицкую.

____________________

* Все даты реконструируемой хронологии даны по новому стилю.

Эпизоды в таблице распределены исходя из последовательности развития сюжета, наличия смысловых разрывов, повторов, использования заимствований. Полученное таким образом «разделение» текста на авторские и соавторские эпизоды и фрагменты интересно сопоставить с данными по хронологии и лексике.

Изучая хронологию эпизодов, отнесенных к авторскому тексту, мы видим две главные особенности: достоверность датировки упоминаемых событий и строго последовательное по времени расположение их в авторском тексте. Размещение заимствованных фрагментов такой системы не обнаруживает. Такая же ситуация складывается с распределением в тексте «православных» элементов, встречающихся только в авторском тексте, и упоминаний «черта», встречающихся только в лексике соавторских отрывков. Таким образом, представленное в таблице разделение текста на авторскую и соавторскую части подтверждается анализом как хронологии, так и лексики.

Какие особенности бросаются в глаза в полученной структуре текста? Прежде всего — заимствования используются для связывания отдельных эпизодов художественного текста. Соавторские дополнительные фрагменты не несут самостоятельной нагрузки в повествовании, а служат как бы тенденциозным расширением художественного текста в сторону увеличения его объема и корректировки общего воздействия на читателя.

Так в тексте по многу раз встречается упоминание, к месту и не к месту, о «8 и 9 Красных армиях», взятое из книги Какурина. Некоторые слова и выражения («ударная группа», «прорыв» и т.д.) не просто вводятся в текст из воспоминаний Краснова, но в дальнейшем во многих местах многократно используются, причем в явно надуманных сценах и разговорах персонажей для придания тексту большей исторической значимости. При этом случается, что соавтор настолько теряет событийную нить и запутывается во всем этом материале, что сам уже не может четко уследить, например, за тем, фронт какой армии должна прорывать многократно упоминаемая им «ударная группа».

1. Структура текста повстанческих глав (май — июнь 1919 г.)

гл.	Основная часть	Заимствования и дополнения
Шестая часть
38.		Какурин: («8-я и 9-я красные армии...»)
57.	Приезд Троцкого, подготовка к наступлению на восставших	Краснов: («ударная группа, Фицхелауров») Какурин: (повтор гл.38)
58.	Совещание Григория с Кудиновым, возможное отступление за Дон.	Диалог: «Сидорин — он, брат, дока». гл.57: («задержался по Чиру?», «по плану... подготовка к прорыву») гл.38: («Бросим всех... пробьемся к Донцу»)
59.	Начало отхода к Дону. Прохор Зыков движется в общем потоке казаков.
60.	Продолжение рассказа гл.59, Завершение отступления.	гл.59: («решил дождаться на Базках»)
61.	Переправа за Дон. Григорий объезжает линию фронта, занятую казаками.
62.		Аксинья — в Вешках: 2 дня с Григорием.
63.	Григорий на фронте у своих хуторских.
64.		Кудинов (гл.58): «корешок генерал Сидорин; прорвут фронт; нашли у комиссара»
65.	Кошевой сжигает хутор. Смерть деда Гришаки.
Седьмая часть
1.	Степан Астахов и Аксинья на фронте.
2.	Попытка переправы красных, бой за Вешенскую, последующий разгром красных.
3.	Судьба пленных красноармейцев. Старуха-казачка спасает одного из пленных.
4.	Наталья и Ильинична на хуторе при красных, освобождение хутора.
5.	Соединение повстанцев с частями генерала Секретева.
6.	Встречное действие дивизии Мелехова, переправа на правый берег. Григорий в Ягодном.
7.	Секретев в Вешенской. Оркестр.	Банкет, Григорий у Аксиньи, пьянка, Степан.
8.	Григорий уезжает домой. Встреча с родными	Приход Прохора за Григорием.
9.	Григорий едет из дома на	Приезжает под Усть-Медведицу. Разговоры: с Копыловым об офицерах, с «Фицхелауровым». Бои за Усть-Медведицкую.

Особое внимание обращают на себя повторные использования тех или иных фрагментов в разных художественных эпизодах. Исходным материалом могут служить как внешние источники (Краснов, Какурин), так и предыдущий текст. Мы видим, как из одного и того же «подручного» материала, варьируя лишь комбинации составных частей, образуются они. Не только невысокое «качество» таких эпизодов, как разговор Кудинова с Мелеховым об «односуме-Сидорине» (главнокомандующем Донской армии), но и сам метод подобного формирования текста невозможно поставить в один ряд с филигранной работой над точностью самых, казалось бы, незначительных деталей авторского расказа о восстании казаков на верхнем Дону.

2. Хронология и лексика

	АВТОР			СОАВТОР
	дата	Православные элементы	дата	упоминание черта
Шестая часть
38.			апрель 1919 г.
57.			февраль 1919 г., май,
	4/17 мая		март-апрель-май
58.	19—20мая (н.ст.)
59.	21—22мая	«П—1»
60.	23 мая	«П—4»
61.	24—25 мая	«П—5»
62.			25—26мая (?)
63.	не позднее 26 мая		(накладывается на гл.61)
64.	приказ Троцкого от 25 мая
65.	27—28 мая
Седьмая часть
1.	не позднее 29 мая		февраль 1919г.
2.	31 мая
3.	после 2—3 июня	«П—2»
4.	9—11 июня	«П—7»
5.	7 июня
6.	8 июня	«П—3»
7.	8 июня		банкет, отъезд Григория домой	«Ч—2»
8.	12 нюня	«П—6»
	<нестыковка с гл.7>			«Ч—3»
9.	13 июня			«Ч—4»
10.			14 июня	«Ч—1,5»
11.			15 июня	«Ч—6»

С одной стороны, мы находим «8 и 9 армии» или просто 8-ю вместо 9-й. А с другой — неправдоподобно точную хронологическую увязку таких разнородных событий и явлений в романе, как полный месяц на небе и поездка главкома, Пасха, прилет самолета из-за Донца и ледоход на Дону, Троица и последние арьергардные бои красных частей на обдонских высотах.

Если убрать или соответственно сократить «искусственные» эпизоды (такие, как разговоры Григория с Кудиновым, с Копыловым, с Фицхелауровым), то общее впечатление от авторского рассказа о борьбе казаков против большевистской власти не только изменится, не просто заметно усилится. Рассказ о борьбе казаков обретет цельность и органичность, полностью раскроется характер освободительной борьбы казачества за свое существование.

 

7. АКСИНЬЯ

Другое неожиданное наблюдение — выпадение из общего ряда эпизодов, относящихся к возобновившейся связи Аксиньи с Григорием в Вешенской. Многое в этих эпизодах звучит фальшиво, выпадает из общей непрерывной хронологии. Меняется и лексика ее речи. Вот как она выражает свои чувства к Григорию:

«Вызвал в Вешки, сулил — вместе будем, а сам пытает чорт-те где!» — озлобленно думала она, лежа в горнице... покусывая яркие, но уже блекнущие губы».                             (VI, 62,490)

Это говорится о повстанческом командире, который готовит оборону казаков на последнем рубеже — по берегу Дона! В момент смертельной опасности не только для него самого или Аксиньи — для всех казаков! «лытает чорт-те где», «Где же он, проклятый?», «горели расширившиеся злые глаза», «Сманул, а сам...», «во взгляде ее... смертельно-ожесточенное». (VI,62,490-491) Прочитав такие строки, мы не верим в образ страстно любящей женщины, способной на мудрое и глубокое чувство. Ведь именно эти качества так притягивали читателя к незадачливой судьбе Аксиньи, вызывали симпатии и сочувствие. В приведенном выше отрывке мы видим лишь озлобленную недовольную самку, безразличную к общей с Григорием родине... Такая метаморфоза могла быть только результатом приспособления образа к новой психологической обстановке при подготовке романа к публикации.

Судьба Аксиньи выделяется на фоне казачьей жизни глубоким чувством, озарившим ее жизнь ярким и вдохновенным пламенем до самых последних минут. Ради этого чувства Аксинья преодолевает невероятные преграды, силой характера строит свое, хоть и короткое, женское счастье. Но не только психологический фактор раздвоенности довлеет над образом Аксиньи Астаховой.

Весьма противоречива и несбалансирована история ее жизни со Степаном и Григорием в первых частях романа. В первой части мы выявляем сложные отношения супругов Астаховых, переживших смерть ребенка, который родился через полтора года после свадьбы и умер не достигнув года (I,7,18). Ухудшение их отношений после смерти ребенка предопределило в конечном счете связь Аксиньи с Григорием, изведавших радость взаимного сильного чувства.

Из текста второй части следует, что целенаправленно стремясь вернуть себе Григория, Аксинья склоняет его, уже женатого на Наталье Коршуновой, к повторной связи в ноябре месяце во время порубок делянок. (Предыдущая их встреча в подсолнухах была во время покоса жита — в июле.)

Сюжетная линия Аксиньи во второй части усложняется. В декабре, после принятия присяги Григорием и последовавшего в тот же день ухода его из семьи, Аксинья при встрече с ним впервые думает о своей беременности.

«Надо сказать», — решила было... и, сомневаясь, от кого из двух зачала ворохнувшегося под сердцем ребенка, слукавила душой: не сказала».                                                            (II,10,70)

При первом упоминании о ворохнувшемся под сердцем ребенке, читатель может усмотреть некоторый абстрактный подход к описанию осознания Аксиньей своей беременности. Однако уже в следующем абзаце мы читаем:

«Аксинья свернула в проулок; пригинаясь, почти побежала. Против чьего-то колодезя, там, где скотина взмесила осеннюю грязь, неловко оступилась, скользнув ногой по обмерзшей кочке, и, почувствовав резнувшую боль в животе, схватилась за колья плетня. Боль утихла, а в боку что-то живое, переворачиваясь, стукнуло гневно и сильно, несколько раз подряд».      (II,10,70)

Исходя из логики событий, беременность Аксиньи могла наступить не ранее чем за четыре с половиной месяца до описанной встречи, т.к. шевеление плода в чреве матери обычно определяет половину срока беременности. Значит: июль-август. По тексту — это период размолвки Григория и Аксиньи. Свои сомнения Аксинья должна была бы разрешить в пользу законного мужа.

Однако в 18-й главе второй части Аксинья, объявив в Ягодном Григорию о беременности, в пользу своего довода скажет, что зачала от Григория с порубок, и назовет сроки родов действительно отсчитывая начало зачатия с с того времени. Помня, что порубки были в ноябре (сход на майдане — после Михайлова дня, 8 ноября с.ст.), Аксинья не могла бы еще ощущать шевеление плода в декабре, а могла бы только догадываться о своей беременности. Два последних события разделены примерно месячным сроком.

На последующих страницах противоречия и путаница в развитии сюжетной линии Аксиньи еще больше увеличиваются.

«На шестом месяце, когда скрывать беременность было уже нельзя, Аксинья призналась Григорию... И в первые месяцы ее тошнило от мясного, но Григорий не замечал...

— Скоро? — На спасы, думается.

— Степанов? — Твой.

— Ой ли? — Подсчитай сам. С порубки это.

— Ты не бреши, Ксюшка!..

Роняя злые слезы, Аксинья сидела на лавке, давилась горячим шепотом:

— С ним сколько годов жила — и ничего!.. Сам подумай!.. Я не хворая баба была. Стал-быть, от тебя понесла, а ты...»                                                                                    (II,20,88)

Вот он, сложный клубок противоречий.

1.   Хронологически не совпадает срок зачатия «с порубок» и описание шевеления плода в «декабрьское воскресенье».

2.   Заявление Аксиньи о бездетности Степана не соотносится с фактом рождения их общего ребенка через полтора года после свадьбы.

3.   Исходя из описания шевеления плода в декабре, жизнь Аксиньи и Григория в Ягодном приходится на вторую половину беременности Аксиньи. Версия 20-й главы, приведенная выше, этому противоречит, поскольку содержит прямые указания на токсикоз первой половины беременности («от мясного рвало...»), проявлявшийся в Ягодном во время совместной с Григорием жизни. Получается, что признаки, характерные для разных сроков беременности, введены в текст в обратной последовательности.

4.    Роды «подурневшей за лето» Аксиньи на покосе укладываются в срок зачатия «с порубок», но противоречат срокам шевеления плода.

Конечно, многое можно было бы отнести к авторскому праву и авторской неосведомленности в подобных физиологических вопросах, что опять-таки вызовет сочувственные реплики шолоховедов о том, что это еще раз подтверждает авторство молодого советского писателя Шолохова.

Для нас этот факт также свидетельствует о значительности внедрения Шолохова в создание образа Аксиньи. Нет сомнения, что озлобленная неудовлетворенность Аксиньи, приехавшей на передовую в разгар восстания, и ее равнодушие к самым горячим и кульминационным страницам борьбы казаков за освобождение родной земли являются инородным пластом не только в «повстанческих главах», но и в природе женского образа казачки.

Вспомним здесь и другие неувязки и противоречия, которые встречаются в романе и связаны с развитием этой сюжетной линии. Их многочисленность подтверждает сделанный выше вывод о сильном искажении, которому подвергся в романе первоначальный образ Аксиньи. Начать можно с одного малозаметного факта.

Почему-то никто из исследователей не остановил свое внимание на причине ухода Григория из семьи. Мы по инерции просто воспроизводим в своем сознании то, о чем непосредственно говорится в романе: Наталья Коршунова собралась уйти от Григория и вернуться домой. Но вот вопрос — что могло побудить Наталью на такой шаг, решающий шаг в ее жизни? Ведь не какая-нибудь же обида или рядовое недовольство? Семейная жизнь казаков, вынужденных много лет проводить на службе вдали от дома, выработавших довольно свободные отношения между мужчиной и женщиной, была далека от идиллии. Наталья должна была иметь какое-то очень серьезное, из ряда вон выходящее основание, для того чтобы через четыре месяца после венчания и свадьбы решиться уйти от Григория и вернуться домой.

Что же могло побудить ее на этот шаг? В романе ответа на этот вопрос мы не находим. Когда Григорий после принятия присяги возвращается домой, он совершенно не ведает, что с Натальей что-то неладно. Отношения в семье вдруг доходят до крайней точки, Наталья по собственному почину объявляет о своем уходе.

Анализируя все эти факты и учитывая ту двойственность в описании беременности Аксиньи, о которой говорилось выше, можно прийти к следующему предположению. Единственной возможной правдоподобной причиной ухода Натальи могла быть беременность Аксиньи. У Натальи могли возникнуть сомнения в ее положении законной жены Григория Мелехова в том, и только в том случае, если у Григория должен был родиться ребенок от другой женщины, зачатый еще до свадьбы. А это в свою очередь может означать, что автор имел несколько разных версий, редакций романа. Эти различные авторские варианты развития взаимоотношений между основными персонажами были в дальнейшем искусственно соединены в печатном тексте «Тихого Дона», а напоминанием о таком соединении остались сохранившиеся противоречивые сообщения о беременности Аксиньи.

Подобных запутанных узлов в сюжетной линии существует несколько. После разрыва с Григорием в конце третьей части романа Аксинья надолго исчезает из поля зрения читателя, вновь появляясь в начале шестой части, когда Евгений Листницкий, вернувшийся после тяжелого ранения в свой дом вместе с молодой женой, предлагает Аксинье покинуть Ягодное. Все это рассказано в 5-й главе и по времени относится не ранее чем к середине сентября (ранение в начале июля, два месяца в госпитале, приезд в Новочеркасск, женитьба на Горчаковой и отъезд в Ягодное).

В 7-й главе действие снова «возвращает» нас в Ягодное, куда к Аксинье «в последних числах августа» приезжает вернувшийся «из Франции, пароходом из Марселя» Степан Астахов — звать ее назад на хутор. Сперва он получает отказ, да это и понятно: Аксинье назад дороги уже не было. Как говорит про Аксинью аникушкина жена:

«— Нужды ей нету ворочаться, живет барыней. Гладкая стала, лицо белое. Тяжелую работу не видит. Чего ишо надо?»                                                                       (VI,7,356)

Да и сама Аксинья подтверждает это:

«— Нет, не пойду... Отвыкла, да и поздновато трошки. Поздно».               (там же, с.357)

О том, что весь этот разговор происходит в конце августа, еще до возвращения Листницкого после ранения, говорят следующие слова:

«— Слыхал, будто с панским сыном... Правда?..

— Живу теперь с ним. Верно».                                                                          (там же)

Когда позднее, в сентябре, в имение вернется из Новочеркасска Евгений Листницкий, то Аксинья будет занимать все то же место горничной и автор не отметит у нее никакого желания уйти из Ягодного и вернуться к прежней жизни простой казачки.

Итак, конец 7-й главы — Степан уезжает из Ягодного ни с чем. И тут начинается нечто «непонятное». Возникает явное нарушение последовательности и логики изложения. Попробуем просто выписать подряд и внимательно рассмотреть то, что сообщается нам в тексте о развитии событий.

Из концовки главы, отделенной многоточием, мы узнаем, как, несмотря на отказ Степану, Аксинья все-таки возвратилась на хутор в результате разговора с Евгением Листницким, приехавшим в Ягодное с молодой женой. Последнее событие датировано в тексте неявно, но довольно определенно — вторая половина сентября. Автор точно указал время, прошедшее между ранением в бою под станицей Кореновской во время второго Кубанского похода (5 июля с.ст.) и приездом Евгения в Ягодное. Это две недели в лазарете после ампутации, тридцать дней в госпитале, неделя в Новочеркасске вместе с Ольгой и, наконец, прибытие на «четвертый день пути» в Ягодное.

А вот что мы находим в концовке 7-й главы (VI,7,357-358):

«После того как узнала, что Евгению она больше не нужна,..»

(Упоминание о Евгении говорит о том, что речь идет о времени после его возвращения, то есть о второй половине сентября.)

«услышав о возвращении мужа, решила уйти к нему...»

(Явная путаница в порядке событий, поскольку Аксинья сначала «в конце августа» встретилась с мужем (со Степаном), а уже после, спустя три-четыре недели, имела разговор с Евгением, вернувшимся в Ягодное не ранее середины сентября.)

«С этим решением ждала Степана...»

(Новое повторение путаницы и подтверждение слабого понимания внутренней хронологии повествования: «ждать» с этим решением Степана она не могла потому, что Степан объявился на несколько недель ранее молодого Листницкого. Кстати, в разговоре с Аксиньей Степан нигде не говорил ни о «Марселе», ни о «пароходе», зато упомянул, что шел из Германии.)

«На другой день Аксинья, получив расчет, собрала пожитки. Прощаясь с Евгением... И ушла. К вечеру была на хуторе Татарском».

(Повествование снова переносится во вторую половину сентября, когда в результате разговора с Евгением Аксинья вынуждена была покинуть Ягодное.)

Таким образом, в тексте в едином ряду оказались перемешанными два совершенно разновременных события: возвращение из плена Степана и отказ Аксиньи вернуться к нему на хутор и возвращение в Ягодное Евгения Листницкого после ранения и уход из Ягодного Аксиньи. Стоит отметить здесь и то, что обнаруженные нами расхождения встречаются в особо выделенной (отточием, звездочками) части главы. Такая ситуация в «Тихом Доне» наблюдается неоднократно, например, в случае со станицей Ольгинской в пятой части. Очевидно, подобное деление текста глав как-то связано с соавторской работой над дополнением или переделкой исходного текста.

Мы же к выявленной хронологической путанице можем еще добавить, что она, скорее всего, не случайна и указывает на очередное искусственное соавторское «исправление», нелогичное и конъюнктурное, судеб героев «Тихого Дона». Поэтому представляются уже неудивительными и метаморфозы Аксиньи во время восстания, о которых говорилось выше: ее образ претерпел слишком значительные и многочисленные переделки, а возможно, и объединил черты нескольких женских образов авторского текста.

 

III. ТРОИЦА. ПОКРОВ. ПАСХА...

Предвоенные главы «Тихого Дона»

Уводя читателей нашей работы в мир кропотливой проверки исторической информации, содержащейся в «Тихом Доне», ее надежности и достоверности, мы постарались не только представить всю полноту исторической картины, но и доказать глубокий профессионализм автора романа, чьими руками была создана эпопея о донских событиях начала XX века. Столь благородная и ответственная миссия облегчалась наличием ряда исторических и литературно-публицистических источников по интересующим нас событиям. Снабженные подробнейшей хронологией, они позволяют по дням и часам восстановить и сравнить последовательную цепь событий в романе, вычленить и расшифровать соавторские внедрения и редакционные вставки как метод работы.

Иной предмет исследования представляют начальные главы «Тихого Дона», повествующие о казачьей жизни, не выходящие за пределы узкого круга мелеховской семьи и их ближайшего окружения. В спокойном мерном течении жизни, в котором лишь земные человеческие страсти да повседневные дела, мы не встречаем событий общероссийских, в тексте нет даже прямых дат местного донского масштаба. Жизнь казаков движется как бы по замкнутому, изолированному от остального мира, кругу. Мерой времени здесь является традиционный крестьянский календарь, в котором соединяются сезонная цикличность природы и православные праздники. А для Области войска Донского добавляется еще и третья составляющая временного круга: к ежегодному природному циклу с такой же неизменностью добавляются действия и события, связанные с отбыванием воинской службы, которую испокон веков несли казаки.

Несмотря на художественный, этнографически-бытовой характер первых двух частей романа, именно указанные выше определители повседневной казачьей жизни позволяют нам изучить внутреннюю структуру предвоенных глав романа. Предлагаем читателю углубиться в таинственные дебри скрытой, относительной хронологии «Тихого Дона».

 

1. ЯВЛЕНИЯ ПРИРОДЫ В ПЕРВЫХ ЧАСТЯХ «ТИХОГО ДОНА»

Первые страницы романа, рассказывающие читателю о повседневной жизни мелеховской семьи, дают отсчет всему длительному и трагическому повествованию о судьбе казаков хутора Татарского. Известно, что хутора с таким названием, на верхнем Дону нет — он создан воображением автора «Тихого Дона». Что еще вымышлено автором, а что взято им из реальной донской жизни и прямо перенесено в художественное пространство романа? Ответ на этот вопрос может дать нам многое для понимания как самого создателя и его творческого метода, так и особенностей художественного повествования в современной литературе.

Проследим развитие событий в первых частях произведения. Исходная точка здесь — майские лагери, куда по жаре направляются казаки. На хуторе же — время покоса, начало которого пришлось в том году на Троицу. Семья Мелеховых вместе с Аксиньей Астаховой выезжает косить через несколько дней после отъезда «служивых». Стоит жаркая погода. Когда же спустя примерно четыре недели казаки возвращаются из лагерей домой, их сопровождает холодный дождь, почти осенняя погода.

Среди событий второй части выделяется поездка Григория на полевые работы со своей молодой женой за три дня до Покрова. Между молодыми происходит ночью важное объяснение. Наутро, проснувшись, они видят, что земля кругом покрыта на два вершка снегом. Столь ранний снег — явление необычное, редкое для Области войска Донского, выделяющееся из привычного сезонного круговорота природы. Неожиданные изменения в окружающей природе усиливают и оттеняют художественные образы, создаваемые автором, в определенном смысле символизируют и как бы предрекают последующие события в их жизни.

Такое же пересечение, совмещение в тексте резких изменений в судьбе персонажа с необычным, заметным природным явлением мы встречаем в судьбе Натальи. На Пасху, вечером в Страстную субботу, Наталья Коршунова, получив отрицательный ответ от Григория («живи, как знаешь...»), предпринимает попытку самоубийства. И именно в эти самые минуты на Дону взламывается лед и начинается ледоход.

Описание природы, ее проявлений и изменений создает неотъемлемый и органичный фон повествования, как бы его дальний план, составляя при этом одну из важнейших основ художественности текста. Цепь описаний природных и погодных явлений тянется параллельно всем перипетиям судеб персонажей.

Но самое удивительное, самое неожиданное, с чем сталкивается исследователь текста, заключается в том, что все описания природных и погодных явлений достоверны. Они в точности передают именно те природные условия, которые были на Дону в соответствующее повествованию время! Роман читается как документальный «летописный» рассказ о реальных событиях из казачьей жизни на верхнем Дону в десятые годы ХХ-го века. Такое совпадение, вероятно, является уникальным для художественного произведения. Но прежде чем говорить о его значении для текстологии, рассмотрим наиболее характерные случаи.

Троица. Покос

Обратимся к завязке романа и выделим все сведения о погоде и крестьянской работе казаков, поскольку последняя связана прежде всего с сезонным природным циклом. Сначала необходимо воссоздать последовательность и хронологию событий, потом выявить сопутствующие им характерные признаки и, наконец, проверить их достоверность.

Хронология событий

Текст «Тихого Дона»

В центр повествования автор поставил Троицу, на которую пришлось начало покоса на хуторе. Встреча на покосе Григория с Аксиньей определила все последующее развитие событий. За несколько дней до Троицы казаки уезжают в лагери, за два дня — хуторяне определяют деляны для покоса. По времени события соотнесены между собой следующим образом. Казаки отправляются в лагери за несколько дней до Троицы, а возвращаются спустя примерно три с половиной недели после. Круг сопутствующих характерных деталей включает   описание погодных условий тех или иных событий. Автор отчетливо говорит о хорошей, жаркой погоде во время отъезда казаков и на Троицу, а ко времени возвращения из лагерей — погода резко портится. И; наконец, далее автор дает общую характеристику погоды в том году: через урожай, который поспел к середине лета. Погода была благоприятной и хлеба (озимые и яровые) уродились хорошие.

За два дня до троицы хуторские растрясали луг.                        (I,8,19) С троицы начался луговой покос... День  перекипал в зное. Обдерганные ветром тучки ползли вяло…               (I,9,21) Оставалось полторы недели до   прихода казаков из лагерей... За две недели вымотался он, как лошадь, сделавшая непосильный пробег. (I,12,24) — Степан!... Давай служивскую заиграем? — Жарко дюже. Ссохлось все.   (I,5,16) Падал дождь... Небо по-осеннему сизело, запеленутое в тучи.       (I,13,26) За житом... подошла и пшеница... Урожай, — хвалились люди, — добрый. Колос ядреный, зерно тяжеловесное, пухлое.              (I,17,34)

Покров. Пахота

Другая часть текста, где природные явления введены в художественное повествование, — начало второй части «Тихого Дона». Действие приходится на осень, когда, по словам автора,

«хутор, зажиревший от урожая, млел под сентябрьским прохладным сугревом...»      (II,3,54)

Григорий и Наталья Мелеховы вдвоем выезжают в поле пахать. Эпизод этот очень важен для развития и раскрытия их характеров. Прошло уже несколько недель после свадьбы и молодые, оказавшись наедине, получают возможность лучше понять и определить чувства друг к другу.

Точно определено время, когда это происходит, — конец сентября. Завершением сцены разговора Григория с молодой женой становится внезапно случившееся событие. Совершенно неожиданно для этого времени года необычайно рано выпадает снег, покрывая всю степь. Замерзает степь — так же, как охлаждаются чувства Григория к жене.

Григорий с женой выехали пахать за три дня до покрова.             (II,5,56) Перед светом Григорий проснулся. На зипуне на два вершка лежал снег. В мерцающей девственной голубизне свежего снега томилась степь... (II,5,59)

Параллельное движение повествования на этом не прекращается. Продолжается как бы сопоставление людской жизни и природы. И там, и там стройное, неторопливое течение сменяется внезапным бурным всплеском, похолодание — оттепелью. Переменчивость природы, которая, казалось бы, неподвластна никакой внешней силе, сопоставима здесь с непредсказуемостью человеческой души, способной в минуты порыва и подъема, как показывает автор, на самые могучие и неподконтрольные взлеты и действия.

Сомнения и колебания в душе Григория не исчезли совсем после свадьбы. Напротив, со временем растет, волнами накатывает внутреннее смятение. Внутренние сомнения и колебания естественны для человеческой натуры. И автор подчеркивает это, показывая такой же неровный ритм в природе. Холод сменяется потеплением, снег, казалось, укрывший всю степь глубоким покровом, сходит совсем на неделю.

«Зима легла не сразу. После покрова стаял выпавший снег... С неделю тянул южный ветер, теплело, отходит земля, ярко доцветала в степи поздняя мшистая зеленка. Ростепель держалась до михайлова дня, потом даванул мороз, вывалил снег; день ото дня холод крепчал, подпало еще на четверть снегу...»                                           (II,7,59)

Пасха. Ледоход на Дону

Наконец, еще одно важное событие, составляющее кульминацию в развитии отношений Григория с Натальей: окончательный разрыв с семьей и в ответ — попытка Натальи уйти из жизни. И все это совмещено с двумя событиями окружающего мира — дело происходит на самый значимый православный праздник, в ночь на Пасху. Кульминация судеб буквально совпадает с кульминацией в окружающем мире. Замерзшая река, уже готовая вот-вот взломаться и дать волю, дорогу обновлению: теплу, солнцу, весне, — взламывается, начинается ледоход.

«На четвертой неделе поста сдала зима. На Дону бахромой легли окраинцы, ноздревато припух, поседел подтаявший сверху лед... По утрам легкие ледозвонили заморозки, а к полудню земля отходила, и пахло мартом...»                                                                            (II,15,78)

В природе и в человеческой судьбе по воле автора разлом наступает одновременно. Такое совпадение позволяет автору подчеркнуть существование высших, неподвластных человеку сил, способных вмешаться и изменить его судьбу. Не понимая до конца происходящего, человек ощущает лишь, что жизнь бросает его из стороны в сторону так же, как бурный весенний разлив — разломившуюся льдину. В какой-то момент природа пробуждается и образующееся половодье несет безудержно человека по волнам жизни.

«В ночь под пасху небо затянуло черногрудыми тучами, накрапывал дождь... На Дону, уже в сумерках, с протяжным, перекатистым стоном хряпнул лед... Лед разом взломало на протяжении четырех верст...»                                                                               (II,16,80)

Хронология событий

Текст «Тихого Дона»

В тексте мы находим не только описание отдельного события — начала ледохода. Подробно рассказано о приближении тепла, наступлении весны, о погоде и времени начала полевых работ. Фактически показан весь ход смены времен года: от первого тепла, схода снегов, вскрытия рек и до начала полевых работ на отдохнувшей за зиму и отогревшейся земле. Ранняя ровная весна теплая, облачная погода, быстрый сход снега... Через неделю после Великого Поста начало полевых работ... Завершает эту линию художественного повествования общая характеристика природных условий летом того года.

Григорий вернулся со станции... в вербное воскресенье. Оттепель съела снег; дорога испортилась в каких-нибудь два дня... вывалившаяся из берегов речка гнала по раздвинувшемуся руслу грязные воды... (II,17,80,81) — Ваши хуторные как на поля выедут? — На Фоминой тронутся, должно. (II,16,80) Сухостойное было лето. Редко падали дожди, и хлеб вызрел рано. (II,20,89)

Итак, мы столкнулись с очень интересной особенностью авторского текста: каждое событие получает конкретное описание сопутствующих природных условий, создавая этим у читателя впечатление полной достоверности повествования. При этом автор создал уникальную ситуацию. Все события привязаны и соотнесены сразу с двумя независимыми хронологическими рядами. Первый ряд создают природные явления, для каждого года имеющие свои неповторимые характер и протекание во времени. Второй ряд образован датами православного календаря, составлявшим у казаков основу ежегодного календарного цикла. При этом часть православных дат носит переходящий характер и их положение в календаре меняется от года к году.

Таким образом, автор «Тихого Дона» одновременно соотнес каждому значительному событию и характеристики природных и погодных условий, и соответствующую дату православного календаря. Скрещение двух независимых хронологических рядов создает в романе скрытую однозначную систему датировки событий при том условии, что он включал в текст описания реально происходивших природных явлений. Поэтому перед нами стоит двойная задача: проверить точность встречающихся в романе описаний природных явлений и, в случае подтверждения их достоверности, идентифицировать с их помощью события.

Но прежде чем приступить к ее разрешению, целесообразно рассмотреть один дополнительный вопрос. Изучая содержащиеся в тексте первых частей сведения о явлениях природы и пытаясь с их помощью определить внутреннюю хронологию и датировку художественного повествования, мы не можем быть уверены, что текст со временем не претерпел деформаций, перестановок, изъятий и т.д. То есть является ли известный нам временной масштаб, последовательность и хронология событий такими же, что и в предполагаемом исходном тексте первых частей «Тихого Дона»?

Майские лагери казаков

Хорошо известны случаи произвольных перестановок и изъятий фрагментов текста, неоднократно проводившиеся Шолоховым. Поэтому при изучении романа необходимо найти такие характеристики текста, которые позволили бы решить вопрос о его цельности, органичности соединения отдельных эпизодов.

Такой каркас в первых частях существует. Внутреннюю связь ему придают достоверные сведения, касающиеся казачьей воинской службы. Ее прохождение было четко определено по длительности, последовательности, возрасту казаков.

Выделим в тексте все известные сведения о воинской службе членов семьи Мелеховых, чтобы проследить и проверить хронологию довоенных глав в романе. Исходное событие, от которого начинается рассказ о донском хуторе Татарском, — отъезд казаков на майские лагерные сборы.

«Из хутора в майские лагери уходило человек тридцать казаков».                               (I,3,11)

Среди казаков — старший брат Григория, Петр Мелехов. Итак, в майских лагерях принимали участие казаки после прохождение действительной службы, равнявшейся четырем годам, переведенные после нее в полки 2-й и 3-й очереди. Срок подготовительной равнялся двум годам до 1908 г. и одному году после 1908 г.*

____________________

* В.В.Лобачевский. Военно-статистическое описание Области войска Донского. Новочеркасск, 1908.

Казаки проходили службу в полках 2-й очереди четыре года, в течение которых они ежегодно призывались на лагерные сборы, приходившиеся, как правило, на май и длившиеся обычно 3 недели. После этого казаки переходили в полк 3-й очереди, где числились еще четыре года, в течение которых могли один раз призываться на майские сборы.

Зная все это, мы можем теперь соотнести биографические сведения, сообщаемые о Мелеховых, с описанным выше порядком прохождения службы. Первое важное обстоятельство — возраст Григория и его брата Петра. Возраст Григория определяется тем, что в течение первого года, описываемого в романе, в одно из воскресений декабря, он вместе со своим другом Митькой Коршуновым приносит присягу: первый шаг в воинской службе казака.

«— Опять же на службу мне на энтот год».                     (I,12,26)

Следовательно, в «Тихом Доне» Григорий Мелехов появляется в возрасте двадцати лет! Возраст Петра Мелехова определен следующим образом:

«...младший Григорий в отца попер: на полголовы выше Петра, хоть на шесть лет моложе...»                                                           (I,1,7)

Из этого вытекает, что Петр Мелехов только что вернулся с действительной и находился на льготе, проходя службу в полку 2-й очереди. Если разница в годах между братьями Мелеховыми равна шести годам, а в нынешнем году Григорию предстоит принимать присягу, то можно точно вычислить, когда присягу принимал старший брат. Четыре года на действительной службе и два года приготовительной службы между принятием присяги и действительной — всего шесть лет составляют минимальную разницу возраста братьев Мелеховых, которая не будет противоречить порядку прохождения службы.

Второй интересный факт — разрыв по времени между принятием Григорием присяги и его уходом на службу в полк. Присяга принималась Григорием в декабре первого года повествования. Подготовка к уходу происходит через год — «за неделю до рождества», а сам уход на второй день рождества описан в последней главе второй части (II,21,93-95).

Предвоенное повествование содержит в качестве трех главных опорных узлов события, связанные с воинской службой казаков. Завязка действия приходится на майские сборы казаков, находящихся «на льготе». Кульминация в развитии семейных отношений Григория Мелехова совпадает с принятием в декабре того же года присяги молодыми казаками. И, наконец, завершением становится уход молодых казаков на действительную службу через год после принятия присяги.

Связность и непротиворечивость сведений о возрасте Григория Мелехова и прохождении им воинской службы являются не только еще одним свидетельством знания автором даже незначительных нюансов самых разных сторон жизни казачества. Это свидетельствует также об особой авторской дотошности, когда выверяются и пунктуально соотносятся все единые составляющие текста. Для такого подхода нужен большой профессиональный и человеческий опыт.

Эти сведения как бы замыкают собой с двух сторон предвоенные главы. В «Тихом Доне» время между присягой Григория и уходом в полк составляет один год, что в точности соответствует изменениям, внесенным в порядок прохождения подготовительной службы казаков в 1908 году: сокращение срока между принятием присяги и призывом в армию с двух лет до одного года.

 

2. ПОГОДА НА ЮГО-ВОСТОКЕ РОССИИ. 1911 — 1913

Теперь мы можем рассмотреть в целом природные явления, нашедшие отражение в романе. Картины донской природы, описания тех или иных изменений в ней составляют неизменную и художественно выразительную и значимую его часть. Без них заметно поблекли бы образы сынов и дочерей этой земли, и во многом стали бы непонятными их чувства и поведение. В основе повествования лежит неразрывная связь жизни казака с той природной средой, которая во многом формирует и определяет его характер, мировосприятие.

Однако перед исследователем прежде всего возникает вопрос, насколько всерьез можно принимать во внимание явления, которые могут значительно меняться от станицы к станице в течение даже одного дня. Для того, чтобы ответить на него, рассмотрим какие факторы и в какой степени определяют изменения погоды и климата на интересующей нас территории Области войска Донского, какие явления характерны и проявляются на пространстве сразу целого региона и, таким образом, могут использоваться в качестве надежной основы для сравнения и анализа.

Что определяет погоду на Русской равнине

В самых общих чертах погода на территории Русской равнины определяется следующими факторами: сезонностью, удаленностью от теплых вод Атлантики, омывающей Запад Европы (в основном в широтном направлении по линии Восток—Запад), и, что особенно важно для нашего исследования, циклональной и антициклональной деятельностью в атмосфере, то есть прохождением через территорию Европейской России циклонов и антициклонов. Именно последнее определяет характер и краткосрочные (в течение нескольких дней или недель) колебания погоды одновременно на больших пространствах, захватываемых проходящими циклонами и антициклонами. А именно для больших регионов, в нашем случае для областей нижнего Поволжья, верхнего и среднего Дона, этим будут определяться такие характерные особенности, как смена ясной и пасмурной, холодной и жаркой погоды, последовательность и длительность понижений и повышений температуры воздуха, сроки вскрытия рек и т.д.

Исходя из всего вышесказанного, мы должны стремиться исключить из анализа отдельные погодные явления, взятые сами по себе, изолированно. Кратковременные колебания погоды могут быть в равной степени вызваны и общей атмосферной деятельностью на Русской равнине и местными условиями. Перед нами возникает задача обнаружения и использования надежных метеорологических сведений, которые могут быть полезными для решения нашей задачи, т.е. составить сравнительный ряд для идентификации сведений, имеющихся в художественном тексте.

Именно характер формирования погоды на территории Европейской России определил наш выбор. Из упоминаемых в романе погодных и природных событий и явлений для анализа и идентификации целесообразно привлекать либо необычные, которые заметно, явно выделяются на общем фоне, либо группу, цепочку событий, составляющих единую последовательность метеорологических изменений. Составляя общий эволюционный во времени ряд, они позволяют при анализе отбросить местные погодные факторы и оставить только те данные, которые связаны с метеорологическими изменениями в пределах целого региона: в нашем случае — Юго-Востока Европейской части России.

Итак, нас в дальнейшем будут прежде всего интересовать следующие погодные и метеорологические характеристики: характер погоды (теплый-холодный, ясная-дождливая), последовательность и характер ее изменения, сезонные изменения (выпадение снега, замерзание рек и т.д.), воздействие на урожай (сроки полевых работ, размеры урожая) и погодные условия в разные периоды полевых работ.

Такой подход создает еще одно преимущество. На сегодняшний день мы не располагаем метеорологическими наблюдениями за тот период и в тех именно пунктах, где происходило действие «Тихого Дона». «Региональный» метод отбора и анализа фактов позволяет использовать в исследовании рутинные регулярные данные метеорологических наблюдений, проводившихся на существовавших в России метеостанциях, располагавшихся в различных областях страны. Эта информация легкодоступна, научные наблюдения за погодой постоянно публиковались в таких известных научных журналах Академии Наук, как «Метеорологический вестник» (MB) или «Ежемесячный метеорологический бюллетень Николаевской Главной Физической Обсерватории» (ЕМБ). Соответствующие данные из этих журналов использованы ниже в нашем исследовании для сопоставления с соответствующими описаниями «Тихого Дона».

Традиционная хронология начальных событий. 1912-13 гг.

Определить год начала описываемых в «Тихом Доне» событий можно лишь косвенно, прослеживая порядок и сроки прохождения воинской службы Григорием Мелеховым. Общепринятым считается год 1912, когда за два года до германской войны начинают разворачиваться события в жизни казаков хутора Татарского. Посмотрим, что известно о погоде 1912 г. и как эти сведения соотносятся с тем, что находит читатель в тексте.

Первое, на что следует обратить внимание, — праздник Троицы, когда хуторские начинают покос. В 1912 г. Пасха была ранняя и приходилась на 25 марта с.ст. Соответственно, Троица праздновалась через 7 недель — 13 мая с.ст. Эта дата представляется слишком ранней для начала первого покоса, который обычно начинается уже после созревания трав в самом конце мая — начале июня по с.ст.

Однако самое серьезное сомнение порождает информация о характере самой погоды в интересующем нас 1912 г. Оказывается, весна в тот год была поздней, очень сильно задержалась. Вот что пишет корреспондент «Метеорологического вестника» из Харькова, который относится к тому же региону, что и интересующая нас территория, будущего Верхне-Донского округа:

«Вторая половина весны 1912 г. должна быть отмечена в жизни нашего края как исключительное метеорологическое явление, явление, не повторяющееся на протяжении нескольких десятков лет.

Сейчас май, а у нас вся природа имеет вид мартовский: холода, отсутствие солнечных дней... Мало подножного корма... Весь крупный скот все еще стоит на сухом корму. В общем, развитие весны уже запоздало не менее как на три недели. Вероятно, все это закончится резкой жарой... Последняя декада <мая> (21-31) в общем была теплая...»

(MB, т. XXII, 1912, с. 253-254)

Сочетание очень ранней Пасхи, пришедшейся на этот год, с небывало холодной и поздней весной полностью исключают возможность отнести встречающиеся в художественном тексте описания погодных условий к 1912 г.

Этот вывод подтверждается при дальнейшем сравнении. Если в романе мы читаем про пасмурную холодную погоду во время возвращения казаков из лагерей (а это имело место через три с половиной недели после Троицы), то в действительности в 1912 г. после всех весенних холодов с конца мая надолго установилась сухая и жаркая погода. Об этом мы узнаем из статьи «Урожай хлебов в России в 1912 году»:

«Июнь... на юге, в центре и на востоке установилась необычайная жара, доходившая до 35-38°... в отношении распределения осадков июнь не отличался благоприятным характером... на юго-востоке (часть Донской обл., Самарской, Саратовской и Астраханской губ.) установилась засуха с необычайной жарой. В течение нескольких недель прекрасные виды на урожай озимых были здесь окончательно погублены.

...На юго-востоке большая часть июля прошла при сухой погоде».              (Там же, с. 320-321)

Не наблюдалось также осенью 1912 г. (конец сентября — октябрь) ранних выпадений снега, о чем свидетельствует «Обзор погоды за октябрь... по новому стилю в Европейской России»:

«...начала формироваться новая область высокого давления, которая 10-го охватывала уже большую часть Европейской России... В последующие дни вышеуказанная область..., выстывая все больше и больше... Резкая смена теплой погоды морозами в районе Ростова-на-Дону сопровождалась гололедицей, порвавшей телеграфные и телефонные линии... 27-го и 28-го пронеслась новая буря на Черноморском побережье... Температура упала ниже нуля на всем пространстве Европ. России вплоть до южного побережья Крыма... Конец месяца действительно сопровождался оттепелями в пределах всей Европ. России...»

(Там же, с. 395-396)

«Ежемесячный метеорологический бюллетень» за октябрь и ноябрь 1912 г. подтверждает сильные морозы в октябре:

«Замерзание рек...

Дон у Казанской ст. — 27 октября (ст.ст.)»

(«ЕМБ», 1912, № 10, с. IV)

и сообщает о теплой погоде в ноябре:

«Около средины месяца <ноября по н.ст.> температура была всюду выше нормальной, в южной половине страны наступило самое теплое время отчетного месяца...

Вскрытие рек:	3 ноября Дон у Усть-Медведицы О.В.Д.
	17 ноября Дон у ст. Казанской О.В.Д.»

(ЕМБ, 1912, № 11, c. II, IV)

Таким образом, осенью 1912 г. ни внезапного раннего снегопада, ни последующей длительной оттепели, которые подробно описаны в «Тихом Доне», ни других похожих погодных явлений на Дону не наблюдалось.

Третья группа событий, вскрытие Дона весной следующего, 1913 г. тоже содержит интересные для нас обстоятельства. Напомним, что на Пасху (1913 г.?) во время начавшегося ледохода Наталья предпринимает попытку самоубийства. Ход весны описан следующим образом: за неделю до вскрытия Дона (на вербное воскресенье) отмечается почти полное и быстрое таяние снега. А через неделю после Пасхи (на Фоминой неделе) Пантелей Прокофьевич собирается ехать в поле пахать.

В отличие от предыдущего, 1912 г., Пасха в 1913 г. была поздней и праздновалась 14 апреля с.ст. — позднее на 20 дней. Сроки вскрытия Дона за разные года можно найти в нескольких изданиях. Например, в «Энциклопедическом словаре» для Дона в пределах области даны следующие средние числа вскрытий и замерзаний Дона:*

Павловск	14 марта — 25 ноября
Усть-Медведицкая ст.	30 марта — 15 ноября
Нижне-Чирская ст.	24 марта — 25 ноября
Новочеркасск (Аксай)	16 марта — 17 ноября

____________________

* Энциклопедический словарь. Издатели: Р.А.Брокгауз и И.А.Ефрон, т.XI, 1893, с.37.

Более современные сведения (и более подробные) можно найти в «Полном географическом описании нашего отечества»:

«Средние числа вскрытий и замерзаний*
...Дон у ст. Усть-Медведицкой	29 марта — 29 ноября
у ст. Калачевской	29 марта — 6 декабря
у ст. Нижне-Чирской	28 марта — 5 декабря
Устье: Новочеркасск, Ростов...	26 марта — 5 декабря
у ст.Константиновской	21 марта — 29 ноября
Сев. Донец у ст. Каменской	18 марта — 9 декабря
Крайние сроки вскрытий: Дон у Ростова	24 февраля 1879 — 7 апреля 1875»

____________________

* «Россия. Полное географическое описание нашего отечества» под ред. В.П.Семенова-Тян-Шанского. Новороссия и Крым, т.XIV. СПб., 1910, с.60.

Мы видим, что события Пасхи, описанные в «Тихом Доне», не укладываются в предельно возможные для них календарные сроки и поэтому должны быть признаны для 1913 г. невозможными.

Рассмотрим теперь данные о погоде и ходе сельских работ за весну 1913 г., используя данные из «Метеорологического вестника»:

«<Валкский уезд Харьковской губ., начало марта с.ст.>:

Наша южная полоса уже пережила зиму и сейчас в нашей местности наступил тот момент, которым характеризуется переход от зимы к весне. Стоит дивная погода: ясные, солнечные дни, высокое, голубое небо... тепло, — в полдень температура поднимается до 15 град. по Реомюру; началось таяние снега...»                                                     (MB, т. XXIII, 1913, с. 124)

Сроки вскрытия Дона за 1913 г. прямо указаны в «MB»:

«Вскрытие рек... 20 <марта с.ст.> Дон <у ст.>Усть-Медведицкая — ранее на 9 дней».  (там же)

Приведенные выше в таблицах сведения о вскрытии Дона совсем не лишние для нашей работы. Ведь нам важен не только срок начала ледохода в районе ст.Вешенской в 1913-м году (20 марта с.ст.), но и пределы возможных колебаний тех или иных цифр. Важно уяснить принципиальную возможность совершения события, описанного автором в указанные им сроки.

Осталось рассмотреть сведения о погоде за период после Пасхи:

«Обзор погоды за апрель нов.стиля...

Теплый на пространстве всей Европейской России март сменился еще более теплым апрелем... Средние за месяц температуры оказались во всей Европ. России выше нормальных... Теплый март уже значительно согнал снежный покров и к началу апреля он охватывал... бассейн средней Волги до Саратова... Большая часть рек... вскрылась до конца марта в среднем дней на 10-12 раньше нормы.

...в апреле. Все весенние фазы — развитие растительности, прилет птиц... — наступали почти повсеместно недели на 1,5-2 ранее нормы. Столь же рано начались и полевые работы в южной и средней полосе России».                                              (МБ, т. XXIII, 1913, с. 160, 162)

Мы видим, что описания погодных явлений в начальных главах романа полностью, во всех пунктах расходятся с реальной картиной весны 1913 г.:

—   снег сошел и началось бурное вскрытие рек не к вербному воскресенью (7 апреля с.ст.), на две-три недели раньше;

—   ледоход на Дону начался на девять дней раньше средней даты вскрытия, что расходится с датировкой романа («вечером страстной субботы») на 25 дней!

—   указанный в романе срок вскрытия Дона (середина апреля с.ст.) намного выходит за пределы самых поздних, зарегистрированных случаев начала ледохода на Дону;

—   соответственно, срок начала полевых работ («на Фоминой») слишком поздний и отстает от реального на две-три недели.

Наконец, последнее сравнение относится к характеристике лета 1913 г., которое в «Тихом Доне» характеризуется как «сухостойное», когда «редко падали дожди». В действительности лето 1913 г. представляется совершенно иным:

«Холодный май сменился не менее холодным июнем... 15 <июня> давление резко понизилось на юге России, возник хорошо сформировавшийся циклон..., сопровождавшийся ливнями, грозами и градобитиями, обусловил холодную погоду...»                   (Там же,с.229-230)

«Урожай хлебов в 1913 г.

Погода начала июня хотя и отличалась переменным и неустойчивым характером... Однако, к концу месяца, когда дожди получили уже непрерывный характер, в особенности на юге, юго-западе и частью в центре и на юго-востоке... Июль месяц отличался еще менее устойчивой погодой».                                                                                                (Там же, с. 294)

Вывод получается однозначным: те описания погоды, которые мы встречаем в первых главах «Тихого Дона», ни в одном пункте не соответствуют и коренным образом расходятся с реальной погодой в 1912-13 гг., на которые приходятся события романа.

Новая датировка событий «Тихого Дона». 1911-12 гг.

Ситуация с недостоверностью в описании природных явлений, упоминаемых в романе, в корне меняется, если мы откажемся от традиционной датировки и сместим ее ровно на один год — будем считать, что завязка романа приходится на 1911 г. Оказывается, что при таком условии во всех эпизодах авторские описания погодных и иных явлений в точности отражают реальную картину 1911-12 гг.! Столь необычный факт заставляет по-новому взглянуть как на личность автора, так и на характер его работы над «Тихим Доном».

Итак...

1911 год, Троица...

В 1911 г. Пасха праздновалась на 16 дней позже, чем в следующем, 1912 г., и приходилась на 10 апреля с.ст. Соответственно, Троица приходилась на 29 мая с.ст. Этим снимается главное противоречие — дата начала покоса становится вполне правдоподобной.

I. ДАТЫ ПАСХАЛЬНЫХ ПРАЗДНИКОВ В «ТИХОМ ДОНЕ»
	1911г.		1912г.		1913г.	1914г.		1918г.		1919г.
Пасха ст.ст.	10 апреля		25 марта		14 апреля	6 апреля		22 апреля		7 апреля
с.ст./<н.ст.>		Пасха		Выезд в лагери			Троица		Возвращение
1912 г.		25 марта <7 апреля>		6 мая <19 мая>			13 мая <26 мая>		6 июня <19 июня>
1911 г.		10 апреля <23 апреля>		22 мая <4 июня>			29 мая <11 июня>		22 июня <5 июля>

Одновременно отмечается и похолодание после Троицы, когда казаки возвращаются из лагерей. Это обстоятельство подтверждается в «MB» сообщением «О погоде истекшего лета 1911 г.»:

«Повсеместно холодной <оказалась> 2-я декада июля и, за исключением одного пункта — 1-я и 2-я декада июня».                                                                               (MB, т. XXI, 1911, с. 295)

Здесь же отмечаются хорошие виды на урожай, в отличие от 1912 года, который был засушливым и неблагоприятным для земледельцев:

«Прошедшие обильные дожди в конце мая по старому стилю значительно подняли виды на урожай... Из Харькова сообщают, что благодаря обильным дождям в Харьковской и Екатеринославской губерниях хлеба сильно поправились... В некоторых местах, как, напр., в Ростове на Дону, даже опасаются, что обильные дожди могут повредить посевы».

(Там же, с. 225-226)

Можно считать, таким образом, что описание погодных явлений в «Тихом Доне» во всех частных деталях вполне соответствует тому, как развивалась погода весной — летом 1911 г.

1911 год. Покров...

Второе ключевое погодное явление — снег, выпавший в степи перед праздником Покрова. Необычность и редкость подобного события придают ему большое значение в исследовании, поскольку случайное совпадение здесь практически исключено.

Данные из «Метеорологического вестника» свидетельствуют о полной идентичности погодных условий осени первого года художественного повествования с тем, что имело место осенью 1911 г.! В самом конце сентября по старому стилю из Арктики через всю Европейскую часть России прошел мощный циклон. Он принес резкое похолодание и снежные бури вплоть до низовьев Волги.

«В первых числах октября... восточный максимум сместился на крайний юго-восток и заморозки постепенно ослабели. 6-го октября минимум с Ледовитого океана вновь опустился по северо-востоку России и заморозки появились сначала на крайнем севере, а в последующие дни снова на востоке и в центре... 9-го <26 сентября с.ст.> появляется глубокий циклон северного происхождения... В тылу этого циклона температура резко упала сначала на крайнем севере, а в последующие дни охлаждение охватило всю Европейскую Россию...

Под влиянием установившейся от циклона холодной погоды в конце сентября стар. ст. стали появляться сведения о ледоходе на реках Евр. России и выпадении снега. 29 сентября...

30 сентября и 1 октября на <нижней> Волге пронесся страшный шторм».

(MB, т. XXI, 1911, с. 342-343)

Насколько значительно совпадение погодных данных из «Тихого Дона» с метеорологическими сведениями за 1911 г. указывает тот факт, что снег в степи застает Григория с Натальей в ночь на 29 сентября с.ст. И именно в эти дни, согласно «MB», имело место выпадение снега на Юге Европейской России.

Продолжим сравнение и проанализируем сведения о ходе изменения погоды после резкого похолодания осенью 1911 г.

«...вторая и третья декады октября н.с. 1911 г.:

...уже к концу четвертой пентады <15-20 октября> температура повсеместно начала повышаться и пятая пентада, а за ней и шестая охарактеризовались резким возвратом тепла».

(Там же, с.379)

«Очерк погоды ноября месяца 1911 г. н.с.:

...Установившийся с последней декады октября теплый период удерживался почти повсеместно в Европ. России до конца ноября... Только 24 ноября антициклональная область, надвинувшаяся с Атлантического океана, получила энергичное подкрепление с севера в тылу отошедшего на восток циклона и мало по малу начала распространяться на всю Россию. Однако и эта смена режима сопровождалась заметным понижением температуры лишь в южной и центральной частях антициклона... Соответственно времени года все же температура решительно перешла через нуль и прочные заморозки установились на пространстве всей Европ. России».                                                                                           (Там же, с. 412-413)

Итак, согласно данным «MB», в 1911 г. после резкого похолодания и снегопада в самом конце сентября (по старому стилю) период примерно с 5 по 15 октября характеризовался «режим возвратом тепла». Теплый период держался до «конца ноября» по н.ст., а границей смены погоды и начала похолодания названа дата 24 ноября н.ст. (11 ноября с.ст.). Смена погоды отмечена постепенностью («мало-по-малу»), «заметным понижением температуры» и установлением прочных заморозков «на пространстве всей Европейской России».

Все эти изменения погоды полностью совпадают с тем, что мы встречаем в романе:

—   после Покрова стаял выпавший снег;

—   с неделю тянул южный ветер, теплело;

—   ростепель держалась до Михайлова дня <8 ноября с.ст.>;

—   потом даванул мороз, вывалил снег;

—   день ото дня холод крепчал.

1912 г. Пасха...

Приводимое «MB» время вскрытия Дона — 24 марта с.ст. 1912 г. приходится на Страстную субботу и в точности совпадает с датировкой в «Тихом Доне»!

«Обзор погоды за март нов.ст. 1912 г.:

...особенно сильных морозов в западной части Европы не наблюдалось, на востоке же держались значительные холода... в остальное время <1-10 и 21-31 марта> большею частью в Европ. России стояли оттепели или легкие морозы и температура вообще превышала нормальную... Необходимо отметить еще необыкновенную пасмурность марта; все время небо было закрыто облаками почти во всей Европе.

...движение снеговой линии по неделям: ...15-го марта оставалась свободной от снега самая южная часть России... К концу месяца граница снежн. покрова шла из Саратова к Киеву...

Вскрытие рек началось в марте под влиянием теплой погоды довольно энергично...

—   24 марта Дон в Усть-Медведицкой.

—   16 марта Дон у Ростова».                         <даты даны по ст.ст.>

«Сообщения корреспондентов. Из явлений погоды и природы весною 1912 г. (Екатеринославский уезд)»:

«Весна нынешнего года на Юге России открылась рано, разом с календарной весной. Таяние снежного покрова началось уже около 20 февраля <ст.ст.> и к началу марта снег оставался в сравнительно небольшом количестве по оврагам... Первые дни марта были довольно холодными, но с 6 числа снова потеплело...

Полевые работы продолжались безостановочно до 25 марта (праздников Пасхи), все это время стояла сухая, пасмурная и холодная погода. 24 марта в разных местах прошли дожди и наблюдались первые грозы».                              («MB», 1912, т.ХХII, с. 155-156; 257)

Целый ряд характерных особенностей «Тихого Дона», связанных с погодой, совпадают с данными «MB» за март-апрель 1912 г. или не противоречит им.*

____________________

* В романе есть еще несколько упоминаний весенних полевых работ на хуторе за разные годы. Например, в 1918 г. перед самым началом восстания против большевистской власти (дело происходит 18 апреля с.ст.) автор говорит, что хутор уже отсеялся. В следующем, 1919 г., автор отмечает, что 14 марта лед на Дону очень хрупок, вот-вот должен был начаться ледоход — то есть вскрытие Дона в тот год приходилось на двадцатые числа марта. Одновременно, начало полевых работ приходилось на Пасху, 7 апреля с.ст., когда Григорий приезжал на несколько дней домой. Мы видим, что описываемые автором в тексте события разворачиваются в реальных условиях исторического и географического пространства Области войска Донского.

Метеорологический вестник	«Тихий Дон»
— активное таяние снега к Вербному воскресенью; — пасмурная погода на Пасху, дожди 24 марта; — сроки полевых работ, которые обычно начинались дней через десять после вскрытия Дона.	Григорий вернулся... в вербное воскресенье. Оттепель съела снег... В ночь под пасху небо затянуло... тучами, накрапывал дождь... — Ваши хуторные как на поля выедут? — На Фоминой тронутся, должно.

В заключение разговора о 1912 г. сравним в новом контексте соответствующую характеристику лета в романе со сведениями из «MB».

«Урожай хлебов в России в 1912 году».

«Июнь... на юге, в центре и на востоке установилась необычайная жара, доходившая до 35-38°... на юго-востоке (часть Донской области, Самарской, Саратовской и Астраханской губ.)... установилась засуха с необычайной жарой... прекрасные виды на урожай озимых были... окончательно погублены...

На юго-востоке большая часть июля прошла при сухой погоде»                  (Там же, с. 320-321)

Слова: «Сухостойное было лето. Редко падали дожди...» (II,21,89) полностью укладываются в общую картину погоды в июне 1912 года.

Погодные явления в первой части составляют такую конструкцию. На первом отрезке времени <май-июнь> в романе описаны три события, сопоставленные с конкретными погодными условиями. Это солнечная, жаркая погода перед Троицей (отъезд в лагери) и на Троицу (покос) и холодная, дождливая погода примерно через три с половиной недели после Троицы (возвращение казаков). Последующий период времени охарактеризован в целом через такую общую характеристику погодных условий весны и лета, как урожай зерновых этого года.

Сравнение погодных условий весны-лета 1911 и 1912 гг. с тем, что мы находим в «Тихом Доне», определенно говорит о полном расхождении данных художественного повествования с данными за 1912 г., и наоборот — о хорошем соответствии по всем пунктам с данными за 1911 г. Сведения об урожае также подтверждают этот вывод. Характеристика урожая в романе близка к тому, что имело место в 1911 году, и противоположна — 1912 году.

Эпизод 1. Троица. Покос. Лагери...

1911 г.		«Тихий Дон»			1912 г.
1.1     <Троица — конец мая>		Из хутора в майские лагери уходило человек тридцать казаков. — Степан!.. Давай служивскую заиграем? — Жарко дюже.			Вторая половина весны 1912 г... не повторяющееся на протяжении нескольких десятков лет... май... вся природа имеет вид мартовский: холода, отсутствие солнечных дней ...мало подножного корма... развитие весны запоздало не менее как на три недели.
1.2 Повсеместно холодной <оказалась> 2-я декада июля... 1-я и 2-я декады июня.		с. ст. 13 мая => <= 29 мая с. ст.			Июнь... на юге... установилась необычайная жара... в отношении распределения осадков не отличался благоприятным характером.
		С троицы начался.., покос. День перекипал в зное. Падал дождь... Небо по-осеннему сизело, запе-ленутое в тучи.
1.3 благодаря обильным дождям... хлеба сильно поправились... в Ростове ...опасаются, что обильные дожди могут повредить посевы.		июнь с. ст. <= конец                     начало =>			прекрасные виды на урожай озимых... окончательно погублены... на юго-востоке (часть Донской области...) установилась засуха с необычайной жарой... На юго-востоке большая часть июля прошла при сухой погоде.
		За житом... подошла и пшеница... Урожай... — добрый. Хутор, зажиревший от урожая, млел под сентябрьским прохладным сугревом.
1. Традиционная версия Шолохова <1912 г. >
<с. ст. >	Пасха		Выезд в лаг.	Троица		Возвращение	Урожай
1912 г.	25 марта		6 мая	13 мая		6 июня
«MB»			слишком рано для покоса развитие весны запоздало			Необычайная жара, засуха	Виды на уро-жай погубл.
«ТД»			Жарко,	солнечно		дождь, холод	Добрый
2. «Авторская» версия исходного текста <1911 г.>
<с. ст. >	Пасха		Выезд в лаг.	Троица		Возвращение	Урожай
1911 г.	10 апреля		22 мая	29 мая		22 июня
«MB»			Разумные сроки для начала покоса			холода и дожди	хорошие ви-ды на урожай
«ТД»			Жарко,	солнечно		дождь, холод	Добрый

Эпизод 2. — Покров. Снег...

1911 г.	«Тихий Дон»	1912 г.
Под влиянием установившейся от циклона холодной погоды в конце сентября стар. ст. стали появляться сведения о... выпадении снега. 29 сентября... 30 сентября и 1 октября на Волге пронесся страшный шторм. ...к концу четвертой пентады температура повсеместно начала повышаться и пятая пентада, а за ней и шестая охарактеризовались резким возвратом тепла. Установившийся с последней декады октября теплый период удерживался почти повсеместно в Евр. России до конца ноября. Только 24 ноября... мало-по-малу... смена режима сопровождалась заметным понижением температуры ... температура решительно перешла через нуль и прочные заморозки... на пространстве всей Европейской России.	Григорий с женой выехали пахать за три дня до покрова... Перед светом Григорий проснулся. На зипуне на два вершка лежал снег. В мерцающей девственной голубизне свежего снега томилась степь. Зима легла не сразу. После покрова стаял выпавший снег. С неделю тянул южный ветер, теплело, отходила земля, ярко доцветала в степи поздняя мшистая зеленка. Ростепель держалась до Михайлова дня.   21 ноября н.с.   ...потом даванул мороз, вывалил снег; день ото дня холод крепчал, подпало еще на четверть снегу.	...начала формироваться новая область высокого давления, которая 10-го <октября н.ст./ 27 сентября с.ст.> охватывала уже большую часть Европейской России.     В последующие дни... выстывая все больше и больше... Резкая смена теплой погоды морозами в районе Ростова-на-Дону... Температура упала ниже нуля на всем пространстве Европ. России... Замерзание рек — Дон у Казанской ст. — 27 октября... Около середины месяца (ноября по н.ст.) температура была всюду выше нормальной, в южной половине страны наступило самое теплое время отчетного месяца... Вскрытие рек 3 ноября Дон у Усть-Медведицы... 17 ноября Дон у ст. Казанской...

1. Во втором эпизоде самые важные, определяющие совпадения:

—  само событие:	внезапный, мощный снегопад в самом конце сентября;
—  сопутствующие характеристики:	дата (29 сентября), сила (снег покрыл степь), длительность (несколько дней).

Помимо этого согласуются предшествующий и последующий периоды:

2. Выпадению снега предшествует устойчивая «погожая» погода.

«хутор... млел под сентябрьским прохладным сугревом»

3. В быстром таянии выпавшего снега совпадают последовательность изменений погоды и длительность каждого погодного интервала:

—  таяние	(через несколько дней);
—  постепенный возврат тепла	(в течение примерно недели);
—  период теплой погоды	(свыше трех недель);
—  похолодание со снегом	(после Михайлова дня);
—  замерзание Дона, продолжение похолодания.

Эпизод 3. — Пасха. Ледоход на Дону.

1912 г.	«Тихий Дон»	1913 г.
в остальное время <1-10 и 21-31 марта н.с.> большею частью в Европ. России стояли оттепели или легкие морозы и температура вообще превышала нормальную.     Весна... на Юге России открылась рано... Таяние снежного покрова началось уже около 20 февраля <по с.ст.> и к началу марта снег оставался в сравнительно небольшом количестве по оврагам... движение снеговой линии... 15-го марта свободной от снега самая южная часть России... К концу месяца граница снежн. покрова шла из Саратова к Киеву. Вскрытие рек началось в марте под влиянием теплой погоды довольно энергично... <необыкновенная> пасмурность марта; все время небо было закрыто облаками почти во всей Европе. 24 марта в разных местах прошли дожди и наблюдались первые грозы. Вскрытие рек... 24 марта... Дон в Усть-Медведицкой. 16 марта Дон у Ростова.     Полевые работы продолжались безостановочно до 25 марта (праздников Пасхи), все это время стояла сухая, пасмурная и холодная погода.   Июнь... установилась необычайная жара, доходившая до 35-38°... на юго-востоке (часть Донской области...) установилась засуха с необычайной жарой... На юго-востоке большая часть июля прошла при сухой погоде.	На четвертой неделе поста сдала зима.	<в начале марта с.ст.>: Наша южная полоса уже пережила зиму... Стоит дивная погода: ясные, солнечные дни, высокое, голубое небо... тепло, — в полдень температура поднимается до 15 град. по Реомюру; началось таяние снега. Теплый на пространстве всей Европейской России март сменился еще более теплым апрелем... Средние за месяц температуры оказались во всей Европ. России выше нормальных... Теплый март уже значительно согнал снежный покров и к началу апреля он охватывал... бассейн средней Волги до Саратова. Большая часть рек... вскрылась до конца марта в среднем дней на 10—12 раньше нормы.             Вскрытие рек... Дон у ст. Усть-Медведицкая — 20 марта с.ст. ранее на 9 дней в апреле все весенние фазы — развитие растительности, прилет птиц... наступили... недели на 1,5—2 ранее нормы. Столь же рано начались и полевые работы в южной и средней полосе России.   Погода начала июня... отличалась... переменным и неустойчивым характером ...к концу месяца... дожди получили уже непрерывный характер, в особенности на юге... и частью... на юго-востоке... Июль... отличался еще менее устойчивой погодой.
	<= начало марта н.с. конец марта н.с. =>
	На Дону бахромой легли окраинцы... По утрам легкие ледозвонили заморозки, а к полудню земля отходила, и пахло мартом. Григорий вернулся со станции в вербное воскресенье.
	<= 18 марта с.ст. 7 апреля с.ст. =>
	Оттепель съела снег; дорога испортилась в каких-нибудь два дня.         Вывалившаяся из берегов речка гнала по раздвинувшемуся руслу грязные воды.
	7 апреля => <= 18 марта с.ст.
	В ночь под пасху небо затянуло... тучами, накрапывал дождь. На До-
	<= 25 марта 14 апреля =>
	ну... хряпнул лед... Лед разом взломало на протяжении четырех верст. — Ваши хуторные как на поля выедут? — На Фоминой тронутся, должно.
	<= 1 апреля с.ст. 21 апреля с.ст. =>
	Сухостойное было лето Редко падали дожди и хлеб вызрел рано.

В тексте эпизода 3 последовательно описаны явления, связанные с характером весенней и летней погоды.

1. Автором выделена следующая хронологическая последовательность развития весны на Дону:

—  приход весны, начало таяния снега;	на четвертой неделе поста
—  быстрое таяние снега, вскрытие рек;	Вербное воскресенье
—  начало ледохода на Дону;	Страстная суббота
—  начало полевых работ;	на Фоминой неделе

2. Даны две сопутствующие характеристики для весны и лета:

—          пасмурная погода и дождь на Пасху;

—          лето сухое, без дождей.

Первая половина весны в 1913 г. и 1912 г. были похожими: ранняя, теплая весна; бурное таяние снегов и раньше нормы вскрытие рек, сроки начала полевых работ. Если при этом дополнительно учесть хронологические рамки погодных явлений, определяемые упоминаемыми в романе датами православного календаря (а переходящие праздники этих двух лет разнились очень заметно — на 20 дней!), то можно прийти к однозначному выводу. Описание погоды весны второго года повествования в главных чертах совпадает с характером погоды весной 1912 г. в хронологических рамках дат православных переходящих праздников, введенных в текст «Тихого Дона» автором.

В то же время расхождение даты празднования Пасхи и связанных с ней других дат православного календаря в 12-м и 13-м годах на 20 дней меняет датировку описываемых в тексте явлений столь значительно, что выводит их за рамки предельно возможных для таких природных событий (таяние снега, вскрытие рек и т.д.) границ и исключает возможность отнести встречающиеся в тексте погодные явления к 1913 г.

Помимо этого, время начала ледохода на среднем Дону, указанное в тексте, с точностью до одного дня совпадает с датой ледохода в 1912 г. и отличается на 4 дня от даты 1913 г.

Наконец, характеристика погоды 12-го и 13-го годов в летние месяцы прямо противоположна. Характер лета 1912 г. (сухое, без дождей, с жарой) близок к описанному в романе («сухостойное было лето») и противоположно обильным дождям лета 1913 г.

3. ЯВЛЕНИЯ ПРИРОДЫ В «ТИХОМ ДОНЕ»: РЕЗУЛЬТАТЫ АНАЛИЗА

Печатный текст

Совпадение реально имевших место природных условий на Дону на протяжении более года (с весны 1911 г. по лето 1912 г.) с описаниями, которые мы встречаем на страницах «Тихого Дона», создает уникальную возможность датировки событий художественного повествования. В соответствии с новыми данными — начало повествования следует сместить на один год и отнести к весне 1911 г.

Учитывая все выявленные обстоятельства, последовательность и внутреннюю связь событий в жизни главных персонажей (прежде всего Григория Мелехова), можно предположить, что в художественном повествовании имеется провал. Изъяты события из жизни персонажей, относящиеся к 1913 г.

Полученный нами результат расходится с традиционной датировкой, вытекающей из созданной Шолоховым версии о внутренней хронологии предвоенных событий. Последняя основывается в тексте на нескольких непрямых указаниях.

Первое из них — это общая хронологическая последовательность событий: от женитьбы и присяги Григория до ухода на службу на последнее предвоенное Рождество. При отсутствии прямых датировок это обстоятельство не является «жестким», его легко обойти при соответствующей поверхностной обработке и редактуре текста.

Один факт косвенно подтверждает наши предположения: старый генерал Листницкий обещает Григорию выхлопотать отсрочку от службы. В дальнейшем никаких упоминаний или свидетельств о ней в тексте мы не находим. Если бы отсрочка состоялась, то Григорий Мелехов, приняв присягу в декабре 1911 г., должен был бы идти на действительную службу накануне войны 1914-го года — в декабре 1913 г., как это и изображено в конце второй части «Тихого Дона».

Можно вспомнить здесь эпизод ареста Штокмана. Как мы уже показали в первой части нашего исследования, этот эпизод искусственно перенесен в гл.1 третьей части, относящейся к лету 14-го года. В действительности текст говорит о том, что арест Штокмана состоялся на следующий год после его появления в хуторе, то есть летом 1912 г. (по реконструированной нами хронологии). Таким образом, имеется сразу несколько указаний на состоявшиеся переделки и перестановки текста первых двух частей романа.

Существует еще один фактор, указывающий на временные рамки повествования. Это слова автора, касающиеся драки братьев Мелеховых со Степаном Астаховым, о том, что «через два года в Восточной Пруссии» предстоит еще новая встреча этих персонажей. «Восточная Пруссия» — это война с Германией, начавшаяся в августе 1914 г. Упоминание войны дает хронологическую привязку всего предвоенного повествования: оно начинается (по Шолохову) весной, за два года до войны! Но такая привязка слишком легко может быть изменена при редактировании текста и поэтому не может служить надежным основанием для датирования первых частей «Тихого Дона».

Автор

Картины донской природы, описания тех или иных изменений в ней составляют неизменный и художественно особенно выразительный и значимый слой текста. Без них заметно поблекли бы и образы казаков, сынов этой земли, и во многом стали бы непонятными их чувства и поведение. В основе всего этого лежит неразрывная связь жизни казака с той природной, окружающей его средой, которая во многом формирует и определяет его характер, мировосприятие.

Можно считать твердо установленным, что описания природных и погодных явлений в «Тихом Доне» не выдуманы автором. Им не только достоверно изображены характеры казаков и иногородних, дворян и купцов, интеллигентов и рабочих, исторически точно воспроизведена повседневная жизнь Дона. Для осуществления своего художественного замысла автор помещает своих героев в реальное географическое пространство и в природную среду определенного времени.

Как безвестный летописец Древней Руси, он задерживает свое (и наше, читательское) внимание на событиях внешнего, природного мира, которые затрагивают жизнь людей, влияют на них, привлекают к себе внимание. Яркие меняющиеся картины природы с множеством разнообразнейших достоверных деталей, с одной стороны, и сила создаваемых художественных образов на страницах «Тихого Дона», с другой, предстают перед читателем как рассказ и описание очевидца.

Нельзя не отметить, что сопоставление событий в жизни героев с природными или погодными событиями характерно и для эпических произведений, и для исторических хроник. Особенно интересна традиция русского летописания, где мы встречаем множество сведений о явлениях природы. Введение в текст природных событий, привлекавших внимание современников, вполне соответствует традиции древнерусской литературы и неоднократно встречается в русских летописях. При этом наблюдается важная закономерность: упоминаются события необычные, особенные, чем-то поразившие современников.

«Анализ древнейших летописных сводов свидетельствует о том, что отмеченные в них сведения об экстремальных природных явлениях, как правило, либо основаны на наблюдениях самого летописца, либо получены от своих коллег из других земель. Почти исключением являются свидетельства, основанные на припоминании «памятуков» или рассказах очевидцев. Все явления зафиксированы «по горячим следам» или во всяком случае по истечении небольшого отрезка времени».*

____________________

* Е.П.Борисенков, В.М.Пасецкий. Тысячелетняя летопись необычайных явлений природы. М., 1988. с.128.

Фактор личного эмоционального восприятия необычного события летописцем играет очень важную роль. Поэтому его внимание привлекают такие природные явления, которым сам летописец был очевидцем либо известия о них воспринял от непосредственного их свидетеля.

Непосредственность и глубина изображения природы автором «Тихого Дона» такова, что мы можем не просто предполагать в нем очевидца событий: раннего выпадения снега, вскрытия Дона, бурных, разлившихся весенних потоков в степи на Вербное воскресенье... Картины живы и точны. По прошествию пятнадцати лет яркие краски неотвратимо поблекнут даже в памяти того, кто сам «видел и участвовал».

А это означает, что рассмотренные выше фрагменты текста первой и второй частей «Тихого Дона» написаны сразу либо вскоре после изображенных событий: начало работы автора над романом следует отнести примерно к 1911 г. или немногим позже.

Ни у нас, ни в опубликованных исследованиях и воспоминаниях о Шолохове нет никаких сведений о том, что он в раннем возрасте (в 1911-12 гг. ему было 7-8 лет) делал какие-либо записи, как-либо фиксировал происходившие вокруг него события. Да и жил-то он в это время в глухих степных уголках: на хуторах Кружилине и Каргине вдали от Дона, от весеннего ледохода. Поэтому признать за Шолоховым точные, достоверные описания погодных явлений, которые мы встречаем в тексте (в то время он еще не начал ходить в школу!*), представляется практически невозможным.

____________________

* И.Лежнев. Путь Шолохова. — М., 1958, с.24.

Таким образом, мы обнаружили еще одно независимое подтверждение гипотезы о сложном составе текста «Тихого Дона», в основу которого положено незавершенное произведение неизвестного автора, начавшего писать свой роман, вероятно, в начале десятых годов.

Однако, следует отметить, что автор не ограничивается ролью простого очевидца и наблюдателя. Из всего многообразия природы он выбирает такие явления и точку наблюдения, что события повествования оказываются соотнесенными с явлениями природного мира. Составляя неотъемлемый и органичный фон художественного повествования, они несут в романе ту же функциональную роль достоверной основы текста, что и реальные исторические события в последующих частях «Тихого Дона».

На этом фоне ярче проступает внутренний ритм жизни героев, внезапные изменения в их судьбе, неожиданные решения и поступки находят себе аналогии и предвозвещаются событиями мира природного. Ранний преждевременный снег в степи приходит столь же нежданным в жизнь Мелеховых, как и охлаждение Григория к молодой жене, разрыв с ней. Автор как бы показывает нам, что в жизни человеческой, как и в окружающей его природе, действуют иррациональные, неподконтрольные силы, готовые вырваться на волю и увлечь людей.

В итоге можно сказать, что яркие и достоверные описания многочисленных природных, погодных явлений составляют в «Тихом Доне» двойной художественный ряд. С одной стороны, мы имеем дело с точными сведениями о них на Дону, сообщаемыми очевидцем. С другой стороны, он выступает перед нами как вдумчивый и внимательный наблюдатель, выбирающий из общего потока природных явлений именно те события, которые внутренне, по своему ритму, символике как-то связаны с событиями в жизни героев книги. Приведем здесь лишь один характерный пример.

Естественным предшественником и предвестником недолгой российской «свободы» революционного 1917 года на страницах «Тихого Дона» представлена картина недолгой рождественской оттепели накануне 1917 г.:

«В ноябре в обним жали морозы. Ранний перепадал снежок. На колене против верхнего конца хутора Татарского стал Дон. По хрупкому сизому льду перебирались редкие пешеходы на ту сторону...* Перед рождеством внезапно наступила оттепель; сутки шел дождь, с обдонской горы по ерикам шалая неслась вода; на обнажившихся от снега мысах зазеленели прошлогодняя травка и мшистые плитняки мела; на Дону... пенились окраинцы, лед, трупно синея, вздувался... Южный ветер нес с Чира томленые запахи травного тлена... На второй день рождества взломало Дон... За Доном, понукаемые южным волнующим ветром, стремились в недвижном зыбком беге тополя... Но к ночи загудела гора... Ночью ветер повернул с востока, легонький морозец кристальным ледком латал изорванные оттепелью лужины. К утру дул уже московский ветер, тяжко давил мороз. Вновь водворилась зима».

(IV,6,192,194-195)

____________________

* «Ежемесячный бюллетень Николаевской Главной Физической обсерватории» за ноябрь (н.ст.) подтверждает приход сильных морозов в ноябре 1916 г.: «Главной особенностью погоды настоящего месяца являются чрезвычайно устойчивые антициклоны, державшиеся на юго-востоке России». («ЕМБ НГФО», 1916, № 11, ноябрь, с. I)

 

IV. НА ГЕРМАНСКОЙ ВОЙНЕ

Необычно положение «Тихого Дона» в русской литературе, появившегося после Второй Отечественной войны (переименованной большевистской пропагандой в «империалистическую») и так много-планово и ярко осветившего ее. Если после 45-го года мы имеем целую «военную» литературу, которая и спустя полвека не исчерпала еще темы, то «Тихий Дон» — не только одна из немногих книг на эту тему. Она удивительно точно воссоздает картины войны и внутреннее состояние человека на ней. Реалистичность в изображении, историчность и достоверность как метод и взгляд современника на происходящие события, придают художественному тексту характер документального повествования.

Сами военные главы «Тихого Дона» четко разделяются на две группы. В одной — война 1914 г. показана через восприятие человека в первые ее месяцы. В повествовании еще не чувствуется длительное кровопролитное истощение сторон, накапливавшееся с каждым военным годом, борьба на пределе физических и моральных сил. Книга как бы написана прямо по горячим следам событий. Другую атмосферу войны мы встречаем в главах четвертой части. Спустя два года после начала война пригнула участников к земле. После стольких трудов и страданий, человеческого горя и смерти мысли персонажей направлены в иную сторону, сама атмосфера в затишье или в бою другая.

Место военных глав определяется тем, что они составляют в повествовании связующее, переходное звено двух миров: старого, цельного, «неподвижного» мира казачьей станицы, где историческое время, казалось, застыло, а сам этот мир вечен и неизменен, как простор степи и меловые горы над Доном, и «нового» мира, возникшего на развалинах старого в результате вспыхнувшей в России бессмысленной и кровавой гражданской войны. В военных главах «Тихого Дона» присутствует еще не расколотый мир. Но он уже вошел, втянулся в движение, стал динамичным — стрелки исторических часов зримо пошли и вот-вот бой часов возвестит о наступлении новой эры...

К военным главам «Тихого Дона» нечасто обращалось пристальное внимание исследователей, мало кого в последние десятилетия привлекало ушедшее «навсегда» прошлое. Однако их художественный мир содержит столько особенных, неповторимых черт старого уклада жизни, что он становится для исследователя источником бесценной информации как об условиях, в которых возник роман, так и о самом его авторе.

1. ГРИГОРИЙ МЕЛЕХОВ. ГАЛИЦИЯ

В своем исследовании мы возвращаемся к той части текста, которая посвящена рассказу о судьбах персонажей «Тихого Дона» на германской войне. А начнем мы с изучения и анализа военной судьбы главного героя романа - казака Григория Мелехова. Основные эпизоды его военной биографии 1914 г. в третьей части отражены следующим образом:

1.    Начало войны, первый бой под Лешнювом вблизи русской границы и первый убитый	гл. 5
2.    Встреча с братом Петром после боя под Лешнювом	гл.10
3.    Появление урядника Урюпина, убийство им пленного	гл.12
4.    Взятие Каменки-Струмилово, первое ранение Григория	гл. 13
5.    Возвращение в полк после ранения, второе ранение	гл.20
6.    Эвакуация в Москву, лечение в глазной клинике	гл.21,23

Точность и достоверность в изображении событий войны

Хорошо известная автору и очевидная для его современников обширная информация в романе как бы зашифрована для нынешнего читателя. Она может быть извлечена на свет лишь при тщательном исследовании описываемых событий. Понимание их исторического контекста позволяет увидеть многие внутренние скрытые связи между отдельными эпизодами и фрагментами текста, уяснить замысел автора и пути его претворения в «Тихом Доне».

Яркий пример такого авторского отношения к исторической точности создаваемого им художественного пространства дает рассказ о начале в июле 1914 г. германской войны.

Митька Коршунов, друг Григория, встречает весть о начале войны в своем 3-м Донском казачьем полку (гл.7). Полк этот располагался в Виленском военном округе вблизи границы с Восточной Пруссией. Поэтому дата 19 июля с.ст., приводимая в тексте как дата начала войны, войны с Германией, естественна и логична в общем развитии сюжета.

Обратимся теперь к другому персонажу романа. В гл.5 автор упоминает маневры, в которых участвует полк Григория Мелехова (12-й Донской казачий) в окрестностях г.Ровно, когда в полк приходит весть о начале войны. Упоминаемые события позволяют их точно датировать.

«— Война, парень!.. День спустя полк выгрузился на станции Вербы ...в 35 верстах от границы... Погожее обещалось быть утро... В полдень проехали границу».     (III,5,108-109,111)

Итак, 12 Донской казачий полк, как сообщается нам, на второй день после объявления войны перешел границу с Австро-Венгрией и вступил в бой под городком Лешнюв.

Для проверки этого сообщения обратимся к трудам по военной истории. Как известно, мобилизацию и развертывание главных сил прикрывали кавалерийские части и русской и австро-венгерской армий.

«26 июля (8 авг.), 11 кав. дивизия <куда входил 12 Донской казачий полк> в районе Лешнюва выбила из этого пункта ландштурм противника; с другой стороны — противник занял Радзивилов...»*

____________________

* Стратегический очерк войны 1914-1918. Ч.1. М., 1922, с.34.

Бой под Лешнювом имел место 26 июля 1914 г. Следовательно, автор «Тихого Дона», нигде не говоря явно, имеет в виду не объявление войны Германией, а какое-то другое событие.

Это событие легко определить — ведь именно 24 июля, за два дня до стычки под Лешнювом, России была объявлена война Австро-Венгрией, и именно ее-то и имеет в виду автор, когда на приграничной станции Вербы описывает полк Григория Мелехова и его дальнейшее продвижение в направлении австрийской границы.

Автор пунктуально точен при упоминании воинских частей — как русской, так и австрийской армий. При этом он неоднократно отмечает национальность различных солдат, национальную принадлежность полков многонациональной австрийской армии:

«Под городом Каменка-Струмилово 3 взвод целиком со взводным офицером выехал в рекогносцировку: накануне чех-перебежчик сообщил командованию о дислокации австрийских частей... Шагах в десяти от них волнилосъ неубранное, растерявшее зерно жито...

— Никак австрийцы!»                                               (III,12,134-135)

«Операция по захвату города началась рано утром. Пехотные части, имея на флангах и в резерве кавалерию, должны были повести наступление от леса с рассветом... 211 стрелковый полк получал распоряжение переброситься на левый фланг... Лесистая и болотистая местность... На правом фланге громила наступающих австрийская артиллерия... В полуверсте от них на опушке венгерские гусары...»                                                             (III,13,136-137)

В эпизодах боев под Лешнювом и Каменкой-Струмилово читатель встречает и австрийскую артиллерию, и венгерских гусар, и чеха-перебежчика. В описании своем автор тщательно разрабатывает детали, не допуская произвольных, недостоверных, случайных фрагментов.

Соавторские связки в тексте романа

Полным контрастом такому изображению войны в романе служат два вспомогательных фрагмента в начале десятой и двенадцатой глав третьей части «Тихого Дона». Оба фрагмента близки друг к другу тем, что служат как бы связующими элементами между большими эпизодами разных сюжетных линий. Первый из них служит как бы переходом от гл.7-9, в которых описан подвиг Козьмы Крючкова, к десятой, рассказывающей о встрече Григория Мелехова на фронте с братом Петром.

«Фронт еще не улегся многоверстной неподатливой гадюкой. На границе вспыхивали кавалерийские стычки и бои. В первые дни после объявления войны германское командование выпустило щупальца — сильные кавалерийские разъезды, которые тревожили наши части, скользя мимо постов, выведывая расположение и численность войсковых частей. Перед фронтом 8 армии Брусилова шла 12 кавалерийская дивизия под командой генерала Каледина. Левее, перевалив австрийскую границу, передвигалась 11 кавалерийская дивизия. Части ее, с боем забрав Лешнюв и Броды, топтались на месте, — к австрийцам подвалило подкрепление, и венгерская кавалерия с наскоку шла на нашу конницу, тревожа ее и тесня к Бродам».

(III,10,124)

Содержание одиннадцатой главы, «дневник», будет обсуждаться нами позже, здесь лишь отметим факт, уже упоминавшийся в первой части исследования: включение «дневника» в роман разрывает последовательное течение повествования, а обстоятельства его обнаружения Григорием Мелеховым несовместимы с общей хронологией событий.

В следующей, двенадцатой, главе внимание автора возвращается к Григорию, а в начале ее мы обнаруживаем второй «связующий» фрагмент.

«Сзади <11-й кавалерийской дивизии> шла армия, сосредотачивались на важных стратегических участках пехотные части, копились на узлах штабы... над картами корпели генералы...»                                                                                      (III,12,133)

Оба отрывка носят выраженный конспективный и схематический характер. З.Бар-Селла даже предположил, что эти фрагменты являются черновым планом-конспектом тех глав, перед которыми они встречаются.* Рассмотрим эти фрагменты подробнее.

____________________

* См. «Даугава», 1990, № 12, с.96-98, глава «Нашествие».

Первое, что бросается в глаза и резко выделяет отрывки, — небрежный язык. Вот несколько примеров выражений, использующих литературные или пропагандистские штампы:

—   фронт улегся... гадюкой

—   командование выпустило щупальца

—   кавалерийские разъезды... выведывая расположение...

—   к австрийцам подвалило подкрепление

—   кавалерия с наскоку шла на... конницу

—   копились на узлах штабы

—   корпели над картами генералы и т. д.

Во-вторых, нетрадиционны для романа фразы и оценочные суждения расплывчатого, неконкретного, самого общего плана.

И, наконец, главное — мы можем оценить достоверность преподносимой нам информации. Всего две фразы в первом отрывке, а как много открывают они!

Наступление «12 кавалерийской дивизии» перед фронтом «8 армии Брусилова» (этой армией действительно командовал Брусилов) в августе 1914 г. правильно отражает ход боев Галицийской битвы. Однако уже следующая фраза об 11 кавалерийской дивизии, которая «передвигалась» будто бы «левее», сразу обращает на себя внимание. Грубая ошибка. Тем более трудно объяснимая, что боевой путь этой дивизии от границы до города Каменки-Струмилово, пройденный Григорием Мелеховым, подробно описан в «Тихом Доне».

Дело в том, что 11 кавалерийская дивизия входила в состав 3 армии генерала Рузского и вела наступление на реку Буг и далее на г.Львов за сотни километров от Брусиловской армии. И не «слева» от нее, а «справа»! В очередной раз проявляется просто непонимание того, что описывается в «Тихом Доне» буквально на соседних страницах.

ВВОДНЫЕ ФРАГМЕНТЫ В ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ «ТИХОГО ДОНА»

Десятая глава (с.124)

Двенадцатая глава (с.133)

Фронт еще не улегся многоверстной неподатливой гадюкой. На границе вспыхивали кавалерийские стычки и бои. В первые дни после объявления войны германское командование выпустило щупальцы — сильные кавалерийские разъезды, которые тревожили наши части, скользя мимо постов, выведывая расположение и численность войсковых частей. Перед фронтом 8 армии Брусилова шла 12 кавалерийская дивизия под командой генерала Каледина. Левее, перевалив австрийскую границу, продвигалась 11 кавалерийская дивизия. Части ее, с боем забрав Лешнюв и Броды, топтались на месте, — к австрийцам подвалило подкрепление, и венгерская кавалерия с наскоку шла на нашу конницу, тревожа ее и тесня к Бродам.

11 кавалерийская дивизия после занятия Лешнюва с боем прошэд через Станиславчик, Радзивиллов, Броды и 15 августа развернулась возле города Каменка-Струмилово. Сзади шла армия, сосредоточивались на важных стратегических участках пехотные части, копились на узлах штабы и обозы. От Балтики смертельным жгутом растягивался фронт. В штабах разрабатывались планы широкого наступления, над картами корпели генералы, мчались, развозя боевые приказы, ординарцы, сотни тысяч солдат шли на смерть. Разведки доносили, что к городу стягиваются крупные кавалерийские силы противника. В перелесках возле дорог вспыхивали стычки, казачьи разъезды входили в соприкосновение с неприятельскими разведками.

Обнаружить причину ошибки помог анализ источников употребленных для заимствований. Фраза оказалась взятой из воспоминаний генерала Деникина и — ошибочно понятая — использована. Во втором томе «Очерков русской смуты» Деникин, давая характеристику донскому атаману А.М.Каледину, вспоминает его боевой путь:

«В первый месяц войны 12-я дивизия, которой он командовал, шла перед фронтом 8 армии Брусилова, в качестве армейской конницы». *

____________________

* «Очерки...», Париж, 1922, с.161; также: Репринтное издание. М., 1991.

Шолохов, заимствуя, меняет в предложении порядок слов. Вот как звучит одно и то же место у обоих авторов:

А.И.ДЕНИКИН	М.А.ШОЛОХОВ
12-я дивизия... шла перед фронтом 8 армии Брусилова	перед фронтом 8 армии Брусилова шла 12 кавалерийская дивизия...
12-я дивизия, которой он <Каледин> командовал...	12 кавалерийская дивизия под командой генерала Каледина.

Понятной становится и ошибка с местонахождением на фронте в Галиции 11-й кавалерийской дивизии. Заимствованный фрагмент взят со страницы 161. А на 163-й странице приведена схема наступательных операций в Галиции 8 (Брусиловской) армии в мае 1916-го. И на этой схеме район, где сражалась 11 кавалерийская дивизия в 1914 году, действительно находится левее показанного на схеме положения 8 армии.

Только положения уже не 1914-го года, а 1916-го!

В очередной раз мы убеждаемся, что даже при обработке печатного текста источников возникают серьезные трудности и путаница с правильным восприятием хода и взаимосвязи описываемых событий.

Работа соавтора с текстом: попытка реконструкции

Структурирование исследуемого нами вводного отрывка, выделение в нем элемента заимствования (даже одной фразы) выводит нас на очень важную текстологическую проблему — выяснения путей формирования под пером Шолохова вспомогательных связующих отрывков текста.

В разобранном выше отрывке мы встречаем сначала одну-две фразы самого общего содержания.

«Фронт еще не улегся многоверстной неподатливой гадюкой. На границе вспыхивали кавалерийские стычки и бои. В первые дни после объявления войны германское командование выпустило щупальцы — сильные кавалерийские разъезды, которые тревожили наши части, скользя мимо постов, выведывая расположение и численность войсковых частей».

Далее вводится заимствование, несущее смысловую и фактологическую нагрузку, хотя оно в общем контексте используется явно не к месту и не имеет прямого отношения к главным событиям.

«Перед фронтом 8 армии Брусилова шла 12 кавалерийская дивизия под командой генерала Каледина».

Следующая за заимствованием фраза перекидывает соединительный мостик от него к содержанию главы — в единой фразе упоминаются элементы (в данном случае это номера дивизий) как из заимствованного текста, так и из основного:

«Левее <12 кав. дивизии>, перевалив австрийскую границу, продвигалась 11 кавалерийская дивизия».

И в завершение Шолохов снова вставляет размытые, ничего не значащие слова общего характера, завершая формирование связующего фрагмента своего текста:

«Части ее, с боем забрав Лешнюв и Броды, топтались на месте, — к австрийцам подвалило подкрепление, и венгерская кавалерия с наскоку шла на нашу конницу, тревожа ее и тесня к Бродам».

Общую, суммарную оценку всему отрывку, оценку роли и значения Шолохова в создании текста, дает следующее. Исследователи «Тихого Дона» при его изучении обращали внимание прежде всего на стиль, лексику. Возможно, что именно по этой причине от внимания ускользал прямой смысл написанного.

Мы уже говорили выше, что «галицийские» главы Григория Мелехова отличаются высокой точностью и достоверностью. В них не только детально указываются неприятельские части, участвующие в том или ином бою, но даже упоминаются разные дни начала войны: автор «Тихого Дона» четко выделяет в описании войны двух разных врагов России — Германию и Австро-Венгрию.

А теперь обратимся к отрывку-«связке». Здесь среди общих шолоховских фраз о «фронте-гадюке» и «щупальцах», посвященных боям в Галиции в августе 1914 года, мы встречаем упоминание командования, которое эти «щупальца» выпускало, — германского командования!

Весь текст третьей части свидетельствует, что в августе в Галиции бои шли только с австрийской армией. Лишь после разгрома Австро-Венгрии в Галицийской битве ей на помощь стали прибывать германские войска. А объединенное германское командование над войсками было установлено лишь после разгрома австро-венгерской армии во время Брусиловского прорыва весной 1916 года.

Следовательно, упоминание Шолоховым в 10 главе германского командования при описании боев августа 14-го года в Галиции не просто ошибочно, но свидетельствует:

во-первых, о путанице в представлениях Михаила Александровича о том, с кем приходилось сражаться на полях Галиции героям «Тихого Дона»;

во-вторых, о чужеродности этого отрывка по отношению к основному тексту;

в-третьих, о их принадлежности разным авторам. Один из них писал об австрийской армии, австрийской артиллерии, венгерских гусарах, а другой — выписывал из воспоминаний генерала Деникина случайные фразы и фантазировал о действиях германского командования в Галиции в 1914 году!

В заключение отметим еще одно наблюдение относительно пристрастия Шолохова к внешним, случайным и произвольным изменениям для адаптации чужого текста при создании своего. Одним из его любимых приемов является инверсия: в отрывке, фразе изменяется последовательность описания событий или следования слов.

Два рассмотренных выше вводных отрывка объединяет одно важное обстоятельство. Если в первом из них смысловая нагрузка сосредоточена на 12 кавалерийской дивизии (она идет перед Брусиловской армией, левее нее двигается 11 кавалерийская дивизия и т.д.), то во втором отрывке описываемое действие как бы «выворачивается» и в центр внимания переносится армия: сзади 12 кавалерийской дивизии шла армия, копились штабы, корпели генералы, о которых в романе, помимо этой ремарки, вообще нет никаких упоминаний.

Суммируя и то, что нам уже известно из первой части работы по заимствованиям, можно сделать ряд выводов. При создании фрагментов, играющих роль связок между эпизодами основного текста, обычно использовались следующие приемы.

ПОВТОРЫ И ИНВЕРСИЯ ПРИ СОЗДАНИИ ВВОДНЫХ ФРАГМЕНТОВ

Десятая глава	Двенадцатая глава
Фронт еще не улегся многоверстной неподатливой гадюкой. На границе вспыхивали кавалерийские стычки и бои.	От Балтики смертельным жгутом растягивался фронт... к городу стягиваются крупные кавалерийские силы противника. В перелесках... вспыхивали стычки,
В первые дни после объявления войны германское командование выпустило щупальцы — сильные кавалерийские разъезды, которые тревожили наши части, скользя мимо постов, выведывая расположение и численность войсковых частей. Перед фронтом 8 армии Брусилова шла 12 кавалерийская дивизия под командой генерала Каледина.		казачьи разъезды входили в соприкосновение с неприятельскими разведками.     Сзади шла армия...
Левее, перевалив австрийскую границу продвигалась 11 кавалерийская дивизия. Части ее, с боем забрав Лешнюв и Броды, топтались на месте... к австрийцам подвалило подкрепление и венгерская кавалерия с наскоку шла на нашу конницу, тревожа ее и тесня к Бродам.	11 кавалерийская дивизия после занятия Лешнюва с боем прошла через Станиславчик, Радзивиллов, Броды и 15 августа развернулась возле города... Разведки доносили, что к городу стягиваются крупные кавалерийские силы противника...

Характерные образы:

—   улегся многоверстной неподатливой гадюкой;

—   растягивался смертельным жгутом;

—   выпустило щупальцы.

Первое, адаптируется какой-нибудь подходящий текст, имеющий требуемое внешнее сюжетное или образное сходство. Для этих целей может быть использован и чужой печатный источник (заимствования), и собственно роман, и фрагменты, написанные самим соавтором. Адаптация носит, как правило, механический характер и происходит путем произвольного пересказа своими словами при максимальном изменении их порядка в предложениях, изъятием или адекватной заменой.

Второе, при адаптации текста в него вносятся «собственные» добавления. И именно в таких местах часто встречаются грубые фактологические и смысловые ошибки, нарушения органичности, единства и цельности художественного пространства романа. Все это прямо свидетельствует о слабых представлениях соавтора относительно внутренних глубинных связей, существующих в «Тихом Доне», о плохом понимании как самого романа, так и используемых источников.

Третье, одни и те же созданные им отрывки-«связки» используются по несколько раз. При этом адаптированный отрывок лишь слегка варьируется или упрощается. Здесь уместно вспомнить и дважды использованный фрагмент с «ударной группой генерала Фицхелаурова» (источник адаптирования — заимствование), и многократное упоминание наступления «1 Московского и 4 Заамурского полков» (пересказ содержания основного текста в «повстанческих» главах) и дублированное, заимствованное из воспоминаний Деникина, описание «Корниловского движения» в 16, 17, 18 главах четвертой части.

Итак, заимствование, «зеркальное» отражение, инверсия, дублирование, упрощение, произвольные дополнения... Приемы, как видим, все те же!

2. ГРИГОРИЙ МЕЛЕХОВ. ВОСТОЧНАЯ ПРУССИЯ

Новая и, в общем-то, неожиданная проблема вполне обрисовалась перед нами при изучении страниц «Тихого Дона», относящихся к событиям германской войны. Незаметные для глаза при поверхностном чтении вдруг появляются отдельные детали, которые переносят действия персонажей в совершенно иные места. Пространство романа начинает как бы раздваиваться. Как старые фрески в церкви возникают в ходе реставрации из-под привычного настенного рисунка, так в тексте многочисленными прямыми указаниями обнаруживается и проступает «второй план».

Поэтому очередной своей задачей мы сочли последовательное изучение сюжетной линии Григория Мелехова. В частности, фиксировались все случаи упоминания в тексте фактов, относящихся к месту военных действий, в которых принимал участие Григорий или другие персонажи романа.

Противоречия боевой биографии Григория Мелехова

Изучение боевого пути Григория Мелехова позволяет выделить четыре самостоятельных слоя текста, в которых встречаются сведения о пребывании Григория на германском фронте. Первым из них, наиболее подробно и детально проработанный — третья часть «Тихого Дона», в которой описаны начало германской войны и первые бои 12 Донского казачьего полка, в составе которого Григорий вступил в войну.

После августовских боев 14-го года в Галиции в повествовании возникает длительный разрыв. Мы почти ничего не знаем о дальнейшей судьбе главного персонажа вплоть до осени 1916 г., когда его полк перебрасывается в Трансильванию на помощь румынской армии. Двухлетний разрыв лишь частично восполняется в гл.4 четвертой части воспоминаниями самого Григория о нескольких эпизодах боевого пути в предшествующие годы войны.

Эти эпизоды (всего их семь) относятся к трем различным периодам борьбы на фронте:

—   отступление русской армии из Галиции весной-летом  1915 г. после Горлицкого прорыва немцев;

—   Брусиловский прорыв на Юго-Западном фронте в мае-июне 1916 г.;

—   бои в Восточной Пруссии.

Первый вопрос — реальность и достоверность событий, о которых вспоминает Григорий Мелехов. В части, касающейся боев 1915 г. в Галиции (пункты 1-3, б, 7 в таблице), вместе собраны упоминания мест боев (Рава-Русская, Львов — города; Баянец, Буг — реки) и участвовавших в них вражеских сил (Немцы под Ольховником — 13 немецкий Железный полк; австрийцы — на Баянце). События правильно датированы (немецкое наступление — май; бои под Равой-Русской — июль; далее отступление за Баянец, в сторону Львова и дальше, «через месяц», за Буг), имеют единую хронологию и верно отражают боевой путь 12 Донского полка.

Упоминание прорыва фронта в мае 1916 г. под Луцком также достоверно, вплоть до употребления названия «брусиловская армия». Здесь имеется в виду 8 армия, прорвавшая австрийский фронт. Прорыв и наступление армии готовилось генералом А.А.Брусиловым, командовавшим этой армией с первых дней войны и лишь незадолго до начала наступления назначенным на должность командующего Юго-Западным фронтом. Столь же достоверно описано во фрагменте участие в Брусиловском прорыве 12 Донского полка в составе 11 кавалерийской дивизии.

БОЕВОЙ ПУТЬ ГРИГОРИЯ МЕЛЕХОВА
(версия 4-й части «Тихого Дона»: гл.4, с.184-185)

ГАЛИЦИЯ 1915 г.

1.   Тысяча девятьсот пятнадцатый год. Май. Под деревней Ольховчик... наступает в пешем строю 13 немецкий Железный полк... 12 казачий полк принимает бой.

2.   Под Равой-Русской со взводом казаков в июле 1915 года отбивает казачью батарею, захваченную австрийцами.

3.   Пройдя Баянец, в стычке берет в плен толстого австрийского офицера.

ВОСТОЧНАЯ ПРУССИЯ 1914 г.
(Встреча Григория и Степана во время прорыва в Восточной Пруссии):

4.   Это было, когда 12 полк сняли с фронта и кинули в Восточную Пруссию... Под городом Столыпиным полк шел в наступление с 27 Донским казачьим полком... В бою полки понесли поражение. Немцы окружили их...

БРУСИЛОВСКИЙ ПРОРЫВ 1916 г. В ГАЛИЦИИ

5.   И еще. В мае полк, вместе с остальными частями Брусиловской армии, прорвал у Луцка фронт, кару селил в тылу...

ГАЛИЦИЯ 1915 г. (продолжение)

6.   Под Львовом Григорий самовольно увлек сотню в атаку...

7.   Через месяц, ночью как-то, плыл через Буг за «языком».

Наконец, большой и имеющий важное художественное значение отрывок рассказывает о спасении Григорием Степана Астахова в бою с немцами во время прорыва из окружения в Восточной Пруссии.

Эпизод этот детально разработан. Однако его достоверность нарушается сразу уже тем, что в одном и том же бою упоминается участие Донских полков: 27-го (в котором согласно версии третьей части романа служат Степан Астахов и брат Григория Петр) и 12-го (где служит Григорий).

Встреча в одном бою этих двух полков на полях Восточной Пруссии исторически невозможна одновременно по двум обстоятельствам. Во-первых, ни 27-й, ни 12-й Донские полки никогда не сражались на полях Восточной Пруссии или вблизи нее на Северо-Западном фронте. Во-вторых, сами эти полки входили в различные армии (27-й — в Польше, 12-й — в Галиции) за сотни километров друг от друга и не только совместно сражаться, но даже оказаться на соседних участках фронта братья Мелеховы не могли бы.

Второй вопрос, вытекающий из таблицы, связан с композицией и структурой текста, с тем, как все эти фрагменты воспоминаний соотносятся между собой и с остальным текстом. Кратко можно сказать следующее.

1. Эпизоды пп.1-3,6, 7 составляют единый последовательный хронологический ряд и соответствуют общеизвестной версии третьей части «Тихого Дона», в основе которой лежит боевой путь Григория Мелехова в составе 12 Донского казачьего полка.

2. События п.5 предшествуют событиям осени 1916 г., описанным в начале четвертой части, неразрывно связаны с ними и искусственно отделены от «осеннего» блока (гл.4 четвертой части).

Фраза в тексте как бы оторвана от некоего большого фрагмента, посвященного боям лета-осени 1916 г. в Галиции, к которому следовало бы отнести и упоминаемые в гл.4 события на Стоходе. Как мы покажем ниже, похожая конструкция встречается в сюжетной линии Евгения Листницкого. Помимо большого эпизода в начале четвертой части (гл.1-2: осень 1916 г.), фрагменты, относящиеся к тому же начальному периоду Брусиловского наступления, мы обнаружили и в третьей части, где они использованы для закрытия сюжетных лакун.

3. События п.4 относятся к иному театру военных действий. Их описание, с одной стороны, художественно разработано и достоверно. Сцена встречи смертельных врагов, Григория и Степана, во время боя — одна из кульминационных в повествовании и играет важную роль в развитии художественных образов «Тихого Дона». С другой стороны, эпизод, как мы уже отмечали выше, внутренне противоречив и несовместим с основной версией романа, версией третьей части. Мы еще вернемся к анализу этого фрагмента, но уже можно отметить полное выпадение его из основного текста «Тихого Дона».

В целом воспоминания Григория в гл.4 четвертой части «Тихого Дона» о своем боевом пути воспринимаются как попытка закрыть разрыв в сюжетной линии между 1914 и 1916 гг. и опираются на три независимых источника.

Первый из них, относящийся к боям лета 1915 г., полностью соответствует основной сюжетной версии, но имеет совершенно независимый от остального текста характер: нигде более эти события в «Тихом Доне» не упоминаются. Вторым источником стали описания боев Брусиловского наступления, частично известные читателю по первым главам четвертой части. И, наконец, третий источник полностью выпадает из основного текста и имеет совершенно независимый характер, напоминая скорее вариант, отрывок иной редакции романа.

Две версии развития сюжета в «Тихом Доне»

«Незначительный» фрагмент из четвертой части романа вызвал к себе самое пристальное внимание, поскольку в нем обнаружились какие-то скрытые, но существенные и устойчивые нити, тянущиеся за пределы художественного пространства романа — в Восточную Пруссию. Для того чтобы выявить эти нити и их значение, были собраны в отдельную таблицу и проанализированы все случаи, когда в тексте упоминается Восточная Пруссия.

Первый из них, в первой книге романа, хорошо знаком читателям, когда, рассказывая о драке между Степаном Астаховым и братьями Мелеховыми, автор упоминает о предстоящем продолжении, которое получит эта история через два года, в Восточной Пруссии, под городом Столыпином!

О происхождении этого названия наиболее убедительную версию . предложил З.Бар-Селла в своей работе «"Тихий Дон" против Шолохова». Исходя из характера и географии боев русской армии в Восточной Пруссии, он предположил,* что под этим названием подразумевается городок Сталлюппенен, бывший центром ожесточенных боев 1 армии Северо-Западного фронта с 8 германской армией фон Притвица в августе 1914 г. Искажение названия предположительно связано с неправильным прочтением Шолоховым рукописных источников, которые легли в основу текста. Для нас принципиальное значение имеет факт двойного употребления в романе этого неправильного названия города (Столыпин) — не только в рассмотренном выше фрагменте. Это означает, что «восточно-прусский» эпизод четвертой части входит в какой-то более широкий, внутренне связанный слой «Тихого Дона».

____________________

* «Даугава». 1991, № i. C.54, глава «Столыпинский галстук

Новые прямые упоминания Восточной Пруссии в связи с Григорием Мелеховым мы встречаем в главах шестой части «Тихого Дона», рассказывающих о восстании 1918 г. и борьбе донского казачества против большевистской власти на Дону. Во время разворачивающейся гражданской войны Григорию дважды приходят на ум сравнения этой, пока еще «игрушечной», войны с той, германской. И воспоминания о германской войне при этом связаны у него почему-то именно с Восточной Пруссией, в которой никогда 12-й Донской казачий полк не был.

Оба фрагмента коротки, но разработаны и детализированы. В одном случае Григорий вспоминает вполне конкретный эпизод: командир полка разрешил разграбление города после его занятия. И было это — «когда полк ходил в тылу по Пруссии».

В другой раз, наблюдая разворачивавшиеся в донских степях бои, Григорий сравнивает их с тем, что довелось ему увидеть и пережить на фронте: «все в сравнении с германской войной было игрушечной. И «одна лишь черная смерть... вставала во весь рост» так же, как — нет, не в Галиции, и не в Трансильвании, и не в Польше — а «на полях Пруссии».

Ни разу в тексте пятой или шестой частей «Тихого Дона» ни Григорий Мелехов, ни кто-либо еще из казаков не вспоминают свой 12 Донской казачий, Галицию. Более того, в тексте нет ни одного прямого или косвенного указания на какой-либо иной участок германского фронта, помимо Восточной Пруссии!

ФРАГМЕНТЫ ПЕРВОНАЧАЛЬНОЙ РЕДАКЦИИ РОМАНА

1. Упоминание Восточной Пруссии за два года до войны 1914 г.

«Суждено было Григорию Мелехову развязывать этот узелок два года спустя в Восточной Пруссии, под городом Столыпиным».                                                              (I,14,29)

2. Восточная Пруссия 1914 г.

«Это было, когда 12 полк сняли с фронта и кинули в Восточную Пруссию... Под городом Столыпином полк шел в наступление вместе с 27 Донским казачьим полком... В бою полки понесли поражение. Немцы окружили их...»                                                    (IV,4,184)

3. Последующие упоминания боевого пути Григория Мелехова.

«Лето» 1918 г.

3.1  «Еще в дни германской войны, когда полк ходил в тылу по Пруссии...»                  (VI,9,362)

3.2  «...и размах, и силы, и потери — все в сравнении с германской войной было игрушечно. Одна лишь черная смерть, так же как и на полях Пруссии, вставала во весь свой рост...»

(VI,10,365)

Зима 1919 г. Начало восстания.

3.3  «Проба сделана: пустили на войсковую землю полки вонючей Руси, пошли они, как немцы по Польше, как казаки по Пруссии».*

____________________

* М.Шолохов. Девятнадцатая година. Неопубликованный отрывок из «Тихого Дона». М., 1930, с.22.

3.4  «Лучше б погиб ты где-нибудь в Пруссии, чем тут, на материных глазах!» — мысленно с укором говорил брату Григорий...»                                                                  (VI,34,416)

«Весна 1921 г.» В «банде» Фомина

4.  «Он <Григорий> давно видел, с каким настроением встречают их жители хуторов... Пустой, словно вымерший, лежал перед Григорием хутор... Такое же безлюдье и такие же следы поспешного бегства жителей видел Григорий, когда казачьи полки ходили по Восточной Пруссии. Теперь довелось ему увидеть это же в родном краю... Одинаково угрюмыми и ненавидящими взглядами встречали его тогда — немцы, теперь — казаки верхнего Дона».

(VIII,16,697-698)

Также органично и естественно входит упоминание Восточной Пруссии во второй блок текста шестой части: эпизоды 5, 6 нашей таблицы. Эти эпизоды относятся к одному, довольно короткому периоду времени — началу Верхнедонского восстания против большевистской власти.

Образ Восточной Пруссии, разоренной войной и казаками, встает перед Григорием Мелеховым во время бешеной скачки, когда он, подхваченный первой вестью о начавшемся восстании, окончательно выбирает свой жизненный путь. Размышляя о причинах разорения родной земли, обрушившихся на людей несчастий, Григорий сравнивает происходящее на донской земле с виденным во время войны на фронте: и именно Восточная Пруссия вспоминается ему. Так же, как и в дни летних боев (таблица 3, пп.3, 4), — не Галиция, не Румыния, а Пруссия, в которой, казалось бы, ни Григорий, ни 12 Донской казачий полк не были (полк уж точно никогда там не был!).

Пруссия снова встает в воспоминаниях Григория в сцене прощания с убитым в бою с красными карателями братом Петром. Тело убитого лежит в родном курене, коротко прощание, предстоит предать его земле. Родная мать, выносившая сына, родившая и вырастившая, пережила своего любимого Петюнюшку. Какое горе для матери видеть смерть сына во цвете лет, пережив его, хоронить в землю!

И материнское горе рождает у Григория на мгновение горькую мысль: «Лучше б погиб ты где-нибудь в Пруссии, чем тут, на материных глазах!»

Эта фраза несет в себе важную новую информацию. Она содержит упоминание характера фронтовой биографии уже не самого Григория, а его брата Петра. Как следует из текста третьей части «Тихого Дона», Петр служил в 27-м Донском казачьем полку. Полк этот сражался с первых дней войны в составе 5 донской казачьей дивизии на Юго-Западном фронте. Следовательно, не только Григория, но и Петра военная судьба не могла привести на поля Восточной Пруссии.

Еще одно обстоятельство объединяет последние два фрагмента. Оба они подвергались цензурной правке: один (п.5) появился лишь в самой первой публикации. И уже в журнале «Октябрь» эти строки были исключены. Другой эпизод там же был опущен и восстановлен в тексте позже, лишь под сильным нажимом самого Шолохова.

Таким образом, оба важных упоминания о Восточной Пруссии, противоречащих основной сюжетной версии, обнаруживаются в пограничных, неустоявшихся слоях, которые можно отнести, по-видимому, к самым ранним вариантам «Тихого Дона». Они впоследствии подвергались интенсивной соавторской переработке и редактированию, частично были удалены. Их история в очередной раз указывает на недостаточно ясное понимание соавтором многих мест и составных элементов исходного текста романа.

Датировка восточно-прусских фрагментов

Датировка событий восточно-прусской версии сюжета «Тихого Дона» не представляется сложной. Дело в том, что на территории Восточной Пруссии было три периода маневренной войны: вторжение в начале войны русских армий Северо-Западного фронта (август 1914 г.), второе вторжение 1 и 10 армий (ноябрь 1914 г.) и поражение русских армий и их изгнание из пределов Пруссии (январь-февраль 1915 г.).

Некоторые художественные детали восточно-прусского фрагмента, например, летняя форма одежды казаков, позволяют датировать его. Из трех возможных вариантов единственным достоверным остается первый: август — начало сентября 1914 г. В пользу такого вывода говорит и характер боев в Восточной Пруссии — осенние бои (ноябрь 1914 г.) носили уже позиционный характер, и казачья конница ни тогда, ни тем более в январе 1915 г. «гулять по тылам», да и просто «копытить землю» не могла. Период кавалерийских рейдов и активного участия казачьих полков в маневренных боевых действиях на чужой территории прошел. На Северо-Западном фронте он имел место только в первый период войны в августе 1914 г.!

Вывод о том, что упоминаемые события параллельной, «прусской» версии сюжета относятся к августу 1914 г., чрезвычайно важен: из него непосредственно вытекает, что бои в Галиции и в Восточной Пруссии относятся в военной биографии Григория Мелехова к одному и тому же времени — августу 1914 г. Эти два эпизода как бы взаимозаменяемы. Из того, что в одно и то же время центральный персонаж романа участвует в боях сразу на двух, далеко удаленных друг от друга участках фронта, можно сделать заключение о соотношении этих эпизодов между собой. Они не могут быть элементами одной и той же единой сюжетной линии, лишь вырванными и переставленными на новое место по воле соавтора.

Посмотрим на возникшую проблему с другой стороны и зададим вопрос: что же означает последовательное упоминание Восточной Пруссии в тексте «Тихого Дона»?

Учитывая:

—   системность и органичную связь всех рассмотренных «восточно-прусских» эпизодов;

—   датировку этих событий (конец лета 14 г.),

возникает единственный возможный ответ — мы имеем дело не просто с другой версией романа, а с двумя разными вариантами одного и того же текста, с его двумя редакциями!

Эти две редакции «Тихого Дона» отличаются:

—   местом военной службы казаков хутора Татарского, а следовательно, и

—   местом их (казаков) участия в боях на фронтах германской войны!

Две версии сюжета — внутренняя связь между ними

Одновременное присутствие в тексте «Галиции» и «Восточной Пруссии» может быть связано с механическим объединением двух различных редакций. Здесь открывается новое направление для исследования текста «Тихого Дона»: в разных редакциях можно попытаться найти такие фрагменты текста, которые позволили бы интерпретировать их как последовательное редактирование текста, его эволюцию в соответствии с замыслом автора. Взаимная связь двух версий, их соотношение между собой может определяться наличием общих мест, совпадением отдельных деталей, элементов и т.д.

Первый случай — два фрагмента из разных версий. Его можно интерпретировать как разные вариации единой авторской картины — образ страны, по которой прошла война, прошли казачьи полки. Как в Галиции, так и в Восточной Пруссии внутренняя конструкция фрагментов очень похожа.

Сначала — «действие»:

ВОСТОЧНАЯ ПРУССИЯ	ГАЛИЦИЯ
Казачьи кони копытили аккуратные немецкие поля...	Вызревшие поля топтала конница, на полях легли следы острошипых подков, будто град пробарабанил по всей Галиции...
кони → копытили → поля	поля → топтала → конница на полях → следы подков

Далее в обоих фрагментах показаны некоторые элементы реальной картины войны:

...казаки жгли немецкие жилища, по пути... стлался рудый дым и дотлевали обугленные развалины стен... потрескавшиеся крыши...	По ночам за горизонтом тянулись к небу рукастые алые зарева, зарницами полыхали деревни, местечки, городки.
жгли → обугленные развалины → стлался рудый дым и дотлевали	тянулись алые зарева → зарницами полыхали

Фрагменты небольшие, всего по несколько фраз. Буквальных совпадений в них нет. Тем интереснее встречаемое в них общее, образное и по внутренней конструкции, подобие. Здесь мы как бы встречаем творческую переработку, редактуру текста автором, который, изменяя некоторые элементы сюжета, сохраняет в себе и переносит в исправленный текст уже выработавшиеся, устоявшиеся художественные образы и картины.

Конечно, нельзя полностью исключать возможность того, что инверсия одного фрагмента в другой произведена соавтором, — слишком небольшой объем сравниваемых отрывков. Однако дальнейший анализ обеих версий делает такую возможность маловероятной и показывает, что соавтор фактически не видел различия между ними, механически кроя и соединяя отдельные отрывки текста.

Еще интереснее следы первоначальной, «восточно-прусской» версии, обнаруживаемые в версии «галицийской». В описании взятия города Каменка-Струмилово 11 кавалерийской дивизией упоминается порядок наступления войск на город:

«Пехотные части, имея на флангах и в резерве кавалерию, должны были повести наступление от леса с рассветом...»

Это совершенно противоречит действительной картине взятия города. Дело в том, что на этом направлении наступление от самой русской границы вела 11 кавалерийская дивизия. Вела самостоятельно, без поддержки армейской пехоты, прикрывая своим движением правый фланг наступавшей на Львов 3 армии Рузского. Следовательно, картина взятия города пехотными частями лишь при поддержке конницы должна относиться к какому-то иному эпизоду германской войны.

Продолжим дальше изучение эпизода. В тексте указан точный номер пехотного полка, участвующего в штурме города, — 211-й:

«...211 стрелковый полк получил распоряжение... на левый фланг...»

Нетрудно установить место боевых действий этого полка. 211-й пехотный (стрелковых полков в русской армии было всего 16, трехзначных номеров быть не могло) полк входил в состав 53-й пехотной дивизии, воевавшей в составе Первой армии Северо-Западного фронта в Восточной Пруссии под Кенигсбергом!

Далее, при взятии города Григорий совершает подвиг, спасает командира 9-го драгунского полка, за что и получает награду — Георгиевский крест. Однако 9-й драгунский полк входил в состав 9-й кавалерийской дивизии и сражался в Польше. Ни в Галиции, ни в Восточной Пруссии он оказаться в эти августовские дни 1914 г. не мог. Здесь мы сталкиваемся с существенным нарушением достоверности событий, причины которого однозначно указать не представляется возможным.

Но сразу после возвращения Григория после ранения в родной полк снова встречается прямое упоминание воинских частей, сражающихся на этом участке фронта:

«По городу двигались части 3-го корпуса... улицы забивались пехотой».

И снова это указание на Восточную Пруссию!

Третий армейский корпус не просто воевал в составе Первой армии Северо-Западного фронта, но находился на главном, центральном направлении наступления русских войск, участвовал во взятии города Сталлюппенена («Столыпин» — у Шолохова, причем дважды!).

Таким образом, открывается существование внутренней связи между текстами двух разных версий. В галицийских главах имеются прямые указания на то, что отдельные фрагменты описывают боевые действия русской армии в Восточной Пруссии в первые недели войны и, следовательно, являются вторичным, отредактированным текстом некоей первоначальной версии, где действие разворачивалось на другом фронте — в Восточной Пруссии.

1. РАЗНЫЕ РЕДАКЦИИ ОДНОГО И ТОГО ЖЕ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ЭПИЗОДА

Восточная Пруссия	Галиция
Это было, когда 12 полк сняли с фронта и кинули в Восточную Пруссию. Казачьи кони копытили аккуратные немецкие поля, казаки жгли немецкие жилища. По пути, пройденному ими, стлался рудый дым и дотлевали обугленные развалины стен и черепичные потрескавшиеся крыши. (IV,4,184)	Вызревшие хлеба топтала конница, на полях легли следы острошипых подков, будто град пробарабанил по всей Галиции... По ночам за горизонтом тянулись к небу рукастые алые зарева, зарницами полыхали деревни, местечки, городки. В августе, — когда вызревает плод и доспевают хлеба, — небо... серело...                              (III,10,124)

2. ОСТАТОЧНЫЕ СЛЕДЫ ОДНОЙ ВЕРСИИ В ТЕКСТЕ ДРУГОЙ

2.1  «Операция по захвату города началась рано утром. Пехотные части, имея на флангах и в резерве кавалерию, должны были повести наступление от леса с рассветом... 211 стрелковый полк получил распоряжение переброситься на левый фланг... Лесистая и болотистая местность...

Резерв ввели в дело к полудню... командир 4 сотни вывел сотню на просеку... Минут двадцать ехали по чаще... Сотня, расчлененная блужданием по лесу, в беспорядке высыпала на чистое».

(III,13,136-137)

2.2  «Выписка из приказа<.> За спасение жизни командира 9-го драгунского полка подполковника Густава Грозберга казак 12-го донского казачьего полка Мелехов Григорий производится в приказные и представляется к Георгиевскому кресту 4-й степени».

2.3  «Сотня простояла в городе Каменка-Струмилово двое суток... Григорий разыскал квартиру казаков своего взвода...

По городу двигались части 3 корпуса. Узкие улицы забивались пехотой...»        (III,20,151-152)

3. ПЕТР МЕЛЕХОВ. ВОСТОЧНАЯ ПРУССИЯ

Раздвоение сюжетной линии одного из центральных персонажей «Тихого Дона» имеет столь большое значение для выяснения предыстории и происхождения текста, что естественно встает вопрос о возможности независимой проверки полученных выше выводов. Задача эта не простая, поскольку военные эпизоды Григория Мелехова стоят в тексте как бы автономно от остальных. Единственным, что органично переплетается с ними, являются немногие эпизоды боевой судьбы брата Григория, Петра. Они-то и могут дать прямое (или косвенное) независимое подтверждение наличия в тексте двух различных механически объединенных вместе редакций.

Интересующая нас информация о Петре Мелехове содержится в следующих трех эпизодах:

—   прибытие Петра на фронт и встреча там с братом Григорием;

—   уведомление о смерти Григория и о его последующем «воскрешении»;

—   эпизодическое упоминание фронтовой жизни Петра осенью 1916 — зимой 1917 в главах 5 и 8 четвертой части «Тихого Дона».

В первом, описывая встречу Григория Мелехова с братом на фронте, автор вначале точно указывает характер

< «— Наши, донские... Маршевые пошли... Маршевая сотня шла... в имение...» >

и состав вновь прибывших на фронт казаков-хуторян:

«— Да ить это Степан Астахов! Гришка...! Брат, вот он».

В полк, в котором служил Григорий Мелехов, из родного хутора с маршевым пополнением прибыли на фронт брат Григория Петр и Степан Астахов. Заметим здесь, что совместное участие в майских лагерях Петра и Степана говорит об их совместной службе в одном и том же казачьем полку 2-й очереди.

Насчет маршевого пополнения подтверждает и сам Петр, когда отвечает брату:

«— Здорово, братуха! — крикнул Григорий, улыбаясь Петру...

— Слава богу. К вам вот».

«К вам вот», то есть в ваш полк.

Дальше в разговоре Петр предупреждает брата об опасности, которая исходит от Степана:

«...ты его берегись... пьяный Степан грозился: как первый бой, даст тебе пулю».

Однако, в середине разговора имеется авторская (соавторская?) ремарка, которая в противоречии с остальным текстом меняет ситуацию: Петр прямо отрицает то, что они прибыли в полк Григория как маршевое пополнение.

«— Ваша сотня — маршевая? — спросил Григорий.

— Зачем? Нет, мы в двадцать седьмом полку... Нашу сотню к какой-то пехотной дивизии пристегивают, это мы ее догоняем, а с нами маршевая шла, молодых к вам пригнали».

Сопоставление этих слов с приведенными ранее, говорит о неуклюжей попытке соединить воедино два разных текста, две принципиально различные версии сюжета. Заметим еще, что 27-й полк, о котором будто бы упоминает Петро, сражался в Польше и его боевой путь с 12 Донским полком в Галиции пересечься в августе 1914 г. никак не мог.

Еще одно пересечение военных биографий братьев в третьей части связано с ранением Григория в бою. В гл.16 сотенный командир Григория, сообщая родным о его смерти, упоминает в своем письме Петра

«Сын Ваш пал смертью храбрых... Оставшееся имущество будет передано родному брату его Петру Мелехову...»

в точности подтверждая версию о совместной службе братьев на фронте в одном и том же полку. В соответствии с этой же версией в 17-й главе Петр сообщал родным о воскресшем брате Григории (что могло иметь место лишь в том случае, если они вместе сражались на фронте!), а в следующем письме ругал Григория за плохой присмотр за конем.

СОЕДИНЕНИЕ ДВУХ РАЗЛИЧНЫХ ВЕРСИЙ В СЮЖЕТНОЙ ЛИНИИ
ВОЕННАЯ БИОГРАФИЯ ПЕТРА МЕЛЕХОВА

1. Прибытие Петра на фронт с пополнением. Август 1914 г.

1.1 Первоначальная версия: оба брата (а также Степан Астахов) служат в одном полку. Петро прибывает на фронт с маршевым пополнением.

«Полк, выведенный т линии боев, стоял на трехдневном отдыхе, пополняемый прибывшим с Дона подкреплением... — Наши, донские. Григорий, жмурясь, глядел на колонну, сползавшую в имение. — Маршевые пошли. — К нам, небось, пополнение. — Должно, вторую очередь подбирают. — Гля-кось, ребята? Да ить это Степан Астахов... — Гришка! Мелехов! Брат, вот он... Григорий пошел ему навстречу... Маршевая сотня шла... в имение, где расположился полк...

— Здорово, братуха! — крикнул Григорий, улыбаясь Петру...

— Слава богу. К вам вот».                                             (III,10,125)

1.2 Позднейшая версия: Петро и Степан Астахов служат в 27 полку, который воюет на совершенно другом участке фронта. В бою Григорий и Степан встретиться не могут!

«— Ваша сотня — маршевая? — спросил Григорий.

— Зачем? Нет, мы в двадцать седьмом полку... Нашу сотню к какой-то пехотной дивизии пристегивают, это мы ее догоняем, а с нами маршевая шла, молодых к вам пригнали».

(III,10,126)

1.3 Продолжение первоначальной версии: Григорий и Степан с Петром служат вместе в одном полку.

«— Что ж Степан?.. — ...ты его берегись... пьяный Степан грозился: как первый бой, даст тебе пулю».                                  (III,10,126)

2. Уведомление родных о смерти Григория Мелехова

2.1 Уведомление о смерти Григория подтверждает участие обоих братьев в общем бою:

«Сын Ваш пал смертью храбрых... Оставшееся имущество будет передано родному брату его Петру Мелехову... 18 августа 1914 г.»                                         (III,16,145)

2.2 Внедрение соавторской редактуры: Петр «ругает» Григория за плохой уход за конем, через два дня (!) после нового ранения и эвакуации Григория в тыл.

«Здравствуйте, дорогие родители, — писал Петро в письме, помеченном датою от 20 августа...

В следующем письме просил Петро прислать ему сушеной вишни... там же ругал он Григория за то, что, по словам казаков, плохо Гришка присматривает за конем, а ему, Петру, обидно, так как конь гнедой — его, Петра, собственный и кровный...

Я ему доводил до ума через казаков, что если он не будет ухаживать за конем... я ему морду в кровь побью, хотя он и крестовый кавалер теперь», — писал Петро».              (III,17,145-146)

3. Боевой путь Петра Мелехова в 1916-17 гг.

«...смерть стерегла Степана, — лежать бы ему на берегу Двины с петровой отметиной на черепе... пошел Степан охотником... и не вернулся... <Петр отсиживался> в окопах, неподалеку от крутоглинистого берега Двины».                                                    (IV,5,190-191)

«Первую бригаду одной из пехотных дивизий, находившуюся в резерве Юго-западного фронта, с приданным к ней 27 донским казачьим полком, перед февральским переворотом сняли с фронта с целью переброски в окрестности столицы...»                                 (IV,8,199)

«...я ему морду в кровь побью, хотя он и крестовый кавалер теперь, — писал Петро» домой в письме после 20 августа, хотя согласно галицийской версии судьбы Григория тот сразу после возвращения с еще не зажившей раной в полк (примерно 18 августа) получил второе ранение и был отправлен в глубокий тыл в госпиталь!

Это последнее письмо написано заметно другим стилем, здесь можно говорить о явной «соавторской» руке, редактировавшей текст. Но для нас важно то, что фабула эпизода отлична (несовместима!) от «галицийской» версии.

Наконец, в четвертой части «Тихого Дона» имеются два фронтовых эпизода, касающихся Петра Мелехова. В главе 5-й говорится о позиционной войне в окопах на берегах Двины, где вместе несут службу Петр и Степан Астахов, где Степан попадает в немецкий плен:

«...смерть стерегла Степана, — лежать бы ему на берегах Двины... <Петр отсиживался> в окопах, неподалеку от крутоглинистого берега Двины».

По Западной Двине занимал оборону Северный фронт, куда вошли в первую очередь части, сражавшиеся в Восточной Пруссии, а позднее постепенно отступавшие в глубь России. 5-й Донской казачьей дивизии, в составе которой воевал 27-й Донской полк, на этом театре военных действий не было, она сражалась на юге, в Галиции и в Румынии. А вот второе упоминание Петра Мелехова в четвертой части, посылка 27-го Донского казачьего полка в Петроград на подавление возникших в феврале 17-го года беспорядков, вполне соответствует «галицийской» версии сюжета.

4. ДНЕВНИК НЕИЗВЕСТНОГО КАЗАКА. ВОСТОЧНАЯ ПРУССИЯ

1914 г. Август. Русские полки, среди которых был и 12 Донской казачий, перешли границу и начали наступление в глубь Галиции. Первые бои, первые убитые враги, первые потери среди своих... Последовательно течет повествование «Тихого Дона». Лишь однажды читатель наталкивается на неожиданный разрыв — одиннадцатую главу третьей части романа. Здесь мы находим дневник казака-добровольца Тимофея, рассказывающий о жизни своего автора за последние три-четыре месяца и о его смерти на германском фронте. Последняя запись в нем датирована 2 сентября. Дневник был будто бы найден на убитом казаке Григорием Мелеховым и «передан» в «штаб».

Особое место 11-й главы «Тихом Доне» отмечалось исследователями уже давно. На первый взгляд, почти ничто не связывает ее с остальным текстом романа, лишь Елизавета Мохова упоминается на первых страницах этой вставной новеллы. Какова же истинная роль этой главы в развитии действия романа? Существуют ли какие-нибудь скрытые, глубинные связи между этой вставной новеллой и самим произведением?

Замечено было давно и важное противоречие, содержащееся в тексте «загадочной» главы. Шолохов «заставляет» подобрать на поле боя дневник Григория Мелехова. А последняя запись в дневнике датирована 4 сентября. Это, конечно, логическая бессмыслица, поскольку уже в двадцатых числах августа после второго ранения от авиационной бомбы Григорий был эвакуирован в Московский госпиталь. На этот факт обратил внимание еще Г.Ермолаев.*

____________________

* «Мосты», (Мюнхен), 1970, № 15, с.268-269.

Скорее всего, Шолохов просто не заметил этого противоречия в ходе работы, потому что позднее в последующих изданиях «Тихого Дона» он предпринял попытки замаскировать свою ошибку, для чего изменил дату боя за Каменку-Струмилово, в ходе которого получает ранение Григорий, на целый месяц, перенеся ее на сентябрь. Результатом таких «исправлений» стало разрушение хронологии всей сюжетной линии в третьей части и потеря достоверности описания событий. Ведь в сентябре русские войска, освобождая Восточную Галицию, ушли далеко-далеко на Запад, за Львов.

Все это заставляет внимательнее приглядеться к дневнику и попытаться идентифицировать упоминаемые в нем события, определить место действия и самих действующих лиц.

«...увидел первого убитого. Немец»

В дневнике мы встречаем упоминание об одном реальном историческом лице — есауле Чернецове, будущем донском герое-партизане.

«На моих глазах сотник Чернецов зарубил немецкого гусара».                              (III,11,133)

Это сообщение сразу вызывает удивление — ведь Чернецов начал свой фронтовой путь на Северо-Западном фронте на границе с Восточной Пруссией в составе 26 Донского казачьего полка 4-й Донской казачьей дивизии. Там же летом 1915 г. начал по приказу командования формировать партизанский отряд. В Галиции Чернецов в боях никогда не участвовал!

Но в Восточной Пруссии с русской армией сражалась армия германская! Не поискать ли в тексте ее следов? Многие исследователи и просто читатели, относившиеся к «Тихому Дону» лишь как к произведению художественному, не придавали значения исторической основе романа, не воспринимали его как документальное, летописное изображение событий. Очевидно, по этой причине мимо внимания прошло прямое, однозначное указание на то, где разворачиваются события, о которых рассказывает автор дневника.

Вспомним первого убитого солдата, увиденного на войне неизвестным казаком-добровольцем:

«30 августа...

За местечком в канаве увидел первого убитого. Немец... Я еще издали увидел ноги убитого немца...»                                  (III,11,131-132)

Убитый был немцем!

Следовательно, описываемые события разворачиваются на Северо-Западном фронте где-то в Восточной Пруссии или вблизи нее!

Упоминание «немца» — не случайная оговорка, оно сознательно и многократно введено автором в текст. Нигде в дневнике нет австрийцев или венгров, только германская армия: немецкие уланы, немецкие гусары, немецкие батареи, немецкие пулеметы.

«...из-за развалин сожженного завода гуськом выехали девять человек немецких улан... Когда немецкие уланы поскакали на нас... В последний раз двинул затвором... и только тогда глянул на немцев...

2 сентября...

...сегодня на заре мы атаковали немецких гусар... наши солдаты, — кажется 241-й и 273-й пехотные полки, — бежали... Мы вышли из деревни Тышвичи... Полк шел, разбитый на сотни. С проселка свернули влево и пошли по хлебам... обивая сочную росу с овсов... Где-то левее нас шел бой. Действовали немецкие батареи... слышал отчетливый хриповатый смешок немецких пулеметов... Два полка были сметены... На a плечах их шел полк немецких гусар... Видел, как один казак шестой сотни, догоняя немца...»                                              (III,11,132-133)

Одиннадцать раз немцы упомянуты на двух страницах текста!

«241-й и 273-й пехотные полки бежали...»

Одновременно в дневнике встречаются упоминания и частей русской армии, принимающих участие в боях. Это открывает перед нами независимый путь для проверки полученных выше результатов.

Во-первых, в бою 2 сентября отмечены следующие полки:

«...наши солдаты, — кажется 241-й и 273-й пехотные полки, — бежали...»

241 и 273 полки — реальные боевые части. Они входили в состав второочередных 61-й и 69-й дивизий, разворачивавшихся в Виленском округе после начала общей мобилизации. Эти дивизии в начале сентября 1914 г. сражались на Северо-Западном фронте в составе 1-й Армии Ренненкампфа в Восточной Пруссии!

Во-вторых, говорится:

«4 сентября.

Мы на отдыхе. К фронту стягивается 4-я дивизия 2-го корпуса. Стоим в местечке Кобылино. Сегодня утром через местечко форсированным маршем прошли части 11-й кавалерийской дивизии и уральские казаки. На западе идут бои. Беспрерывный гуд».  (III,11,133)

Второй армейский корпус (в который, кстати, получил назначение Евгений Листницкий(!), но об этом разговор чуть позже) воевал на стыке I и 2 Армий Северо-Западного фронта. Однако в его составе была не 4-я, а 43-я дивизия. Левее него занимал позиции шестой армейский корпус Второй (Самсоновской) армии, и вот в его состав входили и 4 пехотная, и 4 кавалерийская дивизия. Кроме того, здесь же сражалась 4 Донская казачья дивизия. А еще западнее воевала 15 кавалерийская дивизия, в которой был полк уральских казаков — 3-й казачий! Причем в этот момент, на начало сентября, других уральских казачьих полков на германском фронте не значилось!

Итак, можно сделать следующие выводы: одновременное упоминание 4 дивизии и уральских казаков является точным отражением боевой обстановки начала сентября на границах Восточной Пруссии на стыке 1 и 2 армий Северо-Западного фронта. Упоминание же в едином контексте 11 кавалерийской дивизии (в которой воевал Григорий Мелехов в Галиции) и 2 корпуса не стыкуются ни друг с другом, ни с первыми двумя сообщениями. Это может быть объяснено вторичными причинами: ошибками в написании (дивизия 43-я вместо 4-й или 3-й корпус вместо 2-го) или подгонкой к тексту других глав (11-я кавалерийская дивизия вместо 15-й).

Загадочная глава третьей части, дневник неизвестного казака, открыла много нового и неожиданного. Многократные и хронологически точные упоминания неприятеля, частей русской армии, реальных исторических лиц позволяют указать время (август) и место действия описываемых в дневнике событий (участок Северо-Западного фронта на границе с Восточной Пруссией). При этом никакие другие участки фронта в тексте не упоминаются.

Этот результат — чрезвычайно важен тем, что полностью подтверждает вывод, сделанный нами при изучении сюжетной линии братьев Мелеховых — о существовании в «Тихом Доне» нескольких различных, несовместимых друг с другом версий развития сюжета, вокруг которых сгруппированы события в романе.

Другая версия «Тихого Дона» — попытка реконструкции

Итак, в тексте обнаруживается весьма необычная ситуация: важнейшие персонажи — братья Григорий и Петро Мелеховы существуют и действуют как бы в двух различных, независимых измерениях. Согласно одному из вариантов фабулы романа, Мелеховы и Степан Астахов на войне служат в одном полку. Это означает, что эпизод прорыва из окружения в Восточной Пруссии (IV,4), в котором Григорий спасает в бою Степана от верной смерти, не только не выпадает из общего развития действия романа, но органично входит в этот ранний «восточно-прусский» вариант сюжета.

Конструкцию и существенные внутренние связи этой версии можно попытаться восстановить следующим образом:

—   на фронте братья Мелеховы и Степан Астахов служат в одном полку;

—   местом участия в боевых действиях является в августе 1914 г. — Северо-Западный фронт, Восточная Пруссия, а осенью 1916 г. — Северный фронт, выделившийся из Северо-Западного летом 1915 г., берег Западной Двины;

—   встреча Евгения Листницкого, прибывшего на Северо-Западный фронт во 2-й армейский корпус, с ранеными казаками хутора Татарского (подробнее об этом ниже) органично увязывается с рассмотренной выше версией.

Художественная канва сюжета просматривается такая:

—   драка братьев со Степаном, когда автор упоминает о будущем продолжении этой «истории» на полях Восточной Пруссии»;

—   прибытие на фронт Степана и Петра с маршевым пополнением в полк, где служит Григорий Мелехов;

—   бои на фронте, окружение и последующий прорыв из него, во время которого Григорий спасает Степану жизнь;

<отступление фронта в глубь России и занятие обороны по берегу Двины>

—   хождение казаков в  немецкий тыл, взятие «языка», ранение Степана на немецкой территории у берега Двины.

На протяжении длительного времени историческое действие «Тихого Дона» развивается в двух независимых плоскостях. Различны и художественные версии развития фабулы, образов, и конкретное историческое пространство, в котором развертываются основные события. Фронтовой путь Григория Мелехова, однажды расщепившись, расходится все дальше и дальше. Одно направление ведет на северо-запад, увлекая Григория от Восточной Пруссии к столице России Петрограду. А другое, пролегшее по полям Галиции, влечет его все дальше на юг, в сторону Румынии.

Безусловно следует признать, что обнаруженное нами раздвоение текста «Тихого Дона», одновременное существование в нем двух различных версий романа имеет фундаментальное значение для текстологии «Тихого Дона». Но прежде чем мы перейдем к интерпретации, необходимо сделать отступление и подробно познакомиться с внутренним устройством Донского казачества и организацией его мирной и военной жизни, без чего невозможно в полной мере понять смысл обнаруженного раздвоения.

5. ЕВГЕНИЙ ЛИСТНИЦКИЙ НА ФРОНТЕ. ГАЛИЦИЯ ИЛИ ВОСТОЧНАЯ ПРУССИЯ?

Следующий объект нашего изучения, одно из главных действующих лиц романа — Евгений Листницкий, донской помещик, сын известного казачьего генерала, офицер одного из гвардейских казачьих полков. На страницах романа он представляет как бы целый «пласт» русской жизни. Однако с началом гражданской войны из повествования он очень быстро исчезает (о чем мы уже писали в первой части нашего исследования). Для того чтобы лучше понять значение и роль этого персонажа, а также характер изменений первоначального образа, кратко охарактеризуем сюжетную линию Листницкого как одну из наиболее ярких и основополагающих в романе:

—   представлен определенный социальный слой, объединяющий и несущий в себе признаки родовой принадлежности и сублимирующий «настоящий» момент с позиций своей среды;

—   определенный тип мышления, конкретный выбор жизненной ориентации, универсальный (в силу распространенности подобного социального типажа в России начала века) и вместе с тем чрезвычайно индивидуальный (особенно, при контрасте с основной казачьей массой, среди которой он живет и имеет дело в армии);

—   необходимый элемент макроструктуры романа, важнейший субъект исторической эпохи.

Сам образ Евгения Листницкого:

—   выписан талантливо, со знанием мельчайших деталей и штрихов психологии и быта;

—   занимает существенное, необходимое место в романе, трудно переоценить его роль и значение в раскрытии авторского замысла и развитии сюжетных линий;

—   весьма реален, идентичен и схож с тысячами подобных Судеб русских офицеров, участников мировой и гражданской войн в России.

При этом мы сталкиваемся с несколькими характерными особенностями текста.

1.   Незавершенность этой сюжетной линии.

2.   Отсутствие активных действий главного героя в самых ответственных и, казалось бы, весьма подходящих для его социальной среды и взглядов эпизодах «Тихого Дона».

3.   Прерывистость, истончение и, в конечном счете, разрушение первоначальной созидательной и реалистической роли этой сюжетной линии.

Относительно ее характера в романе можно предположительно сказать следующее. Имеют место существенные изъятия текста в развитии сюжетной линии Евгения Листницкого. Причины обсуждались в первой части нашей работы:

а)   весьма ненадежный и опасный для большевистского режима 20-х годов «белый» герой и остающийся еще (до массовых истребительных репрессий) реальный социальный тип;

б)   сложности восприятия и приемлемого использования соавтором всей полноты и многогранности этого образа;

в)   непонятность для соавтора его психологии;

Интересным представляется использование «заимствований» из мемуаров белых генералов для закрытия лакун в сюжетной линии Евгения Листницкого. Ниже мы рассмотрим новую проблему: существенные изъятия и перестановки отдельных эпизодов художественного текста, связанных с развитием линии этого героя «Тихого Дона».

Боевая биография Евгения Листницкого

Начнем мы свой поиск с определения, казалось бы, простых вещей: выяснения того, где именно и в составе каких частей воевал на германском фронте Листницкий.

В первых двух частях «Тихого Дона» гвардейский казачий офицер, земляк главного героя Григория Мелехова, сотник Листницкий присутствует как бы на втором плане. Введение в текст с середины четвертой части заимствований постепенно сводит его линию до нуля: ему посвящено лишь по одной главе в пятой и шестой частях романа. Таким образом, кульминацией в линии Листницкого становятся эпизоды германской войны третьей и четвертой частей «Тихого Дона».

Общий ход событий, связанных с Евгением Листницким, как они даны в романе, можно разбить условно на четыре узла:

—   уход Листницкого на фронт в армейский казачий полк в августе 14 года, последующие бои и ранение (третья часть);

—   фронтовые будни на Стоходе в октябре 1916 г.;

—   разговор с Моховым в Ягодном о февральском перевороте и событиях в стране;

—   пребывание с полком в Петрограде после подавления большевистского мятежа в июле — августе 1917 г.

Проанализируем упоминаемые в военных эпизодах географические, военные и иные характеристики, которые можно использовать для привязки событий.

1. 1914 г. Отъезд на фронт. Восточная Пруссия

Описывая отъезд Листницкого на германский фронт, автор точно указывает ориентиры, по которым можно восстановить направление движения  персонажа  и  определить  местонахождение  его  нового . полка.

«В первых числах августа сотник Евгений Листницкий решил перевестись из лейб-гвардии Атаманского полка в какой-либо казачий армейский полк. Он подал рапорт и через три недели выхлопотал себе назначение в один из полков, находившихся в действующей армии. Оформив назначение, он перед отъездом из Петербурга известил отца. ...получил назначение и уезжаю в распоряжение командира 2-го корпуса...

Поезд на Варшаву отходил в 8 часов вечера».                 (III,14,138)

Отметим сразу неожиданную деталь, которая может характеризовать автора как современника описываемых событий, писавшего о них прямо по горячим следам. После начала германской войны и переименования в августе 1914 г. Петербурга в Петроград упоминается старое название «Петербург» еще раз и в эпизоде 9-й главы с Козьмой Крючковым:

«...из Петербурга и Москвы... приезжали смотреть...» (III,9,124)

Очень характерная деталь для человека, еще не привыкшего к измененному названию столицы, в сознании которого названием остается именно Петербург. И автор тонко подчеркивает это, когда в описаниях событий 17-го года в четвертой части употребляется уже новое название — Петроград:

«Третьего <июля> — приказ: «не медля ни минуты — выступать». Эшелоны полка потянулись в Петроград».                          (IV,10,204)

В послевоенных изданиях Шолохов заменил в обоих случаях Петербург на Петроград.

Вернемся теперь опять к Листницкому. Если автор определил ему место назначения во Второй армейский корпус, то его отправление из Петербурга с Варшавского вокзала указано правильно. Этот корпус в августе 1914 года воевал на Северо-Западном фронте и занимал место на стыке 1-й и 2-й армий в районе Августовских лесов. Из Петербурга для прибытия в корпус действительно следовало ехать поездом по Варшавской дороге. Неожиданный, противоречащий традиционному восприятию текста, результат — Листницкий выезжает не в Галицию на Юго-Западный фронт, а на Северо-Западный, на совершенно иной участок.

А вот как описывается само место назначения, куда сотник прибывает варшавским поездом.

«Полк, в который получил назначение сотник Листницкий, понес крупный урон в последних боях, был выведен из сферы боев и спешно ремонтировался... Штаб полка находился в большой торговой деревне Березняги. Листницкий вышел из вагона на каком-то безымянном полустанке. Там же выгрузился походный лазарет... Листницкий узнал, что он перебрасывается с юго-западного фронта на этот участок и сейчас же тронется по маршруту Березняги — Ивановка — Крышовинское. Большой, багровый доктор...

— Ведь вы подумайте, сотник: протряслись двести верст в скотских вагонах для того, чтобы слоняться тут без дела... <санитар:> — Издохла <лошадь> — а убрать не надо, вот ведь русский народ какой. У германцев, у тех не по-нашему».          (III,14,139)

В новом фрагменте все характерные детали говорят в пользу высказанной выше гипотезы о прибытии Листницкого именно на Северо-Западный фронт:

—   врач, попутчик Листницкого, прибыл со своим лазаретом незадолго до описываемой встречи с Юго-Западного фронта. Поскольку в августе 1914 г. фронтов было всего два, то подразумевается, следовательно, что разговор происходит где-то на Северо-Западном фронте;

—   упоминаемую деревню Березняги можно предположительно идентифицировать с похожей по названию деревней Березники на северной окраине августовских лесов, на границе с Восточной Пруссией;

—   санитар в разговоре упоминает именно германцев, а не австрийцев. Косвенно это может подтверждать тот факт, что действие происходит на германском, а не на австрийском фронте.

Но особое, замечательное, свидетельство, подтверждающее нашу гипотезу, мы находим дальше, когда Листницкий встречает раненых казаков с хутора Татарского, которых везет на телеге возчик, местный крестьянин. Белорус!

«Уже на въезде в Березняги лазарет встретился с транспортом раненых. Пожилой, бритый белорусе — хозяин первой подводы — шел около лошади... Трое казаков удобно разместились на широком возу...

— Какого полка? — спросил Листницкий... — Двенадцатого...

— Ну, где вас ранило? — Под деревней тут недалеко... С Татарского хутора, что возля вашего имения, троих ноне убило».                                               (III,14,140)

Ни в Галиции, ни на Волыни крестьяне-белорусы не жили. И напротив, в Восточной Польше, в Сувалкской губернии на границе с Восточной Пруссией жило многочисленное белорусское население. Выходит, что практически все упоминаемые в тексте характерные признаки, по которым можно было бы сделать привязку для участка фронта, на который прибывает из Петербурга Листницкий, относятся к Восточно-Прусскому театру военных действий.

Наконец, в один ряд со всеми указанными выше данными встает сообщение Евгения Листницкого отцу о своем возвращении домой после ранения. О возвращении из варшавского госпиталя:

«Из варшавского госпиталя Листницкий сообщил отцу о том, что по излечении приедет к нему в Ягодное...»                           (III,22,155)

то есть с Северо-Западного фронта, поскольку Варшава и ее военные тыловые учреждения никакого отношения к Юго-Западному фронту, к войскам, сражавшимся в Галиции, не имели!

2. 1916 г. Октябрь. Галиция

Интересно теперь сравнить «восточно-прусские» страницы с содержанием тех глав, где описано пребывание Листницкого на фронте, бои и его последующее ранение. В этих главах рассказывается об успешных боях на реке Стырь, подробно показывается обстановка в казачьем полку, офицерское окружение Евгения. Впервые на страницах романа появляется один из важнейших персонажей — сначала вольноопределяющийся, а в 4-й части уже хорунжий Илья Бунчук.

В эпизодах третьей части бросаются в глаза два обстоятельства. Первое, практически полное совпадение окружающих Листницкого персонажей с теми, кто описан в начале четвертой части «Тихого Дона», хотя эти события относятся к осени 1916 г. и отстоят от августа 1914 г. более чем на два года. И второе, отсутствие вопреки авторской традиции, точного наименования полка, в котором разворачиваются события.

Попытаемся сначала восстановить название полка, в котором воюет Листницкий. Первое указание — участок фронта, где происходят события. Это район реки Стохода, несколько южнее Полесья:

«Тысяча девятьсот шестнадцатый год. Октябрь. Ночь. Дождь и ветер. Полесье. Окопы над болотом, поросшим ольхой».                                       (IV,1,167)

На Стоходе в этих местах в составе 2-й Сводной казачьей дивизии IV-гo конного корпуса воевала донская казачья бригада, состоявшая из 16-го и 17-го Донских казачьих полков. В тексте мы находим прямое упоминание этой дивизии:

«Из пулеметной команды двух арестовали..., часть разбросали по полкам 2 казачьей дивизии».                                                  (IV,2,173)

Еще одним подтверждением тому, что Листницкий воевал в 16 или 17 Донских полках, служит упоминание в тексте одного населенного пункта в районе боевых действий полка — местечка Незвиски.

«Через день полк сняли с позиций и отвели в тыл... каптенармус, ездивший в местечко Незвиску за продуктами...»                    (IV,2,173)

Это же название встречается в воспоминаниях атамана Краснова «Всевеликое войско Донское», который как раз и командовал этой казачьей бригадой, а со временем и всей Второй Сводной казачьей дивизией.

«В Бутурлиновке союзники видели доблестный Георгиевский Гундоровский полк... Атаман... представил их союзникам: — Это те герои, ...с которыми я бил немцев под Незвиской, австрийцев у Белжеца и Комарова...»*

____________________

* АРР. Т.5. Берлин, 1922, с.276; также: Белое дело. Кн.3. М., 1992, с.138.

Таким образом, факт фронтовой службы Листницкого во 2-й Сводной казачьей дивизии можно считать установленным. Можно предположить и причину «безымянности» его полка в тексте — всякое упоминание в «Тихом Доне» доблестной службы на германском фронте будущего донского атамана в двадцатые годы было бы неприемлемым.

3. 1914 г. Август. Галиция

Остается немногое: идентифицировать боевые эпизоды, в которых участвует и получает ранение Евгений Листницкий в 1914 г. Сначала несколько предварительных замечаний по тексту. В 15-й и 22-й главах точно называется противник — австро-венгерская армия, а также месторасположение фронтового участка, где происходят бои.

«Дивизия получила задание форсировать реку Стырь и около Ловишчей выйти противнику в тыл... Операция по форсированию реки была выполнена дивизией блестяще... Под Ловишчами австрийцы, при содействии мадьярской кавалерии, пытались перейти в контрнаступление...»

(III,15,141)

«На юго-западном фронте в районе Шевеля командование армии решило грандиозной кавалерийской атакой прорвать фронт противника и кинуть в тыл ему большой кавалерийский отряд, которому надлежало совершить рейд вдоль фронта... Атака должна была произойти 28 августа, но по случаю дождя ее отложили на 29-е...

В версте расстояния от своей сотни Листницкий видел черные брошенные логова окопов...»

(III,22,154-155)

В тексте точно указан характер участия полка Листницкого в боевых операциях — в начале наступления он ведет бой в составе дивизии: («Операция по форсированию реки была выполнена дивизией блестяще»), а позднее в составе еще более крупного конного отряда: («командование армии решило грандиозной кавалерийской атакой прорвать фронт»)

Таким образом из анализа текста третьей и четвертой частей романа, вытекает несколько принципиальных выводов.

1. Локализация описываемых в третьей части боевых действий, в которых участвует Листницкий в 1914 г.: бои ведутся в Галиции на Юго-Западном фронте. Это обстоятельство прямо противоречит начальным эпизодам третьей части, где Листницкий прибывает на Северо-Западный фронт во Второй армейский корпус.

2. Характер боевых действий полка Листницкого: форсирование реки Стырь в составе 2 Сводной казачьей дивизии и предполагаемый последующий кавалерийский рейд по тылам. Это противоречит версии начальных глав, где предполагается прибытие Листницкого в казачий полк, приданный 2 армейскому корпусу для несения в основном тыловой службы, и по этой причине боев в составе дивизии и конного корпуса быть не могло.

3. Хронология и датировка боевых действий: здесь перед нами возникает самый парадоксальный результат. В ходе Галицийской битвы в 1914 г., развернувшейся на территории Австро-Венгрии, уже к 15 августа был прорван австро-венгерский фронт на реке Буг (что намного западнее реки Стырь). Об этом говорится в самом «Тихом Доне» при описании взятия г.Каменка-Струмилово 15 августа, под которым получает первое ранение Григорий Мелехов. К концу августа фронт уже ушел на запад за Львов и никаких боев на русской территории на реке Стырь быть не могло!

Рассматриваемые эпизоды в романе имеют катастрофические провалы и нестыковки с остальным текстом как по содержанию, так и по точности и исторической достоверности описываемых событий. Попробуем, однако, решить задачу обратную: определить, какие события описаны под видом боев конца августа 1914 г.

Решение задачи лежит на поверхности: форсирование 2 Сводной казачьей дивизией Стыри и последующая попытка прорыва австрийского фронта IV конным корпусом генерала Гилленшмидта, в который входила 2-я Сводная дивизия, имела место в мае-июне 1916 г. во время Брусиловского прорыва на Юго-Западном фронте!

Трудно переоценить значение этого результата для текстологии «Тихого Дона».

Во-первых, можно теперь утверждать, что фрагменты 14-го года органически и неразрывно связаны с текстом четвертой части: общие персонажи, одно и то же событие — Брусиловское наступление лета и осени 1916 г.

Во-вторых, выявлена попытка откровенной фальсификации описания с использованием готового текста, относящегося совершенно к другим событиям. При этом, с помощью редактирования, соавтор стремится замаскировать сам факт фальсификации.

В-третьих, зафиксировано наличие у Шолохова текстов, хотя и находящихся уже в готовом виде, но не включенных по какой-то неизвестной пока причине в печатную версию романа.

В-четвертых, установлен факт изъятия из «Тихого Дона» значительных пластов текста, с последующей соавторской заменой их близкими по внешним признакам фрагментами различного происхождения.

Факт грубой деформации и искажения военных эпизодов линии Евгения Листницкого можно считать установленным. Его боевой путь на страницах «Тихого Дона» начался в августе 1914 г. на границе Восточной Пруссии, куда он прибыл во Второй армейский корпус. Но тут же и оборвался — по воле Шолохова. Все описания фронтовой жизни оказались изъятыми из романа и лишь ничтожным осколком этих рассказов затерялась фраза о возвращении Евгения домой из варшавского госпиталя. А взамен опущенного Шолоховым в роман включены фрагменты Брусиловского наступления весны-начала лета 1916 г., не вошедшие в четвертую часть, где рассказывается о заключительных стадиях этой операции.

Суммируя все это с тем, что было получено при анализе заимствований, приходим к следующему основному итогу.

Образ Евгения Листницкого, связанные с его развитием важные эпизоды и фрагменты текста подвергнуты Шолоховым грубому, прямому искажению, многочисленным обширным изъятиям, перестановкам и дополнениям собственного или заимствованного происхождения. Метод работы при этом включал в себя прямую фальсификацию событий, а сам Шолохов выказал полное равнодушие к достоверности и последовательности изложения событий в создаваемой таким образом будущей печатной версии «Тихого Дона».

6. ДОНСКИЕ КАЗАЧЬИ ЧАСТИ В РУССКОЙ АРМИИ

Состав, размещение, комплектование

Правильное понимание текста «Тихого Дона» требует от нас знания некоторых специфических сторон казачьей жизни. Нам необходимо представлять порядок прохождения воинской службы отдельным казаком, военную организацию казачьих частей, включение этих частей в общую армейскую систему обороны России. И, наконец, представлять историю участия казачьих частей в боевых действиях на фронтах Мировой войны.

На сегодняшний день такая информация по истории казачества малодоступна для исследователей и практически совершенно неизвестна рядовому читателю. Поэтому из ряда справочных изданий мы извлекли соответствующие подробные сведения, на основе которых будет продолжен дальше анализ текста романа и причин возникновения в нем разных версий.

Порядок службы в казачьих войсках

Организация службы в казачьих войсках (в которые входило как самое крупное и Войско Донское) определялось положением, впервые принятым в 1835 г. при императоре Николае 1 и впоследствии, с изменениями и дополнениями, существовавшим до самой революции.

Порядок прохождения службы, в главных чертах сохранившийся до 1914 г., определился в ходе реформы 1874-75 гг. в следующем виде. Донские казачьи полки делились на гвардейские (2), армейские 1-й очереди (17), в которых несли службу казаки в мирное время, армейские полки 2-й и 3-й очередей (17+17), выставлявшиеся во время войны, отдельные сотни, батареи и местные воинские команды.

В мирное время казачьи полки первой очереди служили в качестве армейской конницы в составе либо кавалерийских дивизий (четвертые полки), либо казачьих дивизий (сформированных из одних казачьих полков).

Служба казака начиналась в 18 лет с принесения присяги, после чего в течение трех лет подготовительного периода (с 1909 г. — 1 год) шло предварительное обучение молодого казака на лагерных сборах. Дальше начиналась действительная служба в течение 12 лет. Из них первые 4 года служба проходила в двух гвардейских или семнадцати армейских казачьих полках. Места расквартирования их были в обеих столицах и в западных военных округах (Виленском, Варшавском, Киевском и Одесском) в соответствии с планами прикрытия страны на случай войны на западной границе.

После 4 лет службы казаки отпускались домой и зачислялись на льготу: в полки второй (4 года) и третьей (4 года) очереди. Служба в них заключалась в ежегодном участии в лагерных сборах (как правило, весной, 3-4 недели в мае) и в готовности при первой необходимости к немедленному выступлению в поход со своим льготным полком. В следующие 5 лет казаки числились в запасе.

Посмотрим теперь, что может нам раскрыть нового и малоизвестного знание порядка казачьей службы. Прежде всего это возраст героев. Григорий Мелехов в конце первого года, о котором повествуется в книге, принимает присягу — ему, следовательно, исполнилось уже 18 лет. Отсюда можно определить год его рождения как 1893-94 гг.

Его брат Петр уже вернулся с действительной службы, в самом начале романа мы встречаем его уже на льготе, едущим в майские лагери. Значит, он принимал присягу не менее чем за 7 лет до Григория (3 года подготовительной службы + 4 года действительной) и по возрасту братья различаются не менее чем на 7 лет. Наиболее вероятным годом рождения Петра следует считать 1886-87 гг.

Интересно отметить и такую малозаметную деталь. Согласно развитию действия в «Тихом Доне», начало которого можно отнести к 1911 или 1912 г., с момента принятия Григорием присяги и до призыва на действительную службу проходит один год. Это в точности соответствует изменениям порядка прохождения подготовительной службы в казачьих войсках, введенных в действие в 1909 г. за три года до присяги Григория.

Порядок комплектования

Вторым важным параметром службы являлся порядок комплектования казачьих полков. Он в своем историческом развитии прошел три этапа. Вначале полки формировались из казаков одной или нескольких близлежащих станиц. После принятия Положения 1835 г. были определены несколько округов (или как их тогда еще называли — отделов), за которыми были соответственно закреплены армейские казачьи полки. В пределах округа полки получали возможность укомплектовываться казаками любых станиц этого округа. При окончании срока призыва казаков полк распускался по домам (переходил на льготу), а на его место из вновь призываемых на службу формировался новый полк с новой нумерацией.

Такой порядок был признан неудобным, и Высочайше утвержденным приказом по Военному министерству от 1875 г. система комплектования была изменена. Казачьи полки получили постоянную нумерацию. Помимо двух гвардейских полков постоянно на действительной службе находились Донские казачьи полки с 1-го по 17-й. Номера с 18-го по 34-й составили полки 2-й очереди, а с 35-го по 51-й — 3-й очереди.

Какое значение может иметь для нас, для текстологии «Тихого Дона» вышеуказанные документы о порядке несения военной службы Войском Донским? Самое принципиальное! Дело в том, что существовавший порядок несения службы определял жесткую связь между полком, в котором служил казак, и местом его проживания. Зная, в каком полку служили казаки, можно было твердо установить круг станиц, из которых они могли быть взяты на службу.

Так, например, Григорий Мелехов, несший службу в 12 Донском казачьем полку и в его составе участвовавший в войне с Австро-Венгрией, мог родиться и быть призванным на службу только в станице Донецкого округа (в 1918 г. из него выделился новый Верхне-Донской округ с центром в станице Вешенской), где комплектовались 10, 11 и 12 Донские казачьи полки.

Родившись в Донецком округе, Григорий Мелехов не мог нести службу в полках, воевавших в Восточной Пруссии! Ибо ни один из упомянутых выше трех полков (10-й, 11-й и 12-й) в боях в Восточной Пруссии участия не принимали!

Мы подошли к пониманию существующего в тексте «Тихого Дона» раздвоения фабулы и сюжета.

В ранней редакции «Тихого Дона», в основе которой лежит восточно-прусская фронтовая биография братьев Мелеховых, место действия романа, где происходили основные события в жизни героев, находилось вне пределов Донецкого округа.

В наших руках оказался ключ к скрытым в тексте тайнам его предыстории и происхождения. Внешняя фабула романа, развитие сюжетной линии центральных казачьих персонажей оказывается жестко привязанными к месту действия «Тихого Дона» (его географическим инвариантом): при любых редакторских изменениях и переделках текста в условиях сохранения его исторической достоверности автор должен был жестко увязывать расположение описываемой им в романе донской станицы с военной судьбой своих героев, местом на германском фронте, где они должны были сражаться, защищая Россию.

7. БАКЛАНОВЦЫ
(Где находился хутор Татарский?)

Для определения первоначального месторасположения родной станицы Мелеховых необходимо проанализировать все имеющиеся в тексте сведения о частях, в которых служили казаки хутора Татарского. Задача эта разбивается на две: определение места службы молодого поколения казаков на фронтах германской войны и выявление достоверных сведений о военной службе старшего поколения.

3-й Донской казачий имени Ермака Тимофеевича полк

В первом случае самой важной информацией для нас было бы указание на конкретный полк, в котором воевали братья Мелеховы и Степан Астахов в Восточной Пруссии. Однако текст отредактирован достаточно тщательно и таковых сведений в нем нами не обнаружено. Хотя одно обстоятельство заслуживает внимания: друг и шурин Григория — Митька Коршунов «в виде исключения» попадает на службу в 3-й Донской казачий полк, комплектовавшийся в Усть-Медведицком округе! Это обстоятельство становится первым указанием на возможное первоначальное место развертывания событий в романе «Тихий Дон».

Кстати, 3-й Донской казачий полк был придан III армейскому корпусу 1 армии Северо-Западного фронта. И упоминание именно этого корпуса мы встречаем в поздней версии (взятие г.Каменки-Струмилово): «по городу двигались части 3 корпуса...» среди случайно сохранившихся фрагментов первоначальной редакции. Можно лишь гипотетически предположить, что в Восточной Пруссии Григорий Мелехов мог сражаться в составе именно этого полка вместе со своим другом и сверстником Коршуновым.

Можно также вспомнить и то, что мы выяснили при изучении текста «повстанческих» глав. Рассказ об отступлении казаков на левый берег Дона, а также хронология последовавшего освобождения казачьей территории от красных, указывает на район станицы Усть-Хоперской как место расположения хутора Татарского. Интересно, что именно из этой станицы был родом Козьма Крючков, герой германской войны, первый Георгиевский кавалер. Его мы обнаруживаем и в «Тихом Доне» в качестве сослуживца Митьки Коршунова, а также самостоятельного персонажа отдельного военного эпизода начала войны.

Старый казак Максим Богатырев

Другую возможность поиска предоставляют казаки старшего поколения. Их в романе трое. Прокофий, дед Григория Мелехова, воевал в Крымскую кампанию, но каких-либо указаний на место и время участия его в военных действиях в тексте нет. Односум Прокофия, дед Гришака участвовал в Балканской кампании 1877-78 гг. и был даже «ординарцем у генерала Гурко». В боях по освобождению Болгарии участвовали многие донские полки как Донецкого округа, так и набранные в округах Хоперском, Усть-Медведицком и др. Многие из них получили за эту кампанию георгиевские знамена. Немногочисленные сведения, сообщаемые самим дедом Гришакой, не позволяют точно определить полк, в составе которого он воевал на Балканах, ни даже уверенно утверждать, что его рассказ относится именно к этой кампании, а не к предыдущей, Крымской!

Остается последняя возможность, свидетельство почти столетнего старика, деда Григория Мелехова — Максима Богатырева на свадьбе Григория и Натальи. Этот небольшой эпизод, связанный с рассказом о былой службе девяностодвухлетнего казака, дает не просто яркий образ старого воина. В нем скрыт глубокий внутренний смысл — это рассказ о лучших многовековых традициях казачества, опирающихся на ясно сознаваемое нравственное чувство.

По русской православной традиции и сама война, и убийство людей на ней считались противными христианским требованиям. Единственным моральным оправданием могла быть справедливость целей, преследовавшихся в войне: «положить жизнь за други своя». При этом воровство, мародерство, обида мирного населения считались большим и непростительным грехом, который как бы лишал воина морального оправдания его участия в войне.

«— Заняли мы этот аул на рассвете, а в полдень играет трубач тревогу... Я и говорю своему полчанину: «...отступать будем, тяни ковер со стены, а мы его в торока»... Вот, сынок, на какой грех попутал нечистый... До этого сроду не брал чужого... бывало займем черкесский аул, в саклях имение, а я не завидую... Чужое сиречь от нечистого... а тут пода ж ты... Влез в глаза ковер... с махрами... Бот, думаю, попона коню будет...»                                      (I,23,45)

В кратком рассказе-воспоминании старика Богатырева о войне на Кавказе концентрированно выражено основанное на православной вере глубокое убеждение казаков, которое несомненно разделяет и сам автор, что на протяжении всей земной жизни необходимо свято выполнять свой долг перед Богом и людьми. Оглядываясь назад на прожитую жизнь, старец Богатырев («Тридцать девятого года присяги») не может без мучительного стыда вспоминать единственный случай за все время его службы, когда он во время боя взял чужую вещь и ею воспользовался. Причем взял не ради обогащения, не для себя — пожалел верного друга, боевого коня. Спустя шесть десятилетий не утихла в душе старого казака боль от совершенного греха.

Мы не случайно так подробно остановились на этом эпизоде. Нам важно уяснить символическое значение, которое придавал ему автор. Читая эти строки, мы видим, как, вспоминая о былом, преображается немощный старик, как загораются незрячие глаза: в них на мгновение проступает образ вечно молодого бессмертного казачества. Перед нами как бы вестник прошедших поколений казаков, стремившихся праведной жизнью и доблестной службой, верно исполняя свой долг, умножать славу казачества и России. Приглядимся к некоторым отдельным деталям рассказа старика.

Баклановцы

В короткой и яркой речи старого воина нет случайных слов, каждое из них несет определенную смысловую нагрузку. Послушаем разговор на свадьбе Григория двух старых воинов, вспоминающих свои боевые дела:

<БАКЛАНОВСКИЙ ПОЛК>
(Дед Гришака)	(Дед Максим Богатырев)
— Какого года присяги?.. — Чей же будете? Из каких?   — Родствие Мелеховым?.. — Полка-то Баклановского?.. Значица, в кавказской кампании пребывали? — А я в турецкой кампании побывал... Под Рошичем был бой, и наш полк, Двенадцатый Донской казачий, сразился с ихними янычирами... Дед Гришака плачет и стучит ...по... спине деда баклановца...	— Тридцать девятого, сынок... — Вахмистр Баклановского полка Максим Богатырев... — Ага, дедом довожусь. — С самим покойничком Баклановым, царство небесное, служил, Кавказ покоряли... — Играет это трубач тревогу — продолжает баклановец... Дед баклановец вскидывает голову... шепчет: — Пики к бою, шашки вон, баклановцы!.. Баклановцы — молодцы!.. в атаку... марш, марш! И осмысленно и молодо глядит на деда Гришаку и не утирает замызганным рукавом чекменя щекочущих подбородок слез».                                    (I,23,44-45)

Вот он, ключ к пониманию текста! Восемь раз в разговоре говорится о баклановцах, о Бакланове! Автор точно и недвусмысленно говорит о Баклановском полку как о месте службы деда главного персонажа Григория Мелехова. Выбор полка автором не случаен: в контексте разговора, по той уважительности, с которой оба старых казака упоминают имя генерала, мы видим: Бакланов для них олицетворяет лучшие традиции прошлого. Поэтому помимо прямой поставленной цели — идентификации полка, в котором служили казаки и, таким образом, выяснения места на Дону, где первоначально был расположен автором родной хутор Мелеховых, нам важно выяснить, что символизировало, с чем могло быть связано это имя для автора «Тихого Дона».

Яков Петрович Бакланов

Один из легендарных казачьих командиров прошлого времени. Он отличался в бою такой храбростью и неустрашимостью, что пользовался безграничным уважением служивших под его началом казаков. Известный историк прошлого века, историограф Кавказской войны граф Василий Александрович Потто, дал подробное описание жизни генерала, в честь которого и в память заслуг его перед Россией и казачеством одному из армейских донских полков было присвоено его легендарное имя.

Яков Петрович Бакланов родился 15 (27) марта 1809 г. в Гутнийской станице 2-го военного округа. В раннем детстве он пережил события, отложившиеся в его сознании на всю последующую жизнь. Он пережил «грозу 12-го года»: своими глазами видел, как казаки собирали на Дону ополчение на Наполеона.

«...Яков Петрович помнил, например, как летом 1812 года... на Дон приехали гонцы от атамана Платова. Они объезжали станицы, — не миновали конечно и Гугнинской, — возвещая повсюду, что враг, пришедший в несметном количестве разорить Россию, похваляется пройти ее до самых берегов заветного Дона. «Если Бог, — говорили глашатаи, — попустит врага осквернить своим присутствием казацкую землю, тогда не пощадит он ни жен, ни детей наших, поругает он храмы господни, встревожит прах отцов наших и смешает горячую казацкую кровь с волнами тихого Дона».

«Атаман, — говорили они в заключение, — призывает всех верных донцов стать на защиту царя и отечества!»

Впечатление, производимое на всех этою грозною вестью, было невыразимое. Весь Дон от верхних до нижних юрт шумел и волновался. По всем станицам раздавался тогда один единодушный крик: «скорее умрем, чем выдадим Россию и тихий Дон на поругание поганым французам!» — И вот, без царского слова, по одному наказу своего атамана, и старые и молодые, богатые и бедные спешили становиться под знамена... Во всех станицах формировались сотни. Маститые старцы, покрытые ранами и давно вкушавшие покой посреди многочисленных своих поколений, подавали пример и первые садились на коней, увлекая доблестное казацкое юношество. В церквах то и дело служились заказные молебны, и казаки, припадая к образам, давали священный обет не видать ни жен, ни детей, ни домов своих, пока не изгонят врага за пределы России».*

____________________

* Яков Петрович Бакланов. Биографический очерк. Составил В.Потто. СПб., 1885, с.7-8.

Мы не случайно привели такой большой фрагмент из книги В.А.Потто. Трудно без волнения читать эти строки, рисующие картину всеобщего подъема казачества на спасение родины. Не поняв тех чувств, которые наполняли и воспламеняли тогда души казаков и которые бережно сохранялись и передавались дальше из поколения в поколение, нам невозможно будет понять и внутренний пафос автора казачьей «Илиады», увидеть его заветные чувства и мысли. Ведь, например, строки, ставшие эпиграфом к тексту «Тихого Дона», взяты из двух песен, сложенных в то грозное время и посвященных отечественной войне 1812 года!

«Яков Петрович говорит, что он жил все это время на улицах... впечатление общей картины было так сильно, что по прошествии с лишком пятидесяти лет вся эта чудная эпоха вставала перед ним... как лучшее и драгоценнейшее воспоминание детства» (там же, с.8).

3-й военный отдел

Как легендарная эпоха 1812-го года для Бакланова, так и сам генерал и его верные сподвижники по боевой службе стали для новых поколений — для автора «Тихого Дона»! — живой легендой. А материальным свидетелем этих славных дел, вестником героического прошлого на страницы романа пришел баклановец, дед Богатырев.

Он явился напоминанием славного прошлого казаков хутора Татарского которым доводилось служить под знаменами 17 Донского казачьего имени генерала Я.П.Бакланова полка, комплектовавшегося в Усть-Медведицком округе.

«В июне месяце 1850 года на смену Донского казачьего № 20 полка, занимавшего передовую Кумыкскую линию <на левом фланге Кавказской линии>, был прислан с Дона новый 17 полк. Он был сформирован из казаков 3 военного округа...» (там же, с.96)

Это был 3-й отдел Войска Донского с управлением в ст. Усть-Медведицкой.*

____________________

* Роспнсание сухопутных войск исправленное по 25-е мая 1874 года. <без года и места издания>, с. 162.

Во все последующие годы 17 Донской казачий полк комплектовался в Усть-Медведицком округе, наряду с двумя другими армейскими полками: 3-м и 15-м.* Следовательно, наиболее вероятно, что именно этот округ, центр которого находился в нескольких десятках километрах от Вешенской станицы ниже по течению Дона, и был первоначально родиной героев «Тихого Дона», где-то здесь поместил автор Мелеховский курень на краю хутора Татарского — с названием вымышленным, но явно не случайным.*

____________________

* См., например: Росписание казачьих и иррегулярных войск. Исправлено по 1 сентября 1894 года. СПб., 1894, с. 56.

** К такому же ВЫВОДУ привел нас анализ текста повстанческих глав. Он содержит три независимых указания на местоположение хутора Татарского существенно ниже Вешенской: путь отступления повстанцев в мае, характер описания боев с красными при соединении с конной группой Секретева, а также тот факт, что зимой 1919 г. Григорий с Петром слышали канонаду боя гундоровцев, прорывавшихся на юг в районе станицы Усть-Хоперской. Это было бы невозможно, если хутор находился вблизи Вешенской станицы.

И именно здесь родился и жил, писал свои рассказы, избирался казаками в Государственную думу и на Войсковой круг, а когда подошла нужда — сражался за родную донскую землю русский писатель Федор Дмитриевич Крюков.

8. КОГДА СОЗДАВАЛСЯ «ТИХИЙ ДОН»

Соавтор

Закончен еще один цикл исследования «Тихого Дона». Можно сделать два главных вывода, касающиеся цельности художественного текста. Механические перестановки и изъятия отдельных фрагментов и эпизодов текста, тенденциозное редактирование и восполнение отдельных сцен романа нарушают его органичность. Мы столкнулись с явной вторичной переработкой художественного текста, сопровождаемой характерными приемами (повторение эпизодов, «зеркальная инверсия», как метод «расширенного воспроизводства» текста и т.д.). Все это привело нас к следующим выводам.

1. «Тихий Дон» имеет сложную структуру, во многом подобную той, что создают введенные в него заимствования. Часть фрагментов вторична по отношению к основному тексту, имеет многочисленные явные расхождения и противоречия, пристрастна по отношению к казакам, сражающимся против большевистской диктатуры, наполнена идеологическими штампами 20-х годов. Разновременное участие нескольких авторов (концепция «автор» — «соавтор») в создании романа представляется более чем вероятным.

2. Соавторские методы работы заключаются в неоднократном использовании текста, инверсии, пропагандистских клише, огрублении и деформации языка. Оторванность как самих новообразованных фрагментов, так и их лексики от основного текста также напоминает нам заимствования.

3. Встречая глубокие и неустранимые отличия между отдельными фрагментами и эпизодами, которые вроде бы говорят о невысоком уровне соавторской обработки текста, мы в то же время встречаем последовательное внесение в текст дополнений (заимствований, собственных построений вроде эпизода с генералом Фицхелауровым) и исправлений, тщательные изъятия фрагментов, не вписывавшихся в общую «советскую» композицию романа. Все то, что обеспечивает в целом соединение разрозненного и неприемлемого для тогдашнего времени материала в целостное произведение.

Соавтор в «Тихом Доне» представляется нам многоликим. Результатом его деятельности стали не только отдельные опусы и неудачные вкрапления в тексте, но и работа многочисленных редакторов, помощников, консультантов. Определенные единство, законченность и оформленность получившегося произведения заставляет думать о наличии в те годы достаточно мощной интеллектуальной силы, сумевшей спланировать и направить непосредственную литературную работу Шолохова. А может быть, и определявшей — и определившей! — его судьбу.

Автор: две редакции «Тихого Дона»

Другой наш вывод относится к собственно авторскому художественному тексту. Мы обнаружили в нем (в исходном — дошолоховском) тоже сложную структуру, но связанную уже с иными факторами. Эта структура проявилась прежде всего в главах, посвященных германской войне и связана, по-видимому, с объединением в тексте «Тихого Дона» нескольких различных авторских версий или редакций романа.

Такой вывод можно без всяких преувеличений считать настоящим открытием в текстологии «Тихого Дона». Сосуществование в тексте нескольких авторских редакций дает возможность гораздо полнее понять и представить как пути создания первоначального текста, так и самого неизвестного нам автора. Сначала остановимся кратко на обнаруженных нами особенностях различных авторских редакций.

Прежде всего бросаются в глаза случаи изъятий и перестановок отдельных частей и фрагментов текста, максимально маскируемые Шолоховым. С точки зрения правдивости и достоверности изображаемых в «Тихом Доне» событий используемые Шолоховым «литературные» приемы производят совершенно невероятное впечатление. Например, в случае с Евгением Листницким, объединяя в тексте события, относящиеся не только к разным фронтам, но и к разным годам (приезд Листницкого на Восточно-Прусский фронт в 14 г. и бои Брусиловского прорыва в мае 16 г.), он представляет читателям получившийся эпизод как события августа 1914 г. в Галиции! Подобные приемы заставляют нас предположить, что при составлении известного нам текста романа могли иметь место самые невероятные и произвольные деформации, перестановки и изъятия, включая полную переориентацию готовых фрагментов и использование их в контексте, совершенно отличном от исходного замысла автора.

Раздвоение текста как в общем пространстве романа, так и в отдельных сюжетных линиях. События на «германском» фронте разворачиваются сразу на двух театрах военных действий — в Восточной Пруссии и в Галиции. В них принимают участие в одно и то же время одни и те же персонажи. Раздвоение имеет место сразу в нескольких сюжетных линиях: Евгений Листницкий выезжает из Петербурга на Северо-Западный фронт, прибывает туда и с этого же фронта после ранения уезжает в отпуск на Дон. Здесь же, на границах Восточной Пруссии, воюет друг Григория, Митька Коршунов, а также неизвестный казак-доброволец Тимофей, автор дневника.

Самый значительный факт — раздвоение сюжетной линии братьев Мелеховых. Ряд эпизодов или фрагментов, где так или иначе упоминается их фронтовая судьба, относятся к военным действиям в Восточной Пруссии и последовавшим после них операциям на Северном фронте.

Распределение в тексте фрагментов разных редакций. Первое упоминание о будущей встрече в Восточной Пруссии Григория Мелехова и Степана Астахова имеется во второй части «Тихого Дона». Отдельными краткими упоминаниями или эпизодами тянется эта версия судьбы Григория Мелехова через четвертую, пятую и шестую части.

В то же время основные боевые эпизоды Григория Мелехова в третьей и четвертой частях относятся к боям в Галиции и Трансильвании в составе 12 Донского полка. В полном согласии с этим вся жизнь хутора Татарского отнесена к юрту Вешенской станицы Донецкого, а с весны 1918 г. Верхне-Донского округа. Изображенные в шестой и седьмой частях романа эпизоды Верхнедонского восстания также полностью соотнесены по своей географии с фронтовыми эпизодами 12 Донского полка. Однако в восьмой части в описании жизни Григория в банде Фомина неожиданно вновь всплывает упоминание Восточной Пруссии как места, где сражался Григорий Мелехов на германском фронте.

Хронологически обе версии существуют в тексте практически в одних и тех же временных рамках, захватывая по времени, каждая из них, большую часть текста. Так первое упоминание Восточной Пруссии в тексте происходит в «1912» году, далее следуют краткие фронтовые эпизоды четвертой части. Новые прямые упоминания Восточной Пруссии мы встречаем в шестой части, в главах, посвященных восстанию на Дону 1918 г. против большевиков. Эти главы охватывают время от весны 1918 г. до первых месяцев зимы 1919 г. Последнее здесь упоминание Восточной Пруссии встречается в гл.34 шестой части в эпизоде похорон Петра Мелехова, в самом начале Верхнедонского восстания.

Таким образом, в тексте первых семи частей «Тихого Дона» Верхнедонское восстание служит крайней хронологической границей, когда встречаются еще какие-либо следы или упоминания восточно-прусской версии сюжета.

Правда, еще однажды, в восьмой части романа, мы встречаем упоминание Восточной Пруссии в судьбе Григория Мелехова. Однако сама восьмая часть, характер ее повествования, как мы уже подробно рассматривали выше, стоят особо. Действие в ней развивается вне широкого исторического контекста, без прямой связи с реальными конкретными историческими событиями в России тех дней. Поэтому интерпретация этого последнего случая упоминания «Восточной Пруссии» неоднозначна: не имея жестких внутренних точек привязки к реальным историческим событиям, этот фрагмент может быть в равной мере отнесен к более раннему времени повествования — к предшествующим частям с позднейшим переносом его соавтором в восьмую часть при позднейшей компоновке текста заключительных глав «Тихого Дона».

Таким образом, восточно-прусская версия не может быть отнесена к какому-то локальному «варианту» сюжета, затрагивающему лишь некоторые отдельные события романа. Будучи органично введенной в художественное пространство, она присутствует в событиях с первых частей романа до самой последней. А обнаруженные в «галицийской» редакции остаточные следы первоначальной редакции, «восточно-прусской», указывают еще и на то, что эти версии создавались последовательно, одна из другой; позднейшая — путем редактирования и частичной переработки ранней редакции.

Проблема двух редакций с точки зрения соавтора

С другой стороны, если исходить из общепринятой до последнего времени версии создания романа «Тихий Дон», то получается, что в течение всех тринадцати лет работы Шолохова над ним выходившие из под его пера страницы повествования строились попеременно на основе то одной, то другой версии развития сюжета.

Географический фактор романа, точное определение места основных разворачивающихся в нем событий безусловно входят в число важнейших стабильных характеристик создаваемого автором художественного пространства. В принципе, по ходу создания произведения возможны радикальные изменения его важнейших составных параметров, в том числе и места действия тех или иных описываемых событий. Но тогда случаи обнаружения первоначальных версий должны быть локализованы в эпизодах, относящихся к более ранним частям художественного текста, и должны интерпретироваться как фрагменты, не прошедшие достаточно тщательного редактирования при включении в позднейшие версии.

В «Тихом Доне» мы сталкиваемся с ситуацией совершенно иной, намного более сложной: «восточно-прусские» фрагменты многократно перемежаются с фрагментами основной, «галицийской» версии.

1. После «предсказания» во второй части романа будущего столкновения Григория со Степаном Астаховым на фронтах Восточной Пруссии в начале третьей части следует описание службы Григория перед войной и в ее первые дни в Галиции.

2. Далее, Листницкий прибывает на Северо-Западный фронт в конце августа, где встречает казаков с хутора Татарского. Там же, на границах Восточной Пруссии Григорий Мелехов находит дневник неизвестного казака-добровольца.

3. Первое ранение Григория в бою за г.Каменка-Сгрумилово, получение Георгиевского креста за этот бой и новое ранение происходит в середине августа на территории Галиции. Однако в четвертой части романа в воспоминаниях Григория Мелехова о первых месяцах войны фигурирует не Галиция, а Восточная Пруссия.

4. Последующее участие Григория в событиях на фронте в Галиции и Трансильвании осенью 1916 г. описано в составе 12 Донского полка. Но в начале гражданской войны летом и осенью 1918 г. Григорий, сравнивая происходящее с собственным опытом германского фронта, снова мысленно обращается к Восточной Пруссии.

5. Верхнедонское восстание против большевистской власти помещает и Григория Мелехова, и хутор Татарский в самый центр событий. Однако дважды в первые дни восстания у Григория прорываются воспоминания и мысли о Восточной Пруссии, хотя ни один из казачьих полков Верхне-Донского округа в Восточной Пруссии не сражался. На этом случаи упоминания в тексте шестой и седьмой частей «Тихого Дона» восточно-прусской версии прекращаются.

6. Самым «неожиданным», пожалуй, можно назвать вновь появившееся в тексте восьмой части воспоминание Григория о своем участии в боях в Восточной Пруссии. Казалось бы, последовательная пятнадцатилетняя работа Шолохова над «Тихим Доном» должна была привести его к какому-то определенному выводу, к выбору того или иного округа, того или иного казачьего армейского полка, где разворачивается действие романа. Однако в действительности ничего подобного мы не находим. Как самое первое, так и самое последнее упоминание в тексте фронтовой  биографии  Григория  Мелехова относится к ранней редакции — к Восточной Пруссии!

Причина раздвоения текста «Тихого Дона»

На первый взгляд рассмотренное нами «раздвоение» текста совершенно несущественно. Казалось бы, какое значение может иметь факт появления отдельных персонажей на том или другом участке огромного германского фронта? Вероятно, что именно эти соображения и сохранили для нас в тексте явные, неприкрытые следы ранней редакции. Шолохов не придал никакого значения тому факту, что его персонажи сражаются на фронте сразу в нескольких, далеко отстоящих друг от друга местах.

В действительности реальное значение обнаруженных нами аномалий чрезвычайно велико. Ведь речь идет не о второстепенных сопутствующих факторах тех или иных эпизодов. Наоборот, мы имеем дело с такими характерными параметрами, которые определяют, в соответствии с авторским выбором, ход и развитие событий в романе. Они создают внешние рамки, в которых формируется, создается автором художественное пространство с его неповторимыми образами, персонажами, трагическими коллизиями.

Ход событий, выбор конкретной исторической основы для развертывания автором своего повествования не может быть случайным и должен быть отнесен к числу наименее подверженных изменениям и переделкам. Отход от уже выбранного решения влечет преобразование всего художественного пространства, если автор со всей ответственностью относится к изображаемому им миру, и должен иметь под собой какие-то серьезные основания.

Если выявленный нами характер отличий двух редакций связан с изменениями хода событий, описываемых в романе, то, как было нами показано, причиной появления второй редакции является изменение «географических координат» «Тихого Дона». Характер участия персонажей романа в войне 1914 г. жестко связан с местом нахождения на Дону родного хутора казаков — Татарского. Поэтому переход от варианта текста, где главные действующие лица сражаются в Восточной Пруссии, к варианту «галицийскому» связан с переносом автором места действия «Тихого Дона», вымышленного хутора Татарского, в Верхне-Донской округ, в юрт Вешенской станицы. Первоначально хутор был помещен автором в иной округ Области войска Донского, вероятнее всего — в Усть-Медведицкий.

Здесь мы подошли к ключевому моменту в понимании проблемы двух редакций текста. Чтобы лучше увидеть возникшую в романе ситуацию, попытаемся изменить точку наблюдения и посмотрим на повествование с позиции «ранней», восточно-прусской версии.

Если внимательно прочитать первые части «Тихого Дона» (до середины шестой части, гл.28), то мы увидим, что повествование в большей своей части не привязано жестко к Вешенской станице. Для него вообще характерно такое построение художественного пространства, в котором указания на какие-либо конкретные географические детали сведены до минимума.

Из всего сказанного мы вправе заключить следующее. Основная или, по крайней мере, значительная часть текста «Тихого Дона» вплоть до середины шестой части, глав, в которых встречаются последние упоминания Восточной Пруссии, может быть отнесена к ранней, «восточно-прусской» редакции романа, которую автор позднее в той или иной мере переделал или отредактировал. Внесенные изменения в «географические координаты» художественного пространства привели к тому, что основные казачьи персонажи «Тихого Дона», фокус описываемых автором событий гражданской войны на Дону переместились в эпицентр героического восстания казаков на верхнем Дону весной 1919 г.

Хронологически пресечение ранней восточно-прусской редакции на страницах романа произошло практически одновременно с началом восстания. Или, иначе говоря, начало восстания повлекло за собой переработку автором текста «Тихого Дона» такую, что автор романа перенес свое повествование и поместил его в эпицентр восстания. Такая эволюция в работе над текстом возможна в единственном случае — когда автор создает свое произведение параллельно синхронно с событиями, которые он описывает.

Это означает, что в основе большей части текста «Тихого Дона» — первых пяти частей вплоть до середины шестой части, лежит текст неизвестного автора, написанный до начала вешенского восстания, во всяком случае не позднее зимы 1919 г. Только этим фактом можно объяснить наблюдаемые в тексте переходы от одной версии сюжета к другой: когда создавалась ранняя редакция «Тихого Дона», автор еще не знал о том, что в конце зимы 1919 г. разразится Вешенское восстание, и поэтому поместил своих персонажей в иные места сообразно со своим первоначальным замыслом. Если бы автор начал свой труд над казачьей эпопеей во времена, когда восстание уже состоялось и вошло в историю донского казачества, то у него не было бы ровным счетом никаких причин для первоначального помещения своих героев в Усть-Медведицкий округ, а в дальнейшем, с помощью трудоемкой и объемной переделки текста, перемещения географии романа на новое место, в Верхне-Донской округ.

 

Обнаруженное нами расслоение текста и структура соединения различных версий в окончательном варианте «Тихого Дона» свидетельствует о двух одновременно присутствующих факторах. Первый из них — существование двух различных первоначальных авторских редакций исходного текста «Тихого Дона», которые возникли при частичной его переработке с целью изменения в нем некоторых «географических» координат романа. А характер различий между двумя авторскими редакциями и распределение тех и других фрагментов в тексте открывают возможность определить время работы автора «Тихого Дона» над своим произведением, датировать художественный текст.

Вторым фактором является механическое, компилятивное объединение соавтором текста обеих авторских редакций при отсутствии видимого понимания им (соавтором) возникающих принципиальных расхождений и внутренних противоречий. Невозможно представить рациональное объяснение столь многочисленных «перескоков» от одной версии сюжета к другой, если предполагать, что текст «Тихого Дона» создавался последовательной работой лишь одного автора, Шолохова.

Выявление в романе двух разных, механически соединенных редакций художественного текста является прямым указанием на существование раннего первоначального художественного текста. Начало его создания следует отнести ко времени еще довоенному, и шло оно параллельно событиям, описанным в романе.

Этот текст после событий зимы 1919 г. подвергся авторской переработке, которая, судя по дошедшей до нас печатной версии «Тихого Дона», осталась незавершенной, незаконченной.

 

О ВОЗМОЖНОСТИ ВЫДЕЛЕНИЯ АВТОРСКОГО И СОАВТОРСКОГО НАЧАЛА В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ПРОИЗВЕДЕНИИ

Разработка методов разделения текста, нахождения в нем авторского слоя, а также характера проводившейся вторичной, соавторской обработки текста, должна опираться на важнейшие особенности и различия работы над текстом автора художественного произведения, создателя главных художественных образов, сюжета и т.п. и соавтора — компилятора, редактора, лишь восполняющего текст доступными ему средствами при нехватке исходного «авторского» материала. Случай «Тихого Дона» позволяет довольно четко разграничить понятия авторской и соавторской работы. В главном — в направленности творчества писателя — они противоположны и представляют разные эпохи развития русской литературы.

При этом следует всегда иметь в виду следующее принципиальное обстоятельство при изучении какой-нибудь части текста «Тихого Дона», предположительно считаемой «авторской». Прежде, чем попасть в руки читателей, отрывок, фрагмент, эпизод мог проделать сложный и многоступенчатый путь. Могло произойти и искусственное перемещение его на иное место в общем повествовании, и радикальное изменение соавтором содержания в каких-то ключевых вопросах, и дополнение текста по ходу повествования соавторскими фрагментами, деталями, подробностями. И, наконец, неизменное содержание авторского отрывка могло быть изложено или передано соавтором другими словами, другим стилем с изменением построения фраз, лексики, исключением каких-то подробностей.

На место пристальных наблюдений писателя за окружающей его жизнью и глубоких размышлений о ней в результате революционных перемен на поверхность вышло конформистское стремление многих писателей «нового поколения» угодить власти, вступить с ней в договор, выполняя ее «сегодняшний» социальный заказ. Несовместимость и противоположность старых и новых начал в литературе оказались столь значительными, что в первые десятилетия писателей, не желавших принимать «правила игры», советская власть удаляла с литературного поприща любыми способами, не брезгуя чекистской пулей и лагерным сроком. Наличием в тексте «Тихого Дона» обоих начал и вызваны многие «ошибки» и, казалось бы, необъяснимые противоречия повествования в изображении основных персонажей.

Наиболее яркий пример — изображение казачества в освободительной борьбе 1918-20 гг. Пафос и внутренний подъем с которым автор рассказывает о почти безнадежной борьбе казаков за родную землю тихого Дона, прямо противоположен последующим стремлениям «автора» (соавтора!) сблизить своих персонажей, участников и героев антибольшевистской борьбы с новой, жестокой и безжалостной властью, примирить с ней. Это «авторское» стремление неожиданно возникает в отдельных эпизодах, таких как «пьяная сцена» на приеме атаманом Красновым союзнической миссии в Новочеркасске или многократно заявляемая Григорием Мелеховым ненависть к «офицерам» (ничем не оправдываемая и ни на чем исторически не основанная) и т.д.

Важнейшим принципом авторского творчества в «Тихом Доне» можно назвать его подлинный реализм, когда в основе всей работы лежит стремление понять окружающий мир со всеми его сложностями и противоречиями, чтобы сохранить его запечатленным для будущих поколений. В результате авторское повествование, принимая во многом подобие исторической хроники, приобретает могучее художественное воздействие на читателя. Стремления же соавтора и принципы его работы лежат, можно сказать, в иной плоскости. Его задача — придать всему имеющемуся многообразию материала видимость (по большей части внешнюю) единства текста и его соответствия «сегодняшним» формальным требованиям и пожеланиям власти.

Использование прямой и обратной перспективы в художественном повествовании

Осмысленное отношение автора к своему труду выражается в проводимом им последовательном отборе исторического и иного материала, в выборе и определении сюжетных линий, композиции текста, которые полностью подчинены решению намеченных автором задач. Мы видим, как умело вводятся в «Тихом Доне» те или иные реальные события, как искусно переплетаются сюжетные линии, создавая нужное объемное видение проходящей перед нашим взором жизни... Тончайшие скрытые нити связывают отдельные части повествования и тянутся от одного эпизода к другому. Те или иные черты персонажей, лишь слегка обозначаемые в начале повествования, в дальнейшем получают последовательное развитие, создавая в романе законченные и яркие художественные образы.

Можно сказать, что в основе работы автора над произведением лежит принцип обратной перспективы, когда, в соответствии со сложившимися представлениями и по воле автора, все элементы и составные части повествования самых разных частей текста служат в той или иной степени единой цели, «работают» на конечный результат, к которому сходятся все линии романа.

Сознание читателя, увлекаемого потоком все новых событий разворачивающегося действия, воспринимает повествование в прямой хронологической и логической последовательности событий. Отображение же этих событий в сознании автора иное. Его взгляд обращен в прошлое, где он ищет ответов на многие волнующие его вопросы современности, пытается отыскать те ниточки судьбы, которые определяли жизнь родины и его самого, а перенесенные в художественное повествование — определят и судьбу его героев, их путь в романе к задуманному финалу.

Поэтому-то в отправных точках романа нет ничего случайного. Напротив, то, что мы встречаем в самом начале, те или иные черты или характеристики персонажей, могли появиться лишь вследствие длительных авторских раздумий и поисков.

Иное мы встречаем в работе соавтора. Задача, стоящая перед ним, и проще, и в чем-то труднее. Дело в том, что автор, создавая свое произведение, отбирая и подчиняя исходный материал собственному замыслу, располагает, как это ни покажется странным, большой свободой в выборе средств и путей достижения поставленных им художественных целей, поскольку он волен (в широких весьма пределах!) в выборе художественных средств для их решения.

Соавтор прежде всего ограничен тем материалом (авторским), которым располагает, и как правило не может далеко «отойти» от него. Последнее проявляется заметнее в том случае, когда собственные возможности соавтора ограничены и несопоставимы ни по таланту, ни широте знаний, ни по жизненному опыту с авторскими. В таком случае соавтор оказывается как бы прикованным к находящемуся в его распоряжении авторскому тексту. В особенности, если авторский текст незавершен и фрагментирован.

Основные «параметры» отрывков — что, откуда и куда должно двигаться и развиваться в тексте — уже заданы общей авторской основой. Создавая тот или иной эпизод или фрагмент, восполняя недостающую часть авторского текста либо корректируя его идейное или иное содержание, соавтор решает каждый раз конкретную частную задачу: условно говоря, попасть «из пункта А в пункт Б». Причем как именно двигаться и через какие «места», для соавтора и решаемой им задачи в сущности все равно — лишь бы путь выходил из пункта «А» и оканчивался в пункте «Б». Поэтому-то, вероятно, Шолохову абсолютно все равно, кто у него в мае 19-го года командует ударной группой — Фицхелауров или Секретев, вместе с кем повстанцы тогда же берут Усть-Медведицкую — с Фицхелауровым или с Мамонтовым, кто «пьянствует» с Мелеховым на Кубани — Петр или Григорий Богатырев...

Мы видим, что время и внутренняя логика развития действия движутся здесь линейно вперед: от одного авторского «острова» до другого. Поэтому художественное пространство соавтора строится по другим принципам — на основе прямой перспективы. Главной задачей соавтора становится любой ценой собрать и свести воедино отдельные части авторского повествования. Задача более чем трудная, поскольку он, как правило, не владеет в равной степени имеющимся материалом, зачастую не понимает в полной мере авторский текст, не располагает достаточным запасом исторических и иных знаний и, следовательно, не может в должной мере привлечь и использовать дополнительные источники при переработке текста. Все это резко ограничивает соавторские возможности маневра, вынуждая при работе над текстом использовать наиболее простые и доступные приемы.

Итак, можно сказать, что автор передает свое целостное мировоззрение и мировосприятие художественному миру дорогих его сердцу персонажей. Эти скрытые связи могут иметь весьма сложный характер: развитие художественного повествования обязано индивидуальному и неповторимому видению мира самим автором. Многоплановость и многозначность отдельных эпизодов, чем-то дорогих самому автору, имеющих для него некий скрытый смысл, символическое значение, строго индивидуальны и практически не поддаются имитации или точному воспроизведению посторонним человеком (даже с наличием должного таланта у последнего). Поэтому уместной нам видится здесь аналогия с траекторией движения частицы.

В сильном авторском поле притяжения развитие художественного действия описывает сложную траекторию, которая определяется силой и разносторонностью воздействия авторского таланта. В то же время линия развития соавторских дополнений в данном эпизоде или отрывке будет в каждой данной точке напоминать линию, касательную по отношению к авторской «траектории». И если авторский текст разорван во множестве мест, то его соавторские восполнения должны напоминать множество отдельных прямолинейных отрезков (векторов!), группирующихся вокруг основной траектории движения повествования и направленных в самые разные стороны.

Границы авторского исторического пространства.
Возможные последствия соавторской переработки текста

Если пытаться проследить, как в работе автора «Тихого Дона» отражаются его способности историка, как преломляются через него и вводятся в художественное повествование исторические сведения и факты, то разговор естественно начать с исторического пространства, создаваемого автором. Границы этого пространства определяются, во-первых, знаниями и представлениями самого автора, которые опираются, с одной стороны, на его непосредственный личный опыт, наблюдения, собственное участие в описываемых им событиях, а с другой — на привлекаемые в своей работе дополнительные источники, такие как устные или письменные воспоминания участников событий и очевидцев, сообщения печати, архивные материалы.

Наконец, те или иные письменные публикации по данной теме. В «Тихом Доне» мы находим столь обширные и точные сведения, касающиеся разных сторон жизни не только казачества, но и всей дореволюционной России, что сама эта широта создает проблему для исследователей. Обширная география романа (Дон и Кубань, Петербург и Москва, Галиция и Восточная Пруссия), вертикальный срез всего русского общества от царя, вождей Белого движения до простых казаков и крестьян, последовательное раскрытие психологии и внутреннего мира различных обитателей бескрайних русских равнин начала XX века, незабываемые картины природы...* Неизбежно возникает вопрос: как смог один человек столь многое увидеть в жизни и бережно запечатлеть в своей книге?

____________________

* Например, в «Тихом Доне», как мы уже указывали выше, один лишь список слов в тексте издания 1941 г., к которым даны комментарии, показывает самую широкую эрудицию автора и его осведомленность о самых разнообразных сторонах русской предреволюционной жизни.

Использование автором дополнительных источников исторических и иных сведений вполне закономерно, ибо даже самый обширный личный опыт не может служить достаточной основой для широкого исторического произведения. И дело здесь не просто в возможной нехватке у автора непосредственной информации, ему необходимо осмысление событий, которые он взялся включить в художественную ткань своей книги. И использование здесь в качестве основы только личного опыта автора недостаточно. Для полноты и достоверности создаваемой им картины ему необходимо уметь увидеть события и людей другими глазами, с разных точек зрения.

Историческое пространство автора (под которым мы подразумеваем всю совокупность сведений об упоминаемых в художественном произведении исторических событиях, лицах, участвующих в них, обстановке и условиях жизни описываемого времени, географических, хронологических и иных сведениях, которые введены волей автора в текст повествования) можно условно разделить на две области. Одна из них охватывает используемые автором надежные и достоверные сведения. Это прежде всего информация либо общеизвестная (сведения по географии, экономической и политической истории, литературе и т.д.), либо известная непосредственно автору благодаря его личному жизненному опыту, участию в тех или иных событиях и проч.

Другая часть исторического пространства создается автором привлечением дополнительных источников. Это может быть и чьим-то устным сообщением, и статьей в повременной печати, и книгой воспоминаний. При этом, опираясь на внешние источники и используя их в создании отдельных художественных эпизодов, автор вынужден либо ограничиваться содержащимися в них сведениями, либо додумывать и восполнять недостающее собственным воображением. Тем самым автор может перенести все неточности и недостатки используемого исторического источника в собственный текст либо может даже расширить и приумножить их, если «исправление» содержания по собственному разумению проводится им недостаточно грамотно и осторожно.

Таким образом, историческое пространство художественного произведения в главных чертах совпадает с совокупностью исторических знаний и представлений автора. Оно самым непосредственным образом характеризует как его самого, так и используемые им методы работы, находясь в прямой зависимости от способности автора привлечь, осмыслить и обработать непосредственную и дополнительную информацию из самых разных источников. Историческая основа произведения, особенно при сложном переплетении и соотношении разнообразных сведений и событий, может образоваться только благодаря целенаправленным усилиям автора с использованием им всего известного ему «исторического» арсенала. А характер ее формирования может указать и на причины появления тех или иных ошибок и неточностей.

В двухступенчатом процессе собирания и обработки информации эти ошибки могут отражать, с одной стороны, неточность и ограниченность использованных источников, включая сюда и личный опыт и наблюдения автора. А с другой — могут быть связаны с неспособностью в должной мере охватить и осмыслить историческую реальность, вводимую автором в свое произведение. В первом случае автор механически переносит в свой текст ошибки первоисточника. Во втором — создает их сам неправильным использованием первичного материала. И в том и в другом случаях всестороннее изучение исторического пространства художественного произведения и его соответствия исторической реальности позволяет получить ценнейшую информацию непосредственно о личности самого автора.

Поясним сказанное выше несколькими характерными примерами. В четвертой части «Тихого Дона» в главах, рассказывающих о пребывании Евгения Листницкого со своим полком летом 1917 г. в Петрограде, встречаются подробные и достоверные описания как самого города и городской жизни лета 17-го, так и отдельных домов. До момента публикации романа сам Шолохов в Петрограде (Ленинграде), насколько известно, не бывал. Поэтому возникает закономерный вопрос: как появились в шолоховском тексте эти точные петроградские описания, какими источниками мог пользовался Шолохов при работе над текстом?

Другой случай — описание Верхнедонского восстания. За исключением нескольких относительно небольших эпизодов, мы видим, что все действие романа резко ограничено и связано лишь с событиями вокруг 1-й повстанческой дивизии: захват Лихачева, бои на Чире, отступление за Дон, последние бои на берегу Дона вблизи Вешенской вплоть до победы повстанцев и соединения их с Донской армией. При этом сами описанные события переданы автором точно и с множеством деталей. Такую «избирательность» авторского внимания наиболее естественно связать с тем, что сам автор не был свидетелем и участником событий, а лишь располагал достоверным, но весьма ограниченным по объему материалом, восходящим к немногим свидетельствам участников восстания, которые сражались как раз в составе 1-й дивизии или имели к ней какое-то иное отношение.

Рассмотрим теперь, как изменяется историческое пространство произведения в результате его переработки соавтором. Первый круг вопросов связан с вносимыми при этом в текст дополнениями и вариациями. Фактически эти новые фрагменты и эпизоды должны рассматриваться как самостоятельные продукты соавторского «творчества». Поэтому и исторический горизонт этих «новаций» должен быть полностью отнесен на его счет. На множестве примеров мы видим, как явно шолоховские дополнения выделяются в тексте «Тихого Дона» своей недостоверностью и надуманностью, фактологическими ошибками и нарушением общей хронологии.

Другой круг охватывает более тонкие взаимосвязи. Здесь следует напомнить об упоминавшейся выше авторской «обратной перспективе», которая в сущности представляет из себя системообразующий остов произведения, организует его художественное пространство. Нарушение порядка, последовательности или контекста ведет здесь к «потере смысла», то есть выпадению отдельного фрагмента из текстового единства. Любая соавторская «самодеятельность», даже основанная на использовании достоверных сведений и не влекущая за собою прямых ошибок, все равно ведет к разрушению авторского текста в той мере, в какой она затрагивает его структуру и внутренние связи.

Это явление становится особенно заметным, когда уровень знаний и представлений соавтора заметно отличается от авторского. В этом случае большинство внутренних связей текста не только скрыты от соавторского взора, но порой просто недоступны его пониманию. Самое незначительное вторжение в авторский текст может привести к заметным последствиям для всего произведения.

Разъединяя непрерывную цепочку авторской мысли, пронизывающую и скрепляющую весь авторский текст, подобное соавторское действие может превратить художественное произведение в груду отдельных осколков. Никакая последующая соавторская «склейка» текста не в состоянии восстановить первоначальный кристалл. Более или менее опытные ювелиры шлифовкой и полировкой образовавшихся осколков могут еще создать какое-то количество мелких бриллиантов и оправить их для использования в качестве украшений. Но все они и отдаленно не будут напоминать то уникальное и неповторимое произведение автора, явившее миру свою Божественную красоту.

 

Сканировано с издания Загадки и тайны “Тихого Дона”. Том первый. Итоги независимых исследований текста романа. 1974-1994. - Самара, P.S. пресс, 1996, с.331-502